Александр Житинский - Дитя эпохи
– Ну? – спросил норвежец, открывая люк.
Генерал обвел всех взглядом, как бы давая понять, что сбрасывать его неуместно.
– Петя, давай эти церковные книги, – сказал он. – Черт с ними!
– Между прочим, это Пушкин! – пробормотал я.
Но тем не менее подтащил связку к люку и столкнул ее вниз. Шесть связанных томов Пушкина, кувыркаясь, полетели к земле. Они ударились о землю, лианы лопнули и пачка рассыпалась. Ни одна обложка не оторвалась. Все-таки раньше добротно издавали классиков!
Убедившись, что ловушки нет, норвежец ушел в кабину и стал сажать вертолет. А мы в отверстие люка увидели, как местные жители, обмениваясь тревожными жестами, растащили книги.
Через минуту колеса вертолета уперлись в землю Бризании. Норвежец открыл дверцу и выкинул из вертолета железную лесенку.
– Давайте, Михаил Ильич! – подтолкнул генерала Черемухин.
Генерал прогромыхал по лесенке. За ним в отверстии двери скрылись Лисоцкий, Кэт и Черемухин. Когда я показался на верхней ступеньке, генерал был уже внизу, а перед ним на коленях, уткнув головы в выгоревшую траву аэродрома, стояли человек пятьдесят аборигенов. Михаил Ильич на всякий случай помахивал рукой, но жест пропадал зря: его никто не видел. Ни один бризанец не смел поднять головы.
Вятка
– Вот и Бризания! – сказал я.
– Что же это такое? Почему они на коленях? – прошептал Лисоцкий.
Генерал откашлялся и вдруг прогремел:
– Встать!
Бризанцы вскочили на ноги и вытянулись перед генералом. И тут мы заметили, что негры какие-то необычные. Многие из них были белокуры. Глаза голубые и серые. А кожа совсем не шоколадная, а скорее смуглая. Впереди всех стоял курносый негр с окладистой седой бородой.
– Ну, кто тут главный? – громко спросил генерал, забыв, что он не в соседней дивизии.
– Нынче я за него, батюшка, – сказал курносый старик по-русски, пытаясь поцеловать Михаилу Ильичу руку.
Генерал поспешно отдернул руку. Старик перекрестился по-православному – справа налево.
– Паша, давай переводи, – приказал генерал.
Они с Черемухиным вышли вперед и подстроились к старику.
– Уважаемый господин президент! Дамы и господа! – начал генерал.
Я посмотрел на дам и господ. Одеты они были минимально. Однако смотрели на генерала вполне осмысленно и даже, я бы сказал, интеллигентно.
Черемухин перевел обращение генерала на французский. Так ему почему-то захотелось.
– Мы прибыли к вам с визитом доброй воли. Добрососедские отношения между нашими странами – залог мира во всем мире, – продолжал генерал.
Черемухин опять перевел.
– Вот, пожалуй, и все, – неуверенно закончил Михаил Ильич. – Да здравствует свободная Бризания!
– Вив либре Бризань! – крикнул Черемухин.
Бородатый старик вызвал из толпы молодого человека в набедренной повязке.
– Коля, это не наши. Будешь переводить на их язык, – сказал он ему тихо.
Тот кивнул. Я следил краем глаза за Лисоцким и видел, что он никак не может уяснить себе происходящего.
– Господин посол! – начал старик. – Мы ценим усилия вашей страны по поддержанию мира во всем мире. В прошлом между нашими государствами не всегда существовали добрососедские отношения, но политика времен Крымской войны давно канула в Лету. И сегодня мы рады приветствовать вас в цветущей южной провинции Российской империи…
Генерал издал горлом какой-то звук. Шея Черемухина, за которой я наблюдал, стоя сзади, мгновенно покраснела, будто ее облили кипятком.
Молодой человек в повязке между тем деловито перевел речь старика на французский.
– Храни Господь Францию и Россию! – закончил старик.
Из рядов бризанцев вышла голубоглазая негритянка и поднесла генералу хлеб-соль. Генерал взял хлеб-соль обеими руками и сразу стал похож на пекаря. Впечатление усиливала белая панама, которая была у него на голове.
Вдруг бризанцы дружно запели, руководимые стариком. Песню мы узнали сразу. Это была «Марсельеза» на французском языке. Генерал быстро передал хлеб-соль Черемухину и приставил руку к панаме. Бризанцы спели «Марсельезу» и без всякого перерыва грянули «Боже, царя храни».
Рука генерала отлетела от панамы со скоростью первого звука гимна.
– Это же «Боже, царя храни»! – страшным шепотом произнес Лисоцкий.
– Слышим! – прошипел Михаил Ильич.
Спев царский гимн, бризанцы затянули «Гори, гори, моя звезда…» Мы облегченно вздохнули, и я даже подпел немного.
На этом торжественная церемония встречи была окончена. Вятичи разошлись. С нами остались президент и переводчик.
– Господа, – сказал генерал, – мы очень тронуты вашим приемом. Откровенно говоря, мы не ожидали услышать здесь наш родной язык.
Старик тоже в чрезвычайно изысканных выражениях поблагодарил генерала. При этом он отметил его хорошее произношение.
– Вы почти без акцента говорите по-русски, – сказал он.
– Здравствуйте! – сказал генерал.
– Добро пожаловать! – кивнул старик.
– Да нет! – сказал генерал. – Почему, собственно, я должен говорить с акцентом?
– Но вы же француз? – спросил старик.
– Я? Француз? – изумился генерал.
Кажется, только один я уже все понял. Ну, может быть, Черемухин тоже.
– Позвольте, – сказал президент. – Но господин переводчик переводил вашу речь на французский язык для вашей делегации?
– Совсем нет. Он переводил для вас, – сказал генерал.
– Именно для вас, – вставил слово Черемухин.
– Господа! Господа! – заволновался президент. – Я ничего не понимаю. Вы из Франции?
– Мы из Советского Союза, – отрубил генерал.
Президент и его переводчик посмотрели друг на друга и глубоко задумались.
– Как вы изволили выразиться? – наконец спросил президент.
Пришла очередь задуматься генералу. Он тоже оглянулся на нас, ища поддержки.
– Советский Союз. Россия… – сказал генерал.
На лице президента отразилось сильнейшее беспокойство.
– Вы из России? – прошептал он.
– Да. Из Советского Союза, – упрямо сказал генерал.
– Простите, – сказал президент. – Это, должно быть, ошибка.
– Что ошибка? Советский Союз – ошибка? – вскричал Михаил Ильич.
– Он не понимает, что Россия и Советский Союз – синонимы, – не выдержал я.
Этим я совсем сбил с толку Михаила Ильича. Генерал страдальчески взглянул на меня, переваривая слово «синонимы».
– Он не знает, что это одно и то же, – разъяснил Черемухин.
– Как это так?
– А вот так, – сказал Черемухин со злостью. – Видимо, нам придется объяснять все с самого начала.
Президент и переводчик с тревогой слушали наш разговор.
– Господа, – сказал президент. – Мы знаем, что в Российской империи…
– Нет Российской империи! – заорал Михаил Ильич. – Уже пятьдесят с лишним лет нету таковой! Вы что, с Луны свалились?
Негры синхронно перекрестились.
– Надо отвести их к Отцу, – сказал переводчик.
– У Отца сегодня государственный молебен, – сказал старик, запустив пятерню в бороду.
– Так это же вечером!
Президент оставил бороду в покое и попросил нас обождать, пока они доложат Отцу.
– Кто это – Отец? – спросил генерал.
– Отец Сергий, патриарх всея Бризании.
– А-а! – сказал генерал.
Они пошли докладывать Отцу, а мы остались на аэродроме. Кэт с помощью своего араба соорудила поесть. Мы съели ее колбасу с хлебом-солью и провели дискуссию о Бризании. Когда генерал узнал, что еще на «Иване Грозном» нам кое-что стало известно из Рыбкиных уст, он вознегодовал.
– Нельзя пренебрегать данными разведки! – сказал он. – Дайте мне записи.
Я передал генералу конспекты Рыбкиных лекций. Михаил Ильич тут же углубился в них.
– Алексей Буланов! – вдруг вскричал он.
– А что? Вы его знаете? – участливо спросил Лисоцкий.
– Нужно читать художественную литературу! – заявил генерал. – Граф Алексей Буланов описан в романе «Двенадцать стульев». Гусар-схимник… Помнится, он помогал абиссинскому негусу в войне против итальянцев.
– Точно! – в один голос закричали мы с Лисоцким.
– «Двенадцать стульев» – это не документ, – сказал Черемухин.
– Выходит, что документ, – сказал генерал.
– Неужели нас убьют? – вдруг печально сказал Лисоцкий.
Эта мысль не приходила нам в голову. Мы вдруг почувствовали себя выходцами с другой планеты. Проблема контакта и прочее… А что если наши братья по языку и бывшие родственники по вере действительно нас ухлопают? Чтобы не нарушать, так сказать, стройную картину мира, сложившуюся в их головах.
– Нет, не убьют, – сказал генерал. – Христос не позволит.
Таким образом, нам официально было предложено надеяться на Бога.
Вдруг со стороны домиков показалось какое-то сооружение, которое несли четыре молодых негра. Сооружение приблизилось и оказалось небольшим паланкином, сплетенным из лиан.
– Только для барышни, – сказал один вятич, жестом приглашая Кэт в паланкин.
