Сага о Головастике. Изумрудный Армавир - Александр Нерей
В этот раз мне присесть не дали. Обождали, пока выйду на опушку лесополосы, а потом подхватили и понесли к больнице.
— Ждёте, пока хорошенько вспотею? Правильно делаете. Поделом мне, шалопаю, — сказал я, кое-как отдышавшись.
— М-м-м! — согласился со мной Костик.
— Меня всем видно? — спросил я у воскресных посетителей «Отделения Травматологии» после будничного приземления.
— Конечно! — поспешили заверить окружавшие.
Я ещё раз повторил своё пророчество о поломанных ногах и обезвоживании мальчишки и свалился на асфальт вместе с ношей.
В этот раз штаны с Костика не срезали. Какой-то мужчина в белом халате закинул пострадавшего карапуза на плечо и умчался с ним в здание больницы, оставив меня рассиживаться посреди асфальтированного подъезда к отделению под неодобрительными и подозрительными взглядами.
— Хорошо, что в этот раз не хоккеисты, — вздохнул я и на минуту зажмурился.
Когда открыл глаза, сразу понял, что опять безо всяких спецэффектов поменял дислокацию. «Татисий?» — спросил я у мира, но никто не ответил.
Собравшись с силами, еле-еле поднялся на ноги и поплёлся в сторону морга, прицелившись в узкий проход на улицу с мебельной фабрикой на другой её стороне. Шагал-шагал, но до морга так и не дошагал. Взмыл кверху тормашками и понёсся, хорошо, что к ветру задом, а к больнице передом. Хоть дышал более-менее членораздельно.
— Денька четыре так потаскаешь, а потом я всё нормально видеть начну, — зачем-то заявил я Татисию.
Никакого диалога с миром не получилось, и вскоре я оказался в роковом месте для всех Костиков из мужских миров первого круга, из первого класса неизвестной мне школы, из очень известного мне города гадалок, хоккеисток и признаков Димок.
И этот Константин спал на сырой земле в ворохе только что начавших опадать осенних листьев и обрывков газет, принесённых ветром со свалки в злосчастную лесополосу.
— М-м-м! — поздоровался со мной ребёнок, которого я, не спрашивая у мира о сотрудничестве, поднял на руки и понёс.
Что-то мне подсказало, что дорога будет дальней, и я, собравшись с силами, пошагал под путепровод, собираясь сначала пройти на противоположную сторону автотрассы, а потом уже взобраться на попутную мне полосу движения.
Этот первоклашка почему-то оказался намного легче предыдущих, и я довольно легко переставлял ноги по усыпанной листьями земле. Тропинок не было до самого путепровода, а уже после него, что-то напоминавшее баранью тропку круто поднималось на заросшую травой насыпь автотрассы.
С каждым шагом идти становилось тяжелее, но силы не заканчивались, и я монотонно переставлял ноги, лишь изредка останавливаясь для короткого отдыха или для того, чтобы перехватить онемевшие руки на новый лад. Один раз забылся и позволил себе заказать у мира бутылку молока, но из детской двустволки ничего не выскочило. Пришлось, облизывая иссохшие губы, продолжать движение к трассе.
Для чего так надо мной издевался Татисий, я не понимал, пока не вышел на обочину перегруженной воскресным движением трассы и не взмолился водителям проезжавших авто.
— Кто-нибудь остановится? — заорал я, понадеявшись, что и я, и моя ноша видимы для всех и каждого.
Никто даже не посмотрел в мою сторону, и я озлобился до невозможности.
— Совесть совсем потерял? Мир называется, — возопил в вечернее небо, и в тот же момент тормоза взвизгнули, но порадовался я меньше секунды.
— Папа? Мама? — по-дурацки спросил родителей Александра-одиннадцатого, увидев и Москвич, и побледневшие лица своих «чужих» родителей, застигнутых мною при их возвращении из Михайловки.
— Ты что тут делаешь? — начала причитать одиннадцатая мамка, а папка, с тем же хоккейным номером, выскочил из съехавшего на обочину автомобиля и двинулся в мою сторону.
Видно он быстрее сообразил, что гораздо важнее сначала помочь ребёнку, безжизненно свисавшему с моих рук, а потом уже разбираться, откуда я здесь и почему.
— Что это с ним? — коротко спросил отец.
— Переломы, обезвоживание, потеря сознания. Около двух суток за свалкой валя…
— Мигом в машину, — перебил меня родитель и, осторожно отобрав у меня Костика, поторопился передать его мамке на заднее сиденье. — Серёжку вперёд и сам туда же! За братом смотри! — распорядился папка, как будто не впервой спасал чужих мальчишек.
Под всхлипыванье мамки, стоны Костика и урчание Москвича, мы двинулись к городу. Дорога оказалась неблизкой, и мне пришлось не только вспоминать, как однажды папка спасал разбившегося горе-мотоциклиста, но и объясняться.
— А ты-то что там забыл? — начал папка, имея в виду лесополосу.
— Почувствовал, что должен туда сходить и пошёл.
— Как ты мог?! — вскрикнула мамка, но слово взял Костик.
— Ма-ма, — начал он бредить, не приходя в сознание.
— Господи, — перестала ругаться мама и попыталась напоить раненого из Серёжкиной кружки.
Ничего у неё не получилось, и она потребовала прибавить скорости:
— Эта колымага быстрее умеет?
— А где же ваш… — забылся я, и чуть не спросил об одиннадцатом собрате.
— Кто наш? — равнодушно переспросил родитель и продолжил давить на газ.
— Потом спрошу. Сначала в больницу, — выдохнул я, обнимая притихшего братишку.
«После больницы смоюсь», — подумал открытым текстом, чтобы дошло до мира.
— Пуфф! Пуфф! — получил сразу дуплетом междометий в лицо.
— Окошко закрой, — не взглянув, приказал Григорьевич из Татисия.
Я повозился, но закрыть закрытое не смог. Остаток дороги мы ехали молча.
Чуть ли не влетев на специальный пандус для скорых помощей, о котором я раньше ничего не знал, мы сразу же передали Костика из рук в руки дежурным медсёстрам и врачам. Я поспешил укрыться в авто, а родителям пришлось объясняться, где и как они нашли покалеченного ребёнка.
— Костя это с Черёмушек. Больше ничего не знаю. Первоклассник. Семь лет. С улицы Маркова, вроде. Со второго этажа, — бурчал я любопытным людям в белых халатах, когда меня выудили из Москвича, потому как ни папка, ни мамка из Татисия ничегошеньки вразумительного рассказать не смогли.
— В дежурном журнале регистрации есть запись запроса о пропавшем мальчике. «Сердобольная» наша записала. Вчера дежурила, — переговаривались о ком-то между собой врачи. — Сейчас мы по контактному телефону позвоним, а потом в милицию.
— Зачем потом в милицию? — опешил я, но никто мне не объяснил. — Поехали домой, пока они номер нашей машины не записали, — попросил я родителя, а тот, не проронив ни звука, отправился за руль.
Пока я моргал глазками и чесал ушко, стоя
