Роман Тус - Звериный футбол
— Нет тут никакой станции. Это ж вам не Москва. Вон памятник стоит, кто ж его посадит, может он знает.
— Кто помнит название улицы. Мы в Австрии, а кто у нас родился в Австрии — Моцарт и Гитлер. Ежели отель у нас в центре значит на улице — Моцартной или Шикльгруберной.
— Пройду по виноградной, сверну на абрикосовую и на австрийской улочке останусь навсегда.
— Тихо не ори осел, загарпунят!
— «Хотел», он назывался вроде, там еще два лифта были, и гад итальянец в баре.
— Где «хотел»? я в туалет хочу. Где бы сделать дело?
— Тут штрафы ужас какие, да подвинься ты и не писай мне на ботинки. И эту посадите тоже. Поберегись.
— Два лифта, так мы сразу его найдем. Ежели в доме два лифта, значит он большой, а тут все дома маленькие. Стоп, а где же тогда наш?
— Все задолбали вы меня, я ложусь спать.
— Смотрите опять полицаи к нам идут. Шухер!
— Вы как хотите, а я буду биться. Ну подходи по одному.
— Не надо лейтенант, отойдём в сторонку поговорим — услышал я женский голос.
— Что ты им сказала? Фредрик вставай и спроси свою жену, что она им сказала. А скамейка вроде бы окрашена.
— Отвалите придурки, вон наш отель. Надо только к туркам на минутку заглянуть Эфесом зубы прополоскать.
— Может не надо Лид?
— Надо Вася, надо. Поднимай горе мое луковое. Поползли.
— Привет янычарам.
— Выпьем всё мы не спеша, кто сказал?
— Кто кто Топал паша. Знаете такого? Узнаете, сейчас только пиво допьем и устроим вам Сен — Готард…
Стук в дверь и в голову разбудил меня в своем номере. Уф точно в своём.
— Последний день, вставайте люди русские — раздался в области мозжечка голос Фредрика. Я натянул на голову подушку, но мерзкие звуки издаваемые новообращенным шведом не уходили, дятлообразно усиливались и долбили по кускам отрывая плоть под крышкой черепа. Матрица не давала мне забыться. За дверью настойчиво скреблись противные иностранцы. Доползу убью. Чья то синяя рука, не похожая на мою, открыла дверь. Два синих собрата вплыли в комнату.
— Минералка есть?
— Вас же вчера менты принимали — неуверенно заметил я, понимая что это всё–таки они и вытирая слёзы отчаяния.
— Я вас отмазала.
— Как, если не секрет.
— Военная тайна — сделав страшные глаза, ответила Лида, поправляя бюст.
— Ну и хрен с вами, только не говорите мне, что мы идем пиво пить.
— Нет, мы идем пить водку, — жёстко заявил Фредрик, он же Лёня, он же Гога и т. д.
Тишина и покой, так бы я охарактеризовал город Инсбрук на следующий день после матча. Ни одного шведа, все уехали домой. Помятые российские болельщики, конечно, попадались, но тоже в незначительном количестве. Отсыпались естественно. Только наша троица бороздила просторы мировых океанов.
Капучино, минералка, много минералки, очень много минералки, цистерну минералки, состав минералки, собственный источник минералки, целый мир минералки — как считалку бубнил я, шевеля копытами за шатающейся по городу парочкой.
— Вот сюда, за турецкой забегаловкой и русским магазином, повернём а? — изнемогая, кричал я неутомимой парочке, — вы что там, на стероидах что ли.
— Мы культурную программу выполняем.
— Ага, десять дней тут торчите, всё пиво вылакали, а теперь про культурную программу вспомнили. Не лечите меня, стоп колеса, я сказал.
Плюхнувшись на скамейку и сделав вид, что даже ядерный взрыв не способен поднять меня, я сосредоточенно начал рассматривать горный массив. Сегодня он тяжело давил на голову. Острые снежные пики впивались в моё естество, изгибы, уступы, черные склоны раздражали, а не умиротворяли.
Но постепенно организм приспособился, отошел, шапки гор стали весело переливаться на солнце, испещрённый кустарником и лесом до половины и далее точечно снегом, а на вершинах ослепительно белый, горный массив поглотил похмелье, словно и не заметив. Захотелось при этом созерцании иметь под рукой чашку кофе и стакан минеральной воды. Захотелось, но имел под рукой только эту сумасшедшую парочку, которая стоя у перекрестка во все свои легкие орала в мою сторону.
— Не пойду — затряслись снежные шапки, от моего крика.
— Пойдешь дурак, а то пива не получишь — отвечали дебилы.
— Сами дебилы, я кофе хочу вот здесь в тени, с видом на горы, да что вы понимаете. Вы даже кто такой Лермонтов не знаете, Хемингуэи хреновы.
— Скажи–ка, дядя, ведь не даромМосква, спаленная пожаром,Французу отдана?Ведь были ж схватки боевые,Да, говорят, еще какие!Недаром помнит вся РоссияПро день Бородина!
— на всю улицу заорали муж и жена.
— Это любой имбецил знает — не сдавался я.
— Терек воет, дик и злобен,Меж утёсистых громад,Буре плач его подобен,Слезы брызгами летят.Но, по степи разбегаясь,Он лукавый принял видИ, приветливо ласкаясь,Морю Каспию шумит…
— в ответ шелестело с перекрестка. Вот только про Терек не надо. Только всё забыл, выкинул из головы, не вспоминаю, а эти туда же, как будто знают, что мне там пришлось пережить.
— Хорошо, сдаюсь, из уважения к Лермонтову пойду куда скажете — выкинул я белый флаг, — кто ж знал, что эта парочка его наизусть в подлиннике шпарит. Какие подкованные американцы пошли.
— Может вы шпионы? Всё знаете, пьете как лошади, Лермонтова наизусть фигачете — переходя через перекресток, заговорщицки прошептал я Лиде.
— Да, как мистер и миссис Смит, смотрел? — заговорщицки прошептала Лида, с акцентом от Шварцнеггера.
— Смотрел, только они Лермонтова не читали, и не бухали как лошади Пржевальского.
— Вы о чем шепчетесь? — очнулся Фредрик.
— Тебе какое дело? Кабак ищи, где в себя будем приходить.
Полотнища, возвещающие о начале фан–зоны лениво трепыхались на ветерке. Места футбольных болельщиков заняли туристы, деловито шнырявшие от магазинчика к магазинчику. То тут, то там стали попадаться наши болельщики, довольно подмигивая друг другу и кряхтя на ходу после вчерашней ночи, но улыбаясь каждой новой российской майке, своими помятыми, опухшими и счастливыми лицами. Мы не уехали после группового турнира.
— Чтой–то солнышко не светит,
— Над долиною туман.
— Аль уж пуля в сердце метит,
— Аль уж близок трибунал — продекламировала Лида.
— Есенин шепнул мне, подмигивая Леонид.
Да иди ты, во подкованные иностранцыю.
Рядом, улыбаясь, стояла Лида. Точно шпионы, как в фильме одном, не помню сюжет, но там один такой про колоски родной пшеницы заливал, языком Шекспира. Вот и эти туда же. Хотя мне пофиг, после победы нашей сборной, я и с Мефистофелем могу выпить.
— Всё хорош, развели тут уголок поэзии, айда завтракать — толкнул я Леонида в темноту возникшего из ниоткуда ресторана.
— Сегодня в честь победы сборной России завтракать будем здесь — плюхнувшись за свободный столик заявила Лида.
— А чего подешевле не было ничего, — изучал я кусающиеся цены в меню.
— Тебя мальчик это не должно касаться, сегодня я угощаю — снова промурлыкала довольная Лида.
— Точно, пусть она платит, а то ходит с нами, ходит, а пользы никакой — включился Фредрик.
— Мы люди не гордые, настоящие «мужчины», пусть платит. Тогда я закажу себе, вот это, это, и еще это, и с третьей странице вон ту дрянь за двадцать евро — потирая радостно руки, ткнул я в меню.
— Не лопните телепузики, офиииииииииииициииант! — заорала Лида.
— Какой партийный работник пропал, ну или директор плодоовощной базы — и получил под ребра резкий удар.
— Кто так бьет девочка? — ткнул я в глаз ложкой Фредрику.
— Мальчики угомонитесь, пиво несут, лечиться пора.
— Опять пиво, доколе это будет продолжаться — радостно провозгласил Фредрик, опустошая одним глотком пол бокала темного.
— Еще один день и все закончится. Я уеду в деревню, и буду в настоящей русской баньке выводить из себя Австрийские шлаки. Кстати приезжайте ко мне в деревню, посидим на природе. У меня беседка есть в стиле «цзинь» для созерцания за луной.
— А где деревенька твоя — с неподдельным интересом в унисон спросила сладкая парочка.
— Дак в Новгородской области, Крестецкий район, деревня Зоренька — навигатор включите и найдёте. Всегда будем рады видеть вас — я, Хвойненский пивзавод и моя жена. Про детей не буду — эти хулиганы сами познакомятся с кем хочешь.
— Определенно в вашем предложении сударь, что–то есть — перешел на древний шведский Фредрик.
— Мы победили, ура товарищи — ввалилась в ресторан очередная партия помятых болельщиков, немедленно потребовавшая всё того же и побольше.
