Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения

— Было бы интересно, — глухо подтвердила она.

— Так жаль его, — печально проговорила Аларена. — Я лично не знала лиэра Тибеля, но музыка у него была чудесная. Папочка нас так и не познакомил. Жаль, что теперь уже никогда…

Ева очень старалась, чтобы диминуэндо ее настроения не отразилось на ее лице — но судя по тому, как Аларена осеклась, его все равно заметили.

— Впрочем, не буду вас задерживать, — невпопад закончила девушка, отступая в сторону. — Вы ведь сюда не ради меня пришли.

— Если сейчас вернешься за стол, еще успеешь к мороженому, — ласково посоветовал господин Дэйлион.

Чмокнув убийцу в щеку — как чмокает всякого любимого отца всякая любящая дочь, — Аларена прошуршала мимо них, подметая мрамор синим бархатом длинного шлейфа.

Не угадала, девочка, подумала Ева, провожая ее взглядом. Поймав себя на этой мысли, с усталым удивлением поняла: только что она смотрела на свою ровесницу, как на кого-то много младше.

Убийство — очень эффективный способ взросления.

— Я в жизни всякого повидал, лиоретта, — мягко проговорил господин Дэйлион, когда их уже никто не мог услышать. — На моей памяти пролилось слишком много крови, чтобы я позволил своей дочери увидеть хоть малую ее толику. Она не должна жить в мире, который готовила для нее Айрес тирин Тибель. Не должна жить в мире, где ее дорогой папа — убийца. — Наконец шагнув вперед, он неторопливо повел Еву к пруду, зеркалом черневшему в обрамлении гранитных берегов. — Можете не волноваться: у меня много своих маленьких секретов, в разглашении которых я совсем не заинтересован. Если ваш жених и правда тот, кого пророчила Лоурэн, я последний, кого ему стоит бояться… и первый, кого стоит бояться его врагам.

— Потому что ваша дочь должна жить в мире, где на троне сидит мудрый истинный король? — почти без иронии предположила Ева. Очень стараясь думать исключительно о том, что слышит и говорит сейчас.

— Миракл — многообещающий парнишка. Лишний раз на рожон не полезет, но своего не упустит. Арена, знаете ли, многое показывает.

Мимо прошел рыжеволосый мужчина в зеленом мундире капитана городской стражи. Встретившись с Евой беглым взглядом, он уважительно склонил голову.

Застыв над водной гладью, по которой разбегались круги от золотых рыбьих хвостов, какое-то время Ева мучительно вспоминала, где видела его лицо.

Точно. Отец Бианты, рыжей девчонки из застенок Кмитсвера. После коронации Миракл незамедлительно приставил к награде тех, кто помог ему короноваться — и этого человека в том числе. Капитан отказался стрелять в безоружных горожан, бастовавших против ареста любимейшего из Тибелей; а потом не только помог этим горожанам строить баррикады, но и поднял своих людей на подмогу. Только вот не учел, что его дочь в тот день решит прогулять школу, и папина весточка с приказом отправиться в безопасное место ее не застанет. Или не смог предположить, что люди королевы будут пытать ребенка.

Просто потому, что отец этого ребенка, судя по его подрывной деятельности, мог участвовать в заговоре в пользу Миракла — и проговориться при дочери о чем-нибудь важном.

Черт, сегодня все в этом гребаном дворце напоминает о том, о чем она предпочла бы не вспоминать никогда! Как бы вернуться к той жизни, где в категорию «забыть на веки вечные» попадало только лицо ее мертвого брата? Или хотя бы просто к жизни…

…нет, вот об этом тоже лучше не вспоминать.

— Спроси, — очень вовремя и очень вкрадчиво пропело в ушах. — Пока есть возможность.

Рука в белой перчатке почти непроизвольно выскользнула из-под руки в черной.

Сделав вид, что ее крайне заинтересовали обитатели пруда, Ева присела на гранитный бортик.

— Что спросить? — едва шевеля губами, сквозь зубы уточнила она.

— Сама знаешь, — Мэт почти мурлыкал. — Кое-что поинтереснее трогательных баек старого волка, который очень хочет убедить тебя, что он вылез на свет в овечьей шкурке.

— От волка слышу.

— Простите? — вежливо переспросил господин Дэйлион.

— Нет, ничего. — Глядя, как рыбки неторопливо скользят в водном хрустале, Ева оперлась ладонью на полированный гранит. — Это я… сама с собой.

Она действительно знала. Вопрос, крутившийся на языке еще в витражной галерее, удивительно легко всплыл в памяти.

Наверное, потому, что об этом думать было не так болезненно, как обо всем остальном.

— А все-таки, — не оборачиваясь, проговорила Ева, — чисто теоретически… если Берндетт хотел устранить конкурента, зачем было делать это кинжалом?

Краем глаза она видела, как господин Дэйлион подносит недокуренную сигару к губам. Не дождавшись ответа, чуть повернула голову.

В лице убийцы, окутанным дымкой, сглаживавшей прорези морщин вокруг его рта, она прочла поощрение.

— Маги располагают другими способами убийства. Куда менее заметными, — продолжила Ева, подстегнутая выражением его глаз. — Не будь на теле Гансера ран, можно было бы сказать, что он умер, пытаясь призвать Жнеца. Подтвердило бы твое могущество и твою исключительность, раз тебе призыв удался.

— Берндетт утверждал, что когда Жнец нисходит в своего Избранника, он дарует ему неуязвимость. Лишь на время ритуала, но тем не менее. — Кончик сигары, которую господин Дэйлион насмешливо жевал уголком рта, выписывал в воздухе серые вензеля. — Бога, сами понимаете, убить не так просто. Ни магией, ни сталью его не взять. Даже в человеческом воплощении.

— Вам виднее.

— Однако если б я… чисто теоретически, само собой… вдруг решился напасть на Избранника в момент ритуала…

— Вы и об этом задумывались?

— Любопытная была бы задачка, только и всего. Не каждый имеет возможность прикончить бога. Но, к счастью тир Гербеуэрта, я прагматик, а не фанатик. — Склонившись над прудом, старый убийца ввинтил сигару в бортик, расцвечивая темный гранит пепельным пятном. — Так вот вздумай я напасть на Избранника в момент ритуала, я бы сделал ставку на магическое оружие. Не на Дар — на заговоренную сталь. Не из нашего мира.

— А у Берндетта…

— Кинжал ему ковали гномы. Теперь он хранится в королевской сокровищнице. Великая реликвия Тибелей, как-никак.

Ева вспомнила о Люче, ждущей чего-то в ее постели.

Ощутила тот же холод, что изморозью сковал душу после свидания с гномом.

Нет, они определенно слишком долго не говорили с Гербертом о ритуале. И о многом другом.

Хорошо, что еще не поздно.

Глава 18. Lamentoso

(*прим.: Жалобно, горестно (муз.)

— Держалась молодцом, — сказала Мирана Тибель, когда в конце бесконечно долгого вечера они с Евой наконец остались вдвоем.

В гостиной дома, где мать Миракла провела свое девичество и куда вернулась после смерти мужа, было тихо и тепло. Комната поразительно напоминала свою хозяйку — в светлых тонах, строгая, но приветливая. Аскетизм обстановки разбавляли уютные мелочи вроде сухих цветов в пестрой вазе и плетеный коврик у камина, на котором сейчас мирно сопел маленький дракончик.

— Спасибо, — серьезно поблагодарила Ева.

— Я думала, будет хуже.

Ева не обиделась на небрежную усталость в голосе. За время, проведенное в этом доме, она уже успела понять — редкая скупая похвала Мираны Тибель стоит тысячи комплиментов придворных льстецов. К тому же, в отличие от них, Мирана Тибель знала всю подноготную «невестки».

Проникаться к Еве пламенным восхищением или горячей любовью поводов у нее не было.

— Я старалась, — сказала Ева с той же серьезностью.

Дракончик зевнул. Положив морду на лапы, лениво приоткрыл глаза, косясь на женщин в креслах по обе стороны от него; под травянистыми веками блеснуло абрикосовое золото солнечных радужек.

— Хотела бы я, чтобы все это скорее кончилось. — Мирана взяла с крохотного высокого столика чашку с фейром. Тени под ее глазами — сейчас, когда госпожа полковник смыла косметику, их было отчетливо видно — почти спорили оттенком с сизым вечером за индевеющим окном. — Но не могу отделаться от мысли, что ничего не кончится, пока Айрес дышит.