Сага о Головастике. Изумрудный Армавир - Александр Нерей
— Какому другу он посвятил эти вирши? Там же начинается: «Мой друг стихов не пишет больше, и к жизни потерял он всякий интерес».
— Это секрет. Не спрашивай его о нём. Не нужно, — остановил Николай моё расследование. — Ты, главное, про кольчугу помни. Увидишь всех безоружными.
— Ты так говоришь, будто они все какие-нибудь роли играют, хотя сами обыкновенные люди, а не артисты. Это, как я сегодня в Америке буду Суперменом, а на самом деле ребёнок.
— В самую точку. Все души, как дети. Никакого притворства и фальши. А люди не специально другими прикидываются. Они думают, что так надо. Что нужно быть взрослым и серьёзным. И это тоже правильно. Но увлекаться этим… — Николай так и не договорил, потому как за дверью сарая послышалась возня, всхлипы и бормотание.
— Кто там? — спросил я шёпотом.
— Сейчас узнаем, — так же, шёпотом, ответил Николай.
— Хватит уже! — взвизгнул голос Александра-третьего. — Ой! Ну просил же перестать. Ай!
Дверь сарая распахнулась, и в неё задом ввалился близнец третьего розлива, в голову которого влетали рыхлые снежки, недавно вошедшие в моду. Третий сразу же судорожно захлопнул дверь, отшвырнул портфель, и замер, не поворачиваясь к нам.
— Достал уже со своими снежинками. Говорить научись, — начал он выговаривать родному миру, а сам продолжал крепко держать дверь, опасаясь, что Даланий распахнёт и её, чтобы продолжить игру в Дедморозыча. — На кой ты меня от самой школы…
Угодник не выдержал первым и рассмеялся в голос. Его примеру последовал и я, когда осознал, что Даланию надоело слушать наш поэтический и душевный трёп, и он сам проявил инициативу по доставке своего посредника пинками и снежками в сарай.
Третий сначала замер, а потом обернулся на наши насмешки.
— Ваша работа? — зло сверкнул он белками глаз.
— Никак нет, — ответил Угодник. — Здравствуй, Александр.
— Это не мы, — поддержал я дядьку. — Привет тебе, братец.
— Точно не ваша?.. Ладно. Здравствуйте вам. Зачем он меня? Не в курсе? — начал оттаивать третий и школьной формой, и душой.
— Ему надоело нас с Николаем слушать. Вот и пригнал тебя к нам гости, — доложил я собрату.
— Ага. А вы тут совершенно случайно, — заподозрил неладное напарник.
— Совсем не случайно, — вступил в разговор Угодник. — Пришли-то мы к тебе. Да только Санька уже здесь, в сарае, засомневался, можно ли тебя о серьёзных вещах просить. Может, ты такой же, как остальные его подчинённые? Вот и заболтались мы с ним. А твой мир расценил наши сомнения, как совершенно неуместные, и сам привёл тебя к нам. Извини, что таким холодным способом.
— Всё с вами ясно. А зачем звать собирались? — расслабился, наконец, третий и отошёл от входной двери.
— Я по возвращении… После настоящего своего возращения… — начал я мямлить.
— Санька собирался ваших старшин новым фокусам обучить. Как лететь на сверхдальние расстояния. Как с мирами общаться, — объяснил Николай вместо меня.
— Вот-вот, точно, — поддакнул я. — Но они какие-то плюшевые. Я им одно, а они кривляются. Я им: «Плавки берите. На берег океана махнём». А они не верят.
— Меня бы позвал, — насупился третий. — Я же после наших приключений всему верю.
— Это ты сейчас так говоришь, — вырвалось у меня.
— Как это? — не понял третий. — Что всё это значит?
Я покосился на Угодника, а потом указал ему взглядом на подвал, предлагая перенести наш разговор под землю, но он отрицательно покачал головой, подавая мне знак, чтобы продолжил беседу в сарае.
— Напиши расписку, — съехидничал я тут же. — Так, мол, и так. Обещаю сходить к старшинам и узнать у них всё. Сделали они то, о чём я их просил, или не сделали? А если не совершили того подвига, самому его выполнить. Договорились?
— Хрень какая-то, — возмутился напарник. — Слову моему ты уже не веришь?
— Верит. Только и ты его пойми. Твои товарищи тоже наобещали, а потом передумали, — поддержал мои бредни Угодник.
— Ладно. Дам сейчас письменные обязательства, — нехотя полез в портфель третий. — Пойти туда, не зная, куда. Сделать то, не зная, что.
Через пару минут я получил от бойца из мира Далания письменное обещание «совершить неизвестные деяния, от которых отказались старшины четвёрок».
— Я же сказал, что ещё не знаю, сделали они или не сделали. Но и так сойдёт, — сказал я дружку и протянул расписку обратно. — Здесь оставь. После задания её предъявишь. После выполнения или не выполнения.
По лицу Александра пробежала судорога, но записку он взял, не проронив ни звука.
— Ладно вам. Нацепили доспехи, — рассмеялся дядька. — С праздником тебя, третий Александр. Не обижайся на нас. Пойдём мы домой.
— До встречи, напарник, — простился я и добавил: — Потом всё объясню, если, конечно, захочешь. А нам пора плацебо покупать для пьянки.
— Ну-ну. Прощайте. Так я с докладом вечерком загляну? — смягчился близнец.
— Не торопись. Может, на этой неделе. Лучше, наверно, на следующей. Чтобы наверняка. Я сам себя на карантин посадил. Ждать буду, пока яблочко созреет и само в руку свалится, — наговорил я околесицы и вслед за Николаем спустился в подвал.
Мы не стали останавливаться и сразу же вылезли в мир Гвеодия.
— Я ничего лишнего не наговорил? — спросил дядька, когда я поднялся следом за ним в сарай. — Я же не знаю, чему ты собирался друзей учить.
— Ничего особенного. Летать и через миры прыгать мимо подвала. Ещё рыбалку хотел показать и сушилку, — начал я вспоминать, чего же так страстно желал с утра пораньше, когда собирался преподавать посредническое искусство.
— Ты их постепенно приобщай. Не торопясь. А то так и будут всякие обструкции устраивать, — сказал Угодник и засобирался снова в подвал.
— А что такое «плацебо»? Оно хоть съедобное? — продолжил я непринуждённый разговор.
— Съедобное-съедобное. Это обманка. Едят или пьют одно, а думают, что другое. Верят сами, что другое, — объяснил дядька.
— Ясно, — выдохнул я уже в подвале и продолжил нашу настоящую беседу.
