Анна Одувалова - Ожерелье Лараны
– А что? – пожал плечами маг. – Она же и в самом деле молодец. С одного удара отправить к праотцам такого здорового мужика, при этом превратив его лицо в кровавое месиво – это круто. Я и не думал, что в ней столько силы, мы с Келлом вчера ничего подобного не обнаружили. А оказывается, если ее разозлить, то получается…
– Дир, ты заткнешься, или как? – зарычал Стикур, чувствуя, что тело Оли сжимается от с трудом сдерживаемых рвотных спазмов, а рыдания усиливаются. – Дир, будь другом, вали отсюда! Идите вон с эльфом погуляйте, поищите Зюзюку и уберите, наконец-то, из хижины… – герцог хотел сказать «трупы и кровь», но вовремя опомнился, посмотрев на рыдающую в его объятиях Ольгу. Он задумался, а потом просто неопределенно махнул рукой в сторону пола и брезгливо закончил: – вот это. А мы пока пойдем, попробуем немного успокоиться. Да, Оля?
Девушка ответила громкими рыданиями и беспорядочным мотанием головой из стороны в сторону. Сама она идти не могла, поэтому Стик подхватил ее на руки и бережно отнес за перегородку, в кабинет магов. Парень сам едва держался на ногах, давала о себе знать разбитая об угол двери голова и, по видимому, сломанные ребра. Конечно, раны следовало осмотреть как можно скорее, но Стикур понимал, что в данный момент важнее привести в чувство девушку, а он сам уж как-нибудь переживет, бывало и хуже. Это не первая его травма и далеко не последняя. Попытка усадить Олю на стул успехом не увенчалась, так как девушка ревела и пыталась с него упасть. Стикур просто сгрузил ее на валяющиеся в углу шкуры. Против шкур Ольга тоже что-то имела, но герцог так и не понял, что именно, так как ни одного вразумительного слова среди всхлипов и рыданий разобрать не удалось. Он и не пытался: со шкур рыжая, по крайней мере, никуда не могла упасть, а уж нравится ей это или нет, в данный момент было неважно. Посмотрев на дрожащую от холода Олю в одном откровенном нижнем белье, герцог выругался, спешно снимая с себя окровавленную рубашку. На правом боку молодого человека уже начал наливаться синяк, занимающий большую часть обнаженного торса. Заметив это, девушка зарыдала сильнее. А Стикуру было не до собственных повреждений. Ему было совершенно наплевать, где и каких размеров у него синяки, его гораздо больше волновало, как он мог не подумать раньше, что дверь в хижину стоит открытая уже почти час, и в помещении с каждой минутой становится все холоднее. Он сам в пылу схватки этого не заметил, а вот Оля вполне могла простыть. Стик натянул рубашку на плечи сопротивляющейся девушке, которой от вида и запаха запекшейся крови стало еще хуже. Молодой человек прижал к себе дрожащее от холода и слез тело, согревая и пытаясь успокоить. Что говорить, он просто не знал. Ему еще ни разу не приходилось выводить девушек из состояния истерики, по крайней мере, по такому поводу. А Оле становилось все хуже, она погружалась в пучину отчаяния, бормоча сквозь слезы:
– Я его убила! Я убийца!
– Тихо, тихо… – шептал ей на ухо Стикур, прижимая к себе. – Успокойся, все будет хорошо. Ты все сделала правильно, по-другому было нельзя.
– Можно! Я – убийца, тварь, зверь! Дерри был прав, я превращаюсь в монстра, я убила человека!
– Оля, ты не монстр, ты защищалась! Ты просто защищалась. Если так рассуждать, то все мы монстры – и Дерри, и я. И Дир с Калларионом. Мы все убивали, даже Анет.
– Да, – всхлипнув согласилась Ольга. – В этом мире вы все монстры, человеческая жизнь здесь ничего не значит, а я с тобой целовалась. – Она заревела еще громче, не представляя, как ее слова ранили Стика, воспитанного на рассказах о чести. Он не мог даже представить, что в чьих-то глазах может быть просто убийцей.
– Ты не права, мы не нападали, если бы мы не убили их всех, они убили бы нас, а тебя увели бы с собой. Я жалею, что двое уцелели и скрылись в лесу, теперь они могут вернуться и привести подкрепление. Да, может быть, наш мир отличается от вашего, но мы не уроды и не чудовища! Ты просто защищалась, пойми это! Защищалась!
– Защищалась? – рыдания застряли в груди девушки. – Защищалась, говоришь? Разбивая лицо, ломая нос, выбивая зубы и кроша кости, чувствуя при этом только охотничий азарт?!
Стик осознал, что слова тут не помогут: сейчас не объяснишь, что без жажды крови не выжить в драке. Не объяснишь, что только так она могла отвести от себя беду, и не скажешь, что, скорее всего, это придется делать не раз и не два. Сейчас не объяснишь… Стик это понял и сделал единственное, что могло, по его мнению, привести девушку в чувство. Он наклонился к ней, сжимая в объятиях, и поцеловал. Вопреки ожиданиям, Ольга не оттолкнула его, с визгом кидаясь в противоположный угол комнаты, а ринулась в поцелуй, словно к брошенному спасательному кругу, прильнув сильней, запутываясь еще липкими от крови пальцами в волосах герцога. Где-то на границе сознания у Стика мелькнула мысль, что он поступает опрометчиво и потом, с утра, будет жалеть, но сейчас это было неважно. Как и вспыхивающая сильнее и сильнее при каждом самом незначительном движении боль в ребрах. Сейчас главным было одно – просто успокоить. Герцог терял голову, пытаясь сохранить остатки разума, стараясь не забыть, что нужно просто успокоить ее, а Ольга не думала ни о чем, радуясь минутной передышке, наслаждаясь тем, что спутанные мысли, чувство вины и отвращения к себе уходят, сменяясь чем-то иным. Ее руки провели по мощным плечам Стика, по груди, ощущая тепло и упругость обнаженной кожи и гулкое биение сердца. Из головы наконец-то улетучились абсолютно все мысли, остались только чувства, солоноватая на вкус мужская кожа, жесткие черные волосы, сильные руки.
«Только успокоить и все… – думал Стик, пьянея от вкуса ее губ, запаха огненных волос, от стройного гибкого тела рядом. – Только успокоить, – проносилось в его голове, пока руки стягивали с ее плеч рубашку и путались в сложных непонятных застежках, увлекали ее за собой на шкуры. – Только успокоить…».
Анет нехотя оперлась на руку Дерри, поданную при выходе из кареты. На улице стояла звездная зимняя ночь. Морозный воздух сразу же принялся щипать нос и щеки, а меховой воротник, слегка влажный от дыхания, заиндевел. Как только под ногами заскрипел снег во дворе гостиницы, Анет высвободила руку из Дерриных пальцев и потихоньку вытерла ладонь о штанину. Этот жест не укрылся от ксари. Он нехорошо улыбнулся, обнимая девушку за талию, и вкрадчивым голосом произнес:
– Все замечательно, дорогая, наконец-то мы на месте, надеюсь, здешние апартаменты удовлетворят твой изысканный вкус, – и намного тише, на ухо, добавил: – Сделай лицо проще и перестань дергаться, здесь полно зрителей. За нами пристально наблюдают: кучер, слуги и спешащий по ступенькам управляющий. Будь умницей и подыграй мне, испортить все ты всегда успеешь, а сейчас твое отношение ко мне не должно влиять на дело. От тебя за версту разит обидой и недовольством. Не привлекай нежелательного внимания.
Анет с отвращением натянуто улыбнулась, так что даже Дерри стало не очень уютно, а любопытных слуг – тех вообще моментально словно ветром сдуло, остался только невозмутимый и много чего на своем веку повидавший управляющий.
От вида степенно вышагивающего ксари у Анет появилось непреодолимое желание дать ему пинка. Общее ощущение мерзости происходящего не покидало ее с момента поцелуя, и чем дальше, тем становилось противнее. Да уж, она все представляла совсем иначе. А Дерри? Дерри просто взял и втоптал в грязь ее мечты, грезы и фантазии. В общем, сделал все возможное, чтобы основательно и надолго испортить ей настроение. «Что ни говори, а целуется он как бог, – думала девушка. – Или как дьявол?». Впрочем, это было неважно: для него, в отличие от самой Анет, поцелуй ничего не значил. Просто способ проучить ее и отомстить за дерзость. Вот этот момент и был наиболее обидным и унизительным.
В гостинице молодых людей встретили как самых желанных гостей. От роскоши в убранстве холла Анет просто обалдела и впала в легкий ступор, кожей ощущая, что она здесь чужая. Раньше с ней подобного не происходило, может быть потому, что ей еще не приходилось бывать в местах, подобных этому: рассчитанных на элиту, сливки общества, денежных и избалованных, а не простых смертных. Кен-Корионский дворец на Арм-Дамаше был не в счет – тогда Анет плохо соображала, не понимая, где сон, а где явь, поэтому и не чувствовала дискомфорта. А здесь, едва только захлопнулась входная дверь, девушке стало казаться, что она ужасно выглядит: ненакрашенная, непричесанная и умытая последний раз с утра, талой водой из ведра без геля для умывания или, на худой конец, мыла. Тем поганее было сознавать, что Дерри, в отличие от нее, ни капли не комплексует. Хотя штаны на нем были такие же грязные, а на физиономии трехдневная щетина. Ксари, казалось, совершенно не замечал ни окружающих его дорогих вещей, ни угодливости персонала, воспринимая всю суету вокруг собственной персоны как должное. Он сидел, по-хозяйски развалившись на небольшом бархатном диванчике, и лениво попивал кофе из слишком маленькой для мужских рук чашечки. «Только что ноги в дорожных сапогах не водрузил на хрустальную столешницу», – зло подумала Анет, с завистью глядя на чашку. Кофе хотелось неимоверно, но взять в руки это произведение искусства она не могла. В душе жила нехорошая уверенность, что как только эта изящная чашечка окажется в ее корявых руках, то тут же со звоном и дребезгом полетит на мраморный пол. Анет имела одну особенность: если что-то можно уронить и разбить, значит, она обязательно уронит или разобьет. Вот и приходилось сидеть, как дуре, и облизываться, вдыхая манящий запах.
