Сага о Головастике. Кристальный матриархат - Александр Нерей
Такую цыганочку я попросил у Кристалии специально для Димкиной мамки. «Пусть к чудесам привыкает», — решил во мне Сашка-Крест. А вот Димка незамедлительно и по-деловому начал разворачивать свёртки, раскладывая их содержимое на доски кузова. И мигом вцепился зубами в пирожки, не хуже одичалого Барбоса, отгавкиваясь от меня голодными аргументами.
— Почему бы не покушать? Ням. Мы же только сверху покружимся. Ням. А крестик сам, как надо встанет. Хрум. Всем только покажется, что мы его поднимем. Хрум. Бульк.
— Я же сам собирался его поставить. Сам. Но, всё равно, дирижабль ненастоящий. Жалко, конечно, но мы тоже не настоящие лётчики. Законов воздуха, неба, ветра… Да ничего мы с тобой не знаем, — расстроился я с утра пораньше.
— Вырастем и узнаем. И настоящий дирижабль сделаем. Пусть не такой красивый, но сделаем обязательно, — успокоил меня напарник.
Мы перекусили всем, что собрала Настя и запили молоком из бутылки. Подлетая к Фортштадту на уже видимом для всех дирижабле, приготовились к таинству установки православного крестика.
— Попадья, — перепугался Димка и выронил из рук молочную бутылку, которая камнем булькнула в Кубань.
— Не дрейфь, пехота! — зарычал я, пробуждая в себе отвагу для смертного боя, и взглянул вниз.
Но картина была мирная, крики с приветствиями точно такими, как вчера, телеги, мужики в фуфайках, женщины в платочках, почитай, вся станица собралась на бугре в честь такого события. Никто не суетился, не стеснялся, не прятался, а страшная только для Димки попадья чинно готовилась к церемонии освящения восьмиконечного красавца и работы по его установке.
Мы зависли над опутанным верёвками крестом, и я попросил Кристалию сделать всё что понадобится самой, напомнив о нашем с Димкой нежном возрасте.
После того, как она дала тёплое согласие, я высунулся с грузовой площадки и начал изображать руководителя.
— Готовы? — рявкнул вниз, что было мочи, и увидел, как Кристалия опустила вниз верёвку с крюком, размотав её с металлической лебёдки, появившейся на площадке. — Ай, молодец, — тут же похвалил её за находчивость.
— Кубань как мамку люби! А её врагов жги, коли, руби! — загорланили станичники, давая понять, что уже заждались, и что у них всё готово.
Попадья с женщинами загнусавила религиозную песню, слов которой мне было не разобрать, потому, как мужики, не обращая на них внимания, продолжали кричать про Кубань и её врагов, и, конечно, командовать работой по установке креста.
— Зацепили! — перекричал всех Чехурда. — Вирай, покуда безветрие. Вверх помалу! Баб только корешком не смети.
Лебёдка зажужжала, крест ожил и медленно, но уверенно встал во весь рост.
— Лицом на восток! — не унимался Чехурда и размахивал руками, то ли на нас с Димкой, то ли на братьев-станичников.
И я, и Настевич во все глаза дивились картине, разворачивавшейся под нами на выбранном Стихией живописном склоне Фортштадта.
Попадья кропилом разбрызгивала на всех святую воду, а её помощница размахивала дымившим кадилом. Зрелище трогало душу, мужики метались, подтаскивали камни, размешивали цементный раствор, а мы с Настевичем ангелами парили над земной суетой.
— А папина душа это видит? — в тон моим мыслям спросил прослезившийся Димка.
— Конечно видит. Ради него мы всё затеяли. Ради памяти о нём. Все души это видят и обливаются слезами радости, — успокоил я ребёнка, понадеявшись, что так и есть на самом деле.
— Все умершие видят? — уточнил мальчишка.
— Души не умирают. Их Добрая тётенька провожает в рай. А сейчас и все живущие души видят, и все усопшие. Разве без их помощи у нас бы с тобой получилось?
— Видят, — согласился карапуз. — Такой большой нельзя не увидеть.
— Будь он поменьше, всё одно бы видели.
А крест уже встал вертикально и ровно. Металлическая труба перевесила всю конструкцию, потому что станичники грамотно его привязали к нашему крюку. Или Кристалия всё сделала с самого начала сама. Я не стал об этом задумываться, а поблагодарил мир за всё сразу.
— Спасибо, Кристалия, — зашептал, глядя вниз. — За помощь, за мужиков твоих, за дирижабль, за сердечное отношение к моим фантазиям. За всё.
Крест плавно, под жужжание лебёдки, опустился, вставляя свой корешок в ракушечную скважину, и тут же врос им в кубанскую землю, а мужички засуетились с отвесом, камнями, раствором, и радовались, что работа спорится в их, умеющих всё на свете, руках.
Через час всё было готово и, под крики с подбрасыванием шапок, станичники забегали, как ошпаренные и поздравили друг дружку с незабываемым событием, участниками которого стали.
Кристалия смотала верёвку с крюком на лебёдку, которая тут же исчезла, и начала выматывать вниз верёвочную лестницу бесконечной длины, прямо с нашей грузовой палубы, не озаботившись ни катушкой, ни её каким-нибудь свёртком или мотком.
— Это на кой? — забеспокоился я. — Чтобы они сюда залезли?
— Смотри. Уже один лезет, — подтвердил мои опасения Димка.
Снизу не кто-нибудь, а сам Чехурда с невесть откуда взявшейся шашкой наголо, уже карабкался вверх, собираясь отрубить мою и Димкину голову, и принести нас в жертву как агнцев, ради праздника.
— Ах, — вздохнул с облегчением напарник.
— Что там? — дрогнувшим голосом спросил я, не решаясь взглянуть на озверевшего станичника.
— Верёвки с креста срубает. Чтобы не остались после нашего отлёта, — объяснил малец, оказавшийся и любопытнее, и смелее меня.
Вокруг дирижабля моментально собрались десятки невидимых душ и рассмеялись раскатистыми голосами надо мной и моим страхом.
— Слышишь, как твой папка смеётся? — промямлил я, кое как переборов неприятные ощущения.
А души пуще прежнего захохотали, сотрясая всё вокруг. И воздух, и дирижабль, и нас с Димкой.
— Может это не они? — засомневался маленький смельчак.
— Теперь вижу, что не они. Это миры о почти тридцати садовых головах надо мной измываются. Смейтесь, хоть порвитесь. Мне вас всех не страшно, а Чехурду одного страшно, — сказал я, а потом шагнул к ограждению грузовой площадки.
Чехурда уже закончил махать шашкой и под общее улюлюканье спрыгнул с лесенки на травку. Кристалия мигом втащила верёвочную конструкцию обратно на грузовую площадку, а я залюбовался плодами фантазий, воплощённых в жизнь чужими, не только человеческими,
