Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера

— Резонно. Однако после ваших рассказов мне стало мерещиться, что и в Тупунгато нас осталось всего пятеро.

— Стыдно признаться, но я не знаю, сколько людей на самом деле живет в поселке.

— Не более пятнадцати. Возможно, это прозвучит кощунственно, но мне совершенно все равно, живы они или нет.

— Они вас чем-то обидели?

— Нет. Просто они давно превратились в придаток к холовизору. Сутками сидят в ступоре. Но их поведение можно понять.

— Неужели? — Вейвановский намазал печенье жирным слоем крема.

— Да, вполне. Это компенсирующая реакция на бесконечные военные конфликты, ужасы, страдания. Так сказать, свой крошечный островок благополучия в океане… океане… — Филомела запнулась в поисках подходящего слова.

— Грез? — предположил Морис.

— Нет. Неважно. Они даже не заметят, что в окружающем мире что-то изменилось после того, как вы привезли психостанции. Еще соку?

— Спасибо. Он сегодня тоже замечательный.

— Вашими усилиями. А знаете, Морис, за всю жизнь я ни разу не видела, как выглядит люпус. Вы мне покажете?

Подумав, Вейвановский решил, что от показа Филомеле содержимого багажного отсека никакого вреда не будет. Тем более что он не мог выдумать никакого весомого повода для отказа.

— Разумеется. В любое удобное для вас время.

— Я хотела бы прямо сейчас, проводив вас домой. Но договоримся: вы не практикуете на мне ваши гипнотизерские штучки. Хорошо?

— Клянусь, что больше никогда с вами так поступать не буду.

— Ну и чудесно. Между прочим, хотела у вас узнать, — где вы этому научились?

— Специальные эзотерические войска. Немного таланта плюс усиленная тренировка.

— И что еще вы умеете, помимо заклинания змей и женщин? — Филомела затянулась сигаретой. По комнате расползся запах горелой хвои.

В суете последних дней Вейвановский как-то не удосужился разработать себе достоверную легенду которую можно было бы предъявлять новым знакомым. И еще он мечтал доползти до своей кровати, чтобы погрузиться в нее часов на десять, поэтому был краток:

— В самом начале обучения я дал клятву что никому не стану рассказывать о своих способностях. Вам, возможно, это может показаться смешным, ноя — человек слова.

— Уважаю людей слова. Меня тоже учили многому такому о чем я никогда не стану распространяться. Возвращаясь к нашим баранам, то есть больным: я по-прежнему жду вас к одиннадцати вечера.

— Вы мне приготовите уютный диванчик?

— Только если он, — Венис указала сигаретой на букет, триумфально расцветший в вазе и окруживший себя синтетическими пчелами, — продержится до этого срока.

— Мне кажется, он вскоре пустит корни в стол. Присматривайте за ним. Можете также уменьшить мою ночную дозу кофеина.

— Подумаю, — Филомела притушила окурок. — Ну как, пойдем? Вы, наверное, уже засыпаете.

— Да, что-то я устал за эти дни.

— Ничего, теперь станет легче.

— Надеюсь. А вдруг наши гости окажутся слишком назойливыми?

— Скоро мы об этом узнаем, — Филомела встала; Морис последовал за ней. В ангаре она обратила внимание на укутанный полотном макет на столе:

— Все-таки занимаетесь починкой коллекции?

— Насколько хватает времени и сил.

— Судя по всему на гравитоплан их хватило с избытком. А говорили, что спите весь день. Для человека, спящего целыми днями, у вас слишком измученный вид. Ну, так где же награбленное вами добро?

— В багажном отсеке, — Вейвановский откинул люк и жестом пригласил Филомелу внутрь.

— Ого! Целый склад! Ну и аппетиты у вас, Морис! Зачем вам столько люпусов?

— Они, возможно, не все исправны.

— Только не говорите мне, что еще умеете ремонтировать и психостанции. Такие маленькие. Мне почему-то казалось, что они должны быть размером с дом, — сказала она, пощелкав пальцем по одной из них.

— Зато вес у них весьма порядочный.

— Неужели? — Венис взяла люпус правой рукой за верхушку, легко оторвала на дюйм от пола, подержала в воздухе, затем аккуратно поставила. — Да, тяжеловат. Фунтов триста будет.

Морис вытаращил глаза. В голове пронеслись ассоциации с русской девушкой Петровной.

— Извините за нескромность, Филомела, но как вы это сделали?

— Что именно? — притворно удивилась она.

— Сами знаете. Вы как, за свою жизнь еще и тяжелой атлетикой занимались? Венис, хитро улыбнувшись, поднесла к губам указательный палец.

— Тс-с, я тоже — человек слова. А что за склад архивированного имущества вы здесь держите? — он пнула ногой гору сжатых пластин, хранивших в себе весь антиквариат Оливареса.

— Так, пустяки всякие. Я сильно обносился и решил заодно обновить свой гардероб.

— Ну-ну. Даже если станете менять наряды каждый день, здесь должно хватить лет на двести.

— Тут еще книги, мебель, картины, — попробовал оправдаться Морис.

— Мародер несчастный! Идите спать! До свидания! — Венис вышла из гравитоплана и, махнув на прощание рукой, направилась к выходу из ангара.

— Филомела, постойте! — бросился к ней Вейвановский.

— Да, — повернулась она. — Вы что-то хотели спросить?

— Скорее попросить. Когда наши гости придут в себя и начнут расспрашивать, что к чему, не говорите им, пожалуйста, ничего об этой коллекции, о моей поездке, люпусах, антиквариате.

Венис внимательно посмотрела на него.

— Это следует понимать как каприз алчного антиквара?

— Нет. Есть ряд обстоятельств, в которые я не могу вас сейчас посвятить. Потом вы все узнаете, обещаю, — Вейвановский вдруг понял, что требование Эшера о соблюдении строжайшей тайны невыполнимо: не может же он, Морис, постоянно находиться рядом с Филомелой и контролировать содержание ее бесед с больными. Интерферотрон всплывет наружу в первые же минуты разговора; потом наблюдательная Венис вспомнит о книжке, которую ее санитар изучал на дежурстве… В общем, шила в мешке не утаить; придется посвятить Филомелу в планы Эшера, и тогда — о черт! — заодно сознаться в том, что он с самого начала был информирован о личностях пациентов, но утаивал это от Венис… А узнал обо всем от Эшера, с которым общается по ночам весьма нетрадиционным способом…

— Интрига за интригой, — с иронией в голосе сказала Филомела. — Мне уже становится страшно, что я с вами связалась. Но как вы собираетесь объяснять нашим дорогим постояльцам их бурное выздоровление? Я бы советовала вам пожертвовать некоторой конспирацией и переместить хотя бы один люпус к себе в дом, поставив его на самое видное место. Гостям же поведать душещипательную историю о том, как вы на своем горбу тащили его с горных вершин, пренебрегая смертельными опасностями. Идите отоспитесь! У вас из-за бессонницы логический аппарат захромал на обе ноги. Но не волнуйтесь, лишнего не скажу. Это не в моих привычках. А если хотите скрыть от меня и других, что вместо здорового сна конструируете машину времени, то, по крайней мере, уберите инструкцию с рабочего стола.

Морис вяло подумал, что уже начинает привыкать к получению щелчков по носу от Филомелы. Руководство к интерферотрону действительно лежало как груз поверх полотна, чтобы ткань не сдуло ветром. Проводив Венис до выхода, Морис в подавленном настроении захлопнул ворота пристройки, закрыл гравитоплан и отправился спать. В шесть часов вечера его разбудил холофон. Это была Филомела.

— Добрый вечер! Извините, что побеспокоила, но не могли бы вы сейчас заглянуть ко мне?

— Что опять стряслось? — Морису спросонья подумалось, что в лазарете произошло восстание всех больных.

— Не пугайтесь, ничего страшного. Тем не менее, я хотела бы вас у себя видеть.

— Хорошо, буду через десять минут.

В гостиной у Филомелы сидел Франц Богенбрум, одетый в подобие больничной пижамы и выглядящий вполне жизнерадостно. При появлении Вейвановского он встал и неуверенной походкой пошел ему навстречу, разведя руки словно для объятий. Из кресла донесся голос Венис:

— Знакомьтесь: Франц Богенбрум, Морис… Морис, извините, запамятовала вашу фамилию.

— Вейвановский.

— Очень рад познакомиться, — Богенбрум схватил правую руку Мориса обеими ладонями и стал ее усиленно трясти. Речь его звучала немного невнятно, но на лице уже не было заметно никаких последствий падения. — Примите, пожалуйста, мои самые искренние извинения за причиненные вам неудобства.

— Ну что вы, не стоит даже говорить. Я считал себя обязанным помочь вам и вашим… э-э, спутникам. И уж если благодарить кого-нибудь, так в первую очередь Филомелу. Если бы не она, то вы давно превратились бы в — как это говорится? — «унесенных ветром»?

— Да, да, — закивал Богенбрум. — Это счастливейший случай: упасть к ногам столь квалифицированного медика.

— Будет вам, Франц, — устало произнесла Венис. — Представляете, Морис, он расточает мне комплименты уже в течение двадцати минут, с того самого момента, как пришел в сознание.