Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения

— Чтобы заглянуть туда, куда в здравом уме он заглянуть не способен. — Стоя на пороге, глядя в сторону, призрак с несчастным видом сцепил перед собой опущенные руки. — Звездная пыль… расширяет сознание. Придает сил. Отбивает желание спать. Помогает ему работать. До того он принимал ее лишь несколько раз… когда дорабатывал ту формулу, которая помогла поднять его кота. И вас. — Эльен снова взглянул на нее: светлые глаза, как и голос, окрашивало выражение оправдания. — Он делает это не для удовольствия. И у него железная воля, лиоретта. Другие, приняв несколько доз, впали бы в зависимость на всю жизнь. Он же, добившись успеха в том, чего хотел, больше ни разу не притронулся к этой… к подобным веществам.

Ева неподвижно смотрела на дверь.

Перед глазами стояло бледное, неестественно бледное лицо Герберта. На миг сменившееся лицом Лешки. И Мелок прибежал будто в испуге…

…нужно лишь зайти еще чуточку дальше…

— Лиоретта?

Не говоря ни слова, Ева рванула к двери.

— Лиоретта…

— Где он?! — прорычала Ева ему в лицо, застыв на расстоянии четверти шага. — В спальне? В кабинете? Говори!!!

— В кабинете. — Эльен невольно попятился, освобождая проход. — Лиоретта, он не велел его тревожить, он…

Без лишних слов проскользнув в оставленную им щель, Ева помчалась по замковому коридору к лестничному колодцу — в сопровождении стремительной световой цепочки поочередно вспыхивающих кристаллов, всегда опережавших ее на шаг.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 06.12:

— Не хочу тебя тревожить, златовласка, — изрек Мэт, пока она бежала вверх по лестнице, — но поскольку мы оба заинтересованы в том, чтобы малыш прожил подольше, тебе стоит поторопиться.

— Я не могу бежать быстрее, — огрызнулась Ева, перескакивая через две ступеньки, радуясь, что в текущем состоянии можно не беспокоиться о дыхании. — Что с ним?

— Ну как, — рассеянно откликнулся демон, летя рядом с ней, даже не думая двигать ногами, — он, конечно, мальчик умный, и мнит себя эдаким последователем Заратустры… ах, старина Фридрих, презабавный был малый… но иногда даже его ума на что-то не хватает, и даже если душой он сверхчеловек, то телом, увы, человек самый обычный. Когда его ума не хватает, он, как ты уже поняла, прибегает к стимуляторам определенного рода. Если принятая доза не помогла найти решение, он ее увеличивает, а если и это не помогает, увеличивает снова. И если в какой-то момент решение так и не найдется, а новая доза случайно окажется больше той, что человек может относительно безболезненно вынести…

Ругнувшись — и на сей раз ругательством отнюдь не музыкальным, — Ева припустила к кабинету еще скорее, чем до того, хотя скорее казалось уже невозможным. Благо лестница за речь Мэта успела закончиться, и теперь от Герберта девушку отделял только еще один длинный коридор.

Стрельчатые арки, проносившиеся над головой, для нее почти сливались в одну. Какого черта эти замки строят такими огромными? Только бы не опоздать, только бы не опоздать, только бы…

— Герберт! — рывком опустив ручку, она толкнула дверь и ввалилась внутрь.

Он сидел за тем же столом, за которым когда-то Ева помогала ему лечить изрезанные ладони. Откинувшись на спинку, прикрыв глаза. Руки на подлокотниках, брошенное перо валяется на раскрытой странице книги для записей, рядом — крохотная деревянная шкатулка, похожая на табакерку.

— Герберт?..

Ева подошла ближе. Хотела подбежать, но страх и зловещая безмятежность открывшейся взгляду картины замедляли шаги.

— Герберт…

Табакерка скрывала под откинутой крышкой черный, на свету чуть отливавший серебром порошок. Открытую страницу всю исчеркали торопливыми, неряшливыми, обрамленными кляксами записями. Формулу, начертанную последней, перечеркнули столько раз, что лист прорвался насквозь. Несколько вырванных, скомканных листов валялись на полу сбоку от стола — рядом с кучками пепла, оставшимися от тех, что не только вырвали, но и спалили, расцветив подпалинами темный дощатый пол.

Аккуратно переступив через пепел и бумажные комья, оттягивая момент истины, Ева наконец оказалась подле его кресла.

Герберт казался спящим. Лишь кожа, бледная до какой-то снежной белизны, да синие губы указывали, что это не просто сон. И дыхание: редкое, неритмичное, едва заметное.

Ее сердце не екнуло. Руки не похолодели.

Но что-то глубоко, очень глубоко внутри завопило от ужаса.

— Нет, нет, нет, нет! — Ева яростно тряхнула его за плечи. Не дождавшись реакции, отчаянно, наотмашь хлестнула по щеке, про себя прося прощения. — Не смей, слышишь?! Проснись!

Спустя еще три пощечины он все же приоткрыл непонимающие, рассеянные, сонные глаза.

— Ева?

Слово прозвучало так неразборчиво, будто к языку его подвесили валун. Отсутствующий взгляд с трудом фокусировался на ее лице.

— Я здесь, — лихорадочно выпалила она, вглядываясь в тусклые, будто выцветшие глаза, — я здесь, будь со мной, слышишь? Эльен! — бешеный крик зазвенел под бесстрастно-белым беленым потолком. — Герберт, позови Эльена, слышишь?!

Она не знала, послушался тот или нет. Знала лишь, что по-хорошему ей стоило подумать обо всех возможных последствиях прежде, чем бежать, и позвать призрака с собой. Но тогда ей было немного не до того.

Зато увидела, как он плавно, как в замедленной съемке, тянет руку к ее лицу — и, так и не донеся, бессильно роняет обратно на узкий кожаный подлокотник.

— Я… я не могу, — полуразборчиво, бессвязно прошептал Герберт, — не могу найти. Ты… страдаешь. Я страдаю. А если найду, ты уйдешь. Уйдешь.

— Что найти?

— Оживить. Тебя. Айрес… не знает…

Пауза, разделявшая слова, сорвалась в молчание. Блеклые ресницы сомкнулись, вновь отдавая своего владельца во власть сна, в любую секунду способного обернуться вечным.

— Дыши! — Ева бесцеремонно отвесила ему новую пощечину, выдернувшую его из черноты близящегося забвения. — Дыши! Смотри на меня, на меня, понял? Не смей умирать! Тем, что умрешь, ты меня не спасешь!

Он смотрел. Покорный и тихий, как провинившийся ребенок, бледный и хрупкий, как фигурка изо льда или сахара, красивый и печальный, как ангелы с фресок Мелоццо да Форли. Неожиданно уязвимый, неожиданно беззащитный: настолько, что это было бы трогательно, не будь ситуация до безнадеги страшна.

Он, еще месяц назад казавшийся ей напыщенным и самоуверенным, он, которого она — дура, не смотревшая на него так, как смотрит сейчас — не так давно презрительно называла женоподобным…

— Тебе… очень плохо? — спросил Герберт хриплым шепотом, с трудом удерживая глаза открытыми.

Значит, так все было с Лешкой? Только рядом не было никого, кто напоминал бы ее брату дышать, кто вырвал бы его из удушающей хватки смертельного сна? Или был, но не удосужился этого делать, или просто не знал, как помочь — в отличие от Евы, зачем-то неоднократно постфактум искавшей инструкцию в интернете? Ох, что же делать… Заставлять дышать, вызвать «скорую», не давать уснуть до приезда медиков — это твердили все инструкции по помощи при передозировке; но здесь-то звонить некому, и наркотик иномирный, с незнакомым землянам действием, и «скорой» она никогда не дождется…

— Нет, — сказала Ева, в тысячный раз проклиная себя самыми страшными проклятиями. За истерику, которую позволила себе несколько дней назад. За все недозволительные, непростительные слова, которыми сама же подтолкнула его на этот путь. — Мне не плохо, Герберт. Совсем не так, как тебе сейчас. Послушай… если Айрес не знает, как меня спасти, тогда уже будем решать, ладно? Вместе мы что-нибудь придумаем. Обязательно.

— Возможно, я просто… недостаточно стараюсь. В глубине души стремлюсь к неудаче, — неожиданно четко и связно пробормотал он. — Знаю, что может случиться, если ты будешь жива. Свободна. И боюсь. — Глаза под полуприкрытыми веками дрогнули, отводя взгляд. — Трус. Подлец. Слабак.

Она удивилась, с какой ненавистью — к себе — выплюнулись эти тихие, бессильные слова.

— Да ну, что за глупости. Зачем бы тебе это?