Сага о Головастике. Кристальный матриархат - Александр Нерей

— Давай себе кое-что отложим, а стол с едой и стулья… Даже кровать не жалко. Всё в их мир перенесём, — загорелось во мне озорное детство.

— А мамке ещё купим, — поддержал Димка.

Так мы и сделали. Сначала сговорились с Кристалией, потом смотались в Ливадию и всё там подготовили. Место на кухне и в комнате расчистили. Опять же, с Ливадией договорились. Денег пятьдесят серрубликов отсчитали и записку написали, чтобы не волновались, а смело покупали всё, что нужно.

Потом под вспышки молний в Кристалию перепрыгнули. А через пару минут вместе со спящими красавицами, со столом, стряпнёй, честно разделённой, прямо на стульях, с кроватью, матрасом и подушками… Хлоп! И мы в Ливадии.

— Сейчас ты на балкон, а я с миром пошушукаюсь, — велел я Димке.

Когда он отошёл подальше, я договорился с Ливадией, чтобы она, или разбудила спящих красавиц после нашего отбытия, или сама их спать уложила на новую кровать с матрасом и полудюжиной подушек.

Когда возвратились в Кристалию, заново организовали старенький столик и вывалили на него оставленные для себя кушанья. А потом на еду накинулись, изголодавшись от добрых дел.

Спать также разошлись по старым местам, еле передвигая ноги от переизбытка эмоций в сердцах и пирожков с блинами в животах.

Глава 20. День Димкиной клятвы

— Ты какой номер? — обращаюсь я к Александру из моей команды, летающему за окошком, и не сразу понимаю, что он наполовину прозрачный.

— Двенадцатый, — отвечает тот и улыбается рожицей третьеклассника.

— Не шути. Я из двенадцатого. Я, — втолковываю расшутившемуся близнецу. — Ты из третьего или одиннадцатого?

К окну подлетают ещё двое Александров.

— Я одиннадцатый, — докладывает первый из них. — Доедай, и айда до дома.

— А я третий, — рапортует второй.

Со всех сторон начинают собираться летающие девятилетние Александры, которые кружатся и наперебой представляются:

— Я первый. Я второй. Я четвёртый…

Замечаю, что вновь прибывшие летуны счётом ровно одиннадцать душ не такие полупрозрачные, как прилетевший первым и назвавшийся двенадцатым.

— Не пойму. Один прозрачный, а другие… — не успеваю договорить, как вдруг на улице появляется огромная стеклянная великанша с мухобойкой в руке и разгоняет моих близнецов, как мошек.

Причём, ей наплевать какие они по прозрачности. Всех распугала и, покосившись на меня, прошла мимо.

Я пугаюсь и великаншу, и того, что оказался тринадцатым, после чего убегаю в туалет, где, глядя на своё полупрозрачное девятилетнее отражение, через которое видно бочку, ковшик и окно в ванной, пугаюсь ещё больше и просыпаюсь в холодном поту.

* * *

— Димка, ты где? — спросил я, когда проснулся.

— Здесь, — пробурчал из кухни Настевич. — Не добудился тебя, и что?

— Выгляни с балкона. Тётка стеклянная не ходит с мухобойкой?

Через минуту услышал, как помощник с полным ртом доложил:

— Не видно. А что, должна?

— Ты там жуёшь что-то?

— Не пропадать же добру.

Я встал с дивана и пошагал в ванную, в которой ванны отродясь не было. Умываясь, случайно глянул в зеркало и отвёл взгляд, пытаясь вспомнить, что же такого видел во сне.

Пока завтракал в одиночестве, Димка вовсю пыхтел в своей комнате, найдя себе интересное занятие.

— Таким должен быть? — подбежал он с нарисованной картинкой дирижабля.

— Опять? Ты что, не понимаешь? — набросился я с упрёками.

— Всё одно же пригодится. Если не строить, то знать нужно, о чём мир просить. Сам говорил, много чего не хватает.

Пришлось закругляться с завтраком и чертить недостающие, по моему мнению, части летательной машины.

— Кабина для мамки, это правильно. Только, как она в неё заберётся? Рисуй верёвочную лесенку.

Рулит он чем? Рисуй перо руля. Вот такое. Как на речных лодках. Теперь пару пропеллеров с моторами с обеих сторон на коротких крылышках. И чтоб крутились, как вентиляторы. Стоишь – они стоят. Летишь – они крутятся. А дальше всё правильно.

Забыли штурвал, но он в мамкиной кабине. Так и скажешь, если кто спросит. А вот, откуда мы его взяли? Вот вопрос, так вопрос, — нахмурился я, когда закончил исправлять чертёж.

— Полетели уже на гору? — предложил Димка, устав рисовать и думать.

— Воды нужно набрать. Нет, не фляжку. Во фляжке лечебная вода. Другое что-нибудь есть? — решил я тщательно подготовиться к путешествию на Змеиную гору.

Димка нашёл бутылку из-под газировки, которую мы отмывали-отмывали, да и бросили это неблагодарное занятие из-за его полной бесперспективности.

— Лимонад где покупали? — спросил я, решив, лучше потратится, чем заработать понос от грязи в бутылке.

— Это из-под масла. Лимонад я сроду не пил и не знаю, где продаётся.

— Какого же укропа мы её отмывали, если она из-под масла? — разгневался я на потерю времени понапрасну. — Летим на рынок, где я ещё ни разу не был. Мелочь красномедная имеется. Если что, купим газировку там.

Я набрал горсть серрубликов побольше, рассчитывая по дороге к Змеиной горе столкнуться с финансовыми проблемами и, схватив смешно брыкавшегося и визжавшего Димку себе под мышку, шагнул на лоджию и попросил у Кристалии обычный комплект авиа-услуг.

Кристалия нас подхватила и подбросила к Анапской, только, пронесла чуть дальше по Черноморской, где и оказался искомый нами рынок.

Мы опустились наземь и в сокрытом состоянии начали изучать, какие бывают рынки в женских мирах.

Чего там только не было! Но больше всего мне понравились колечки жареной домашней колбасы. Я хоть и позавтракал, но слюнки так и потекли без остановки.

— В глазах рябит. Ищем газировку и сваливаем.

— По-нят-но, — растягивая слово, выговорил Димка.

— Что тебе понятно, недоросль?

— Понятно почему меня мамка на рынок не водит. Чтобы не расстраивался. Молодец мамка, — похвалил сыночек Настю.

— Стоп-стоп. А я кто тогда, если привёл тебя в расстройство?

— И ты молодец, — не растерялся Димка. — Как бы я узнал, что мамка молодец.

Я подивился логике мальчугана, но на смех сил и желания не нашлось. Уж больно захватывающее зрелище представлял собой рынок. Не рынок, а деликатесная ярмарка.

— Лимонад, — ткнул пальцем Настевич, пока я снова и снова натыкался взглядом то на колбасу, то на копчёные окорока, то на запеченных