Андрей Белянин - Черный меч царя Кощея
Кощей шёл впереди, вальяжно пуская клубы дыма из трубки, но было видно, что простодушное восхищение нашего младшего сотрудника такой галереей искусств явственно льстило его самолюбию. У бандюганов такое бывает.
Баба-яга больше крестилась да плевалась, у неё «развратное Возрождение» вызывало скорее тихую зависть за бесцельно прожитые годы. Пару раз бабка даже проворчала сквозь зубы, что уж она-то в молодости ещё стройнее была, но всех желающих ейные красоты голыми изобразить без сомнения в печь отправляла, вместе с холстом и кисточкой!
Я же ещё со школы был приучен к Пушкинскому музею и Третьяковской галерее, поэтому в экстаз не впадал, пока не увидел полотно со святым Георгием на разноцветном коне с шестью ногами. Лицо драконоборца было просто разделено на две половинки жёлтым и синим, копьё изогнулось в радугу, а змей скорее походил на полосатый бабкин носок с зубами.
— Новичков! — безошибочно угадал я.
— Он, он самый, — довольно подтвердил Кощей. — Прикупил по случаю пару картин, поддержал художника копеечкой. На перспективу взял, потом втридорога продам.
Получается, не одни мы в Лукошкине оценили творчество иконописца-авангардиста. На миг я даже проникся симпатией к культурному уровню гражданина Бессмертного, хотя и знал — верить ему нельзя. Ни в чём, ни на миг, особенно в вопросах союзничества и гостеприимства.
А Митька меж тем продолжал беготню по залу, издавая совершенно неконтролируемые вопли и стоны...
— Ой, гляньте-ка, лошадь полосатая! А энто что ж за зверь невиданный, с карманом на брюхе? А вон то чудо в перьях, с ногами лысыми, как дьякова маковка?
— Бабуль, у нас что, младший сотрудник милиции элементарной зоологии не знает? Страуса с гражданином Груздевым ассоциирует?
— Откуль, Никитушка, — смутилась Яга. — Они ж тока грамоту и прошли. Да и в той одни обзывательства неприличные, как тока у дьяка язык не отсохнет сочинять...
Это, кстати, да. Это серьёзно. Было дело, когда наш непримиримый борец с милицией пришёл в наше же отделение с жалобой на самого отца Кондрата, который запретил ему Евангелие в детские стишки переводить. Для лучшего начального образования!
Как сейчас помню:
Говорит Адаму Ева:— А я без одёжи.А Адам ей отвечает:— Я, как видишь, тоже.— Хочешь яблочка отведать?Я уж откусила.Съел тут яблочко Адам,Чует, прёт в нём сила!
...Ну, дальше, наверное, не надо, там уже полный беспредел пошёл, даже для взрослых. Фантазия у нашего дьяка богатая, а личная жизнь бедная, вот он и компенсирует творчеством.
— А это что у вас? — невольно дёрнулся я у одной полуоткрытой двери.
— Зеркало волшебное, — скрипнул зубом Кощей. — Купил по случаю, взамен того, что вы в прошлый раз испортили!
— Извините, — попытался припомнить я. — Одно разбилось случайно, причем по вашей же вине. Второе... Ну, мы включили, посмотрели, и всё.
— И всё?!! А кто мне там настройки сбил, что оно теперь только девиц на купанье и показывает?!
Митя покраснел до ушей и попытался спрятаться за бабку.
— Шестерых мастеров извёл, ни один заразу эту выковырять не может! Пришлось венецианское брать, а оно со мной только на итальянском и разговаривает! Забодался уже: «Си, синьор Кощенто! Бонджорно! Грацие милле! Пер фаворе!» Пошли уже отсель...
— Дяденька Кощей, а позвольте с вопросом домогнуться? — осторожно начал наш младший сотрудник, когда мы прошли по галерее дальше. — Вот вы хоть и злодей, каких свет не видывал, но всё ж таки где-то в глубине души...
Митины слова были прерваны громким лязгом упавшей стальной решётки. В одно мгновение мы всей опергруппой оказались заперты в полупустой комнате, а этот лысый гад в халатике хладнокровно выпустил трубку из зубов и без улыбки заключил:
— Вот вы и попалися, менты поганые. Лютой казни я вас завтра предам, как придумаю каждому из вас смерть страшную, муку нестерпимую, боль жуткую...
Я рванулся было ответить, но Баба-яга мягко удержала меня за рукав. И правильно. Всё, что я мог бы и хотел ему сказать, он сто раз слышал от других пленников. В любой ситуации стоит сохранять достоинство.
— Ну а покуда вы тут втроём с жизнию прощаться будете, я, пожалуй, пойду вздремну. — Кощей Бессмертный повернулся к нам спиной и, уже уходя, бросил: — И это, Яга, подружка старая, ты уж колдовать-то не вздумай. Иначе и до утра не доживут сотруднички твои разлюбезные...
Размеренный грохот его шагов ещё долго раздавался в гулких коридорах, а я чувствовал, что вот-вот расплачусь от обиды. Мы же ему поверили! У нас реально был и есть общий враг! Он мог нам помочь разобраться со Змеем, а уж потом строить свои... тьфу!
Господи, как же всё наивно и глупо...
Я прислонился спиной к каменной стенке. Яга, не чинясь, присела прямо на пол в уголке, вытянув ноги в дорожных лаптях. Митя поочерёдно посмотрел на меня, на неё, подёргал решётку (надёжная ли?), пнул плечом дверь, через которую мы вошли (крепка ли?), убедился, что силой тут не взять, и начал приставать с глупостями. В смысле с вопросами, но в его случае это, как правило, одно и то же.
— Это что ж, мы теперича в плену, а не в гостях, получается? А что он там непонятное про казнь лютую на заре придумывал? Я ить категорически возражать буду! Нет такого закону, чтоб преступники над честной милицией верх брали, верно, Никита Иванович? Чего молчите, пугаете сироту деревенскую...
Видя, что ничего вразумительного от меня ждать не приходится, Митя бросился с тем же к моей домохозяйке:
— Бабуленька-ягуленька, уж сотворите такую милость, избавьте меня от злой смерти образом расчудесным! Заставьте по гроб жизни за вас Богу молиться. А не то двор более мести не стану и за котом прибирать! Ишь, нашли самого молодого...
— Митенька, — ласково откликнулась бабка, — отвались в сторону, не то башку откушу.
— А не посмеете при Никите Ивановиче...
Яга так страшно цыкнула зубом, что двухметровый балабол мигом нашёл себе уголок и уселся там по древнерусскому обычаю — «повесив буйну голову ниже плеч». Я же рискнул подойти к бабке.
— Есть идеи?
— Мыслишка имеется, — туманно откликнулась она.
— Превратить Митю в петуха, чтоб он здесь всех матерно обкукарекал?
— Не пройдёт, соколик. Я и двух слов в заклинании связать не успею, как Кощеюшка здесь будет. Слыхал, поди, его предупреждение?
— Естественно.
— Так вот, супротив него я ровно кошка домашняя супротив медведя-шатуна, — честно признала Яга. — И нет нам отсель выходу, ежели тока-а...
— Мм...?! — многозначительным мычанием уточнил я.
Ответ пришёл с другой стороны запертой двери, и не от Бабы-яги.
— Живы ли, аспиды милицейские?
Дьяк! Мать его за ногу, да кто бы поверил, что неугомонный гражданин Груздев будет послушно сидеть в избушке на курьих ножках и никуда не попытается влезть?!
Дьяка Фильку надо знать! Без него у нас в Лукошкине ни одно дело не обходится, ни хорошее, ни плохое. Если помните, даже на каникулах в деревне он нас нашёл! Оказывается, в любом расследовании можно обойтись без кого угодно — без Еремеева, без царя, без бояр, но не без дьяка!
— Живы! — бодро откликнулась Яга. — А вот не сподобитесь ли дверь открыть?
— Недопонял. Вы заперты ли? Дык энто ж радость-то какая, милость господня!
— Не заперты мы, — повинуясь взгляду бабки, нагло соврал я. — Просто дверь открывать не хотим, нам и тут не дует...
— А ежели я в гости напрошусь?
— Митя, прячь копчёную севрюгу и водку «Президент»!
Ну, после таких слов гражданин Груздев просто не мог не купиться. Лязгнул стальной засов...
— Примите во компанию, фараоны негостеприимные! Ибо изголодался я весь в избушке вашей, ажно ногу куриную грызть пробовал, да та сдачи дала! Зараза несознательная...
На этом откровении Филимон Митрофанович резко заткнулся, поскольку ничего похожего на богато накрытый стол не обнаружил. Пока он справедливо не решил, что его кинули, мы все трое в едином порыве бросились на выход. Митя успел удачнее всех, потому что ещё подхватил под мышки нашего невольного спасителя. Дьяк был не очень рад, что его головой выбивают дверь, но с учётом того, что она была уже открыта, разрушения оказались минимальными. Он просто потерял сознание...
Мы же наконец вырвались на свободу! Кстати, совершенно не зная, что с этой свободой делать. Куда бежать? Каким образом строить взаимоотношения с вполне себе нужным нам Кощеем?!
— За мной, — тихо приказала бабка, — пора нам отселя дёру давать!
— Филимона Митрофановича тут оставим? — по ходу уточнил Митя. — Он своё отслужил, вину искупил честно, и гражданину Бессмертному какое-никакое утешеньице...
Искушение было столь велико, что мы с Ягой, не сговариваясь, кивнули. Мгновением позже нам стало стыдно, и бессознательный дьяк продолжил бегство на Митином хребте. Забегая вперёд, честно скажу, что потом мы ещё не раз об этом пожалели...
