Александр Житинский - Дитя эпохи
– Только для барышни, – сказал один вятич, жестом приглашая Кэт в паланкин.
Кэт храбро влезла туда, и вятичи ее унесли. Араб-проводник потрусил за паланкином. Мы начали нервничать. Генерал дочитал записи до конца и задумался.
– Путаная картина, – сказал он.
– Видимо, в разных племенах разные обычаи. Рыбка был в Новгороде. Там совсем не говорили по-русски. А здесь все-таки Вятка, – сказал я.
– Бывал я в Вятке… – зачем-то сказал генерал.
Тут пришел посланник от Отца. Жестами он приказал нам следовать за собой. Генерал стал приставать к нему с вопросами, но вятич только прикладывал палец к губам и улыбался.
– Глухонемой, черт! – выругался генерал.
– Отнюдь! – сказал вятич, но больше мы не добились от него ни слова.
Мы шли по главной улице Вятки и глазели по сторонам. Домики были маленькие, похожие на стандартные. Отовсюду из открытых окон слышалась русская речь.
– Определенно можно сказать лишь одно: они не те, за кого себя выдают, – донесся из домика приятный голос.
– Но позвольте, они вовсе ни за кого себя не выдавали…
– Сумасшедшие, одно слово, – сказала женщина.
– Нет, вы как хотите, а в России что-то неладно, – опять сказал приятный голос. – Да-с!
– Вечно вы, Иван Трофимович, преувеличиваете…
Мы миновали невидимых собеседников, плохо веря своим ушам. В соседнем доме мать воспитывала ребенка:
– А ты вот не повторяй, не повторяй, если не понимаешь! Не мог он такого сказать!
– Я сам слышал, – пискнул мальчик.
– Мало ли что слышал! Креста на тебе нет!
– Погибла матушка Россия. Он так сказал…
– Неужто опять убили государя? – ахнула женщина.
Наконец мы подошли к дому Отца. Он отличался от других строений. Дом был сложен из пальмовых стволов на манер русской пятистенки. Стволы были какие-то мохнатые, отчего изба казалась давно не стриженной. Наш провожатый поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Патриарх всея Бризании
– Милости прошу! – раздался голос из дома.
Миновав темные сени, мы оказались в горнице. Посреди нее возвышалась русская печь. Вероятно, это была самая южная русская печь в мире, поскольку находилась она почти на экваторе. Приглядевшись, мы обнаружили, что это не печь, а бутафория. Она тоже была сложена из пальм.
На печи, свесив ноги, сидел заспанный старик в длинной рубахе. В избе было чисто. В красном углу висел набор икон. В центре традиционная Богоматерь, справа от нее портрет Пушкина, а слева изображение бородатого мужчины с эполетом.
– Алексей Буланов, – шепнул Черемухин, показав на икону глазами.
– Чепуха! – шепнул генерал. – Это Николай Второй.
– Садитесь, господа, – сказал старик с печки.
Мы уселись на лавку.
– Что ж, познакомимся, – продолжал старик. – Зубов моя фамилия. Сергей Александрович.
Генерал по очереди представил нас. Зубов благожелательно улыбался и с удовольствием повторял наши фамилии. К каждой он добавлял слово «господин».
– Мы прибыли из России… – начал генерал.
– Знаю, голубчик, знаю, – сказал старик.
– Может быть, вам тоже неизвестно, что в России произошла смена государственного устройства? – вызывающе спросил генерал.
– Как же, наслышан, – ответил Зубов.
Он пошарил рукой по печке, и изба огласилась нежной музыкой позывных «Маяка».
– Московское время восемнадцать часов, – сказала дикторша.
Мы инстинктивно сверили часы. Отец Зубов выключил транзистор и спрятал его.
– Только – тсс! Никому! Умоляю!… – сказал он, прикладывая палец к губам. – Мой народ еще не дорос.
– Почему вы не сказали вашему народу правду? – воскликнул Лисоцкий.
– Они ничего не знают о Советском Союзе! – выпалил Черемухин.
Патриарх с удовольствием кивал, прикрыв глаза. Мы уже думали, что он заснул, как вдруг Отец Зубов открыл один глаз, отчего стал похож на курицу. Этот глаз смотрел злобно и насмешливо.
– Зачем нервировать народ? – тонким голосом спросил Отец и вдруг без всякого перехода добавил таинственно:
– Вы знаете, какой сейчас в России государь?
Вопрос был явно провокационный, но мы настолько опешили, что раскрыли рты и отрицательно помотали головами.
– Кирилл Третий! – воскликнул патриарх и радостно засмеялся.
– Шизик, – шепнул Черемухин. – Все ясно. Нужно сматывать удочки. Это не Бризания, а психиатрический заповедник.
– Я, знаете ли, господа, фантазер, – продолжал патриарх. – И потом скучно, господа! Вот и меняешь государей со скуки. Сейчас замышляю скоропостижную кончину Кирилла и восшествие на престол наследника Павла Второго.
Генерал поднялся с лавки. Мы тоже встали.
– Мы вынуждены откланяться, – сказал генерал.
– А какие я выигрываю войны! – воскликнул патриарх. – Да сядьте, господа! Я не видел русских шестьдесят пять лет, а вы уже уходите.
Отец Сергий явно увлекся. Глаза его горели сумасшедшим огнем. Длинные руки были в непрестанном движении, как у дирижера. Старик излагал нам историю России новейшего времени.
– Война с турками в тридцать четвертом году! Князь Ипатов с тремя танковыми дивизиями взял Стамбул и заключил почетный мир. Граф Тульчин бомбил Анкару. Каково?
Все стало ясно. Это у него был такой шизофренический пунктик. Мы слушали сумасшедшего обреченно.
– Война с пруссаками! Разбили их вдребезги. Китайцев и японцев в сорок седьмом гнали до Великой китайской стены. Государь Кирилл Второй пал в этой кампании. Мир праху его!… Скажу вам по секрету, господа, положение на востоке до сих пор тревожное. – Патриарх перешел на шепот. – Военный министр граф Растопчин просит святейший Синод благословить увеличение военных ассигнований. Понимаете?
Я почувствовал, что мозги у меня сворачиваются, как кислое молоко.
– Так что вы очень неосторожно появились здесь со своей трактовкой, – закончил отец.
– С какой трактовкой? – не понял генерал.
– Ваш взгляд на историю России последних десятилетий не совпадает с официальным, – сказал Отец. – Я вынужден потребовать от вас отречения. Народ взволнован… И вообще, господа, что вас сюда привело?
– Мы приехали в Бризанию по приглашению, – сказал Черемухин.
Старик очень удивился. Когда же он узнал о политехническом институте в Бризании, то посмотрел на нас совсем уж недоуменно и выразил твердое убеждение, что никакого института в Бризании нет и быть не может.
– Стойте! – вдруг сказал он. – Кажется, я начинаю понимать!
И патриарх вдруг залился диким хохотом. Он корчился на печке, пока не свалился с нее, а потом продолжал корчиться на полу.
– Ну, москвичи! Ну, деятели! – вскрикивал он. – Наверняка это они! Значит, Бризанский политехнический? Ох, умираю!
Он отсмеялся и заявил, что произошла страшная путаница, в которой виноваты москвичи – административное племя, в котором живут бризанский император и чиновники. По-русски они говорят плохо, сказал Отец, а император просто самозванец.
– Так в чем же дело? Что с институтом? – спросил генерал.
Но тут вошел вятич, который привел нас к Отцу, и доложил, что народ приготовился к государственному молебну.
– Простите меня, дела! – сказал патриарх.
Вятич вывел нас из избы. Через несколько минут оттуда вышел Отец Сергий в рясе и направился на молебен. Мы последовали за ним.
Бризанская ночь
Пока мы шли по Вятке, сумерки сгустились. Отец Сергий вышагивал впереди, его дряхлая ряса свободно болталась на нем. В сумерках он был похож на призрак. Мы миновали поселок и вышли на опушку джунглей. Все племя было там.
Вятичи сидели вокруг высокого костра. Среди них была наша Кэт, которую окружало несколько молодых людей, ведущих с нею непринужденную беседу. Кэт улыбалась им и строила глазки. Судя по всему, она была довольна. Молодые вятичи были сложены атлетически. Они рассыпались в комплиментах. Кэт настолько увлеклась беседой, что не заметила нашего появления.
Старик подошел к костру и осенил народ крестным знамением.
– Дети мои! – начал патриарх. – Помолимся вместе.
И старик Зубов начал звучно читать седьмую главу «Онегина»:
Гонимы вешними лучами,С окрестных гор уже снегаСбежали мутными ручьямиНа потопленные луга…
Я смотрел на вятичей. Видимо, большинство из них и вправду были детьми Зубова. В крайнем случае, племянниками. Их объединяло едва уловимое сходство. Семья священника Зубова, три сына и дочь, пустили в Бризании такие глубокие корни, что из них выросли молодые славянские побеги. Это выражаясь фигурально.
Черемухин не умел выражаться фигурально. Он толкнул меня в бок и сказал:
– Здорово поработали наши попы! Негров на все племя раз-два и обчелся! Да и те старые.
«Как грустно мне твое явленье, весна, весна! пора любви!» – читал в это время патриарх.
Молодые вятичи из окружения Кэт, воспламененные стихами, бросали на нее нескромные взгляды.
