Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей
* * *
В назначенный день приборки сарая я бодро вышел на улицу. Перво-наперво избавился от налетевших дружков, соврав, что командирован родителями по делам, и пошагал к Павлу.
Неладное увидел сразу, свернув на дедову улицу: старик сидел на лавчонке и щурился на декабрьское солнышко.
— Чего ты, деда, тут охраняешь? — начал я осторожно, когда подошёл к ёжившемуся на ветру Павлу.
— Тебя дожидаюсь, — обрадовался старик, а скорее изобразил радость. — Твоя шлёп-компания уже на месте. В сарайчике, значит, свирепствует и лютует. И конспирацию не блюдёт ни в коем разе. Вот я, старый пень, сижу тут и мёрзну, пока эти ироды там революцию устраивают.
— Сейчас же их угомоню, — пообещал я и собрался проследовать с мятежно-успокоительной миссией.
— Нет уж. Рядом садись. Вместе страдать будем, — приказал дед и не пустил во двор. — Там этот, адъютант твой, понагнал с полдюжины, теперь пыль коромыслом висит. А ты мне тут для сугреву надобен.
— Как это, для сугреву?
— А я пока на тебя злюсь, мне, вроде как, теплее становится. Или о холоде думать некогда, — объяснил старикан. — И вас, сорванцов, от чужих глаз оберечь нужно. Сам-то я уже давно о себе соседское мнение с репутацией испортил. И всё из-за профессии нашей.
Мне стало интересно, как дед испортил репутацию, и что ещё из него можно выудить, пока нам обоим придётся на улице маяться.
— Не растолкуешь? Про соседей. Что ты такого им сделал?
— Не только растолкую, — вскочил Павел со скамейки и начал раскланиваться из стороны в сторону. — Я те, голубчик, сейчас продемонстрирую.
Ничего подобного от деда я не ожидал.
Павел перестал бить поклоны, и это оказалась только разминка. Потом он намеренно сгорбился, вытаращил глаза так, что они вот-вот вывалятся из глазниц, сделал придурковатое лицо, наклонил голову к самому плечу и пошагал вдоль тротуара. В одну сторону пройдёт – взгляд от меня не отворачивает. В другую проковыляет – то же самое: пялится, словно чокнутый, и даже не моргает.
Мне от дедовой пляски с приглядкой стало не по себе, и я попросил его остановиться:
— Ты так отплясываешь, чтобы согреться или сглазить меня хочешь? Будет тебе. Садись уже. Или в хату пошли.
— Ага, — обрадовался Павел. — Не нравится моя цыганочка?
— Не то что не нравится, просто, не пойму, ты этой цыганочкой репутацию испортил? А глаза тогда, зачем выкатываешь?
— Это я тебе для наглядности, а себе для сугреву, — объяснил дед и прислушался к смеху из сарая. — А вот ежели кто у тебя вокруг двора, вот так за забором целыми днями ходить станет, какая у него репутация будет? — спросил он, и сам же ответил: — Никакая. Плохая значит. А мне пришлось по огороду, да по меже с соседями так выхаживать и глазками в них стрелять. Заборчик там хлипкий был, штакетник, и сквозь него всё видать на километр. Теперь доходит, зачем мне краковяк понадобился?
— Нет пока.
— Вот чудак. Толкую далее. Какой нормальный человек станет подобное безобразие терпеть? Ан, никакой. Этот человек должен оное озорство и хулиганство прекратить. Вот они, соседи мои, начали сперва разговоры умные разговаривать и со мной, и с моей бабкой. А я всё хожу. Они через штакетник святой водой меня окроплять. Я опять хожу. Они квартальному жаловаться. Меня и это не берёт. Так неделю хожу, месяц, другой. Сам устал до чёртиков, а всё одно разгуливать надо, ведь дело ещё не содеяно.
— Деда, а какое дело? — не понял я, к чему он рассказывал такую длинную байку.
— Дальше слушай, олух несообразительный. Так они, эти бедные соседи, почти полгода выдержали. Крепкими оказались, но и я не лыком шитый. А потом за пару деньков новый заборчик враз состряпали и поставили. Да такой заборчик, что любо-дорого. Дощечка к дощечке. Ни щёлочки, ни трещинки, ни вмятины. Некуда глаз выпученный сунуть, чтобы глянуть, чем они там, горемычные, маются. А мне ток того и надобно. Чтобы никто в мой двор не заглядывал и за жизнью посредника не наблюдал, от греха подальше.
После такого объяснения я расхохотался во весь голос. Снова и снова представлял старика, шагавшего вдоль штакетника с безумными глазами навыкате и гипнотизировавшего соседей: «Заборчик. Состряпайте заборчик, ироды».
— Давай бойчее. Чтобы олухов сарайных не слыхать было, — подзадорил дед, а я и рад стараться – захохотал ещё громче, а дед продолжил свою историю: — А соседи зажиточными оказались и с другой стороны огорода такую же щиту-защиту воздвигли. Видно опасались, что не поленюсь за угол сходить, чтобы и оттуда их попугать. Так что, тем монолитным забором твоя шпана мне старику обязана. Теперь по своей улице мячик спокойно гоняете, и на вас никто не смотрит и не ругается.
А за сараем и времянкой забор я сам поставил. В конце концов огородился от соседских глаз ценой загубленной репутации. Они потом ещё долго шептались да пальцем мне в спину тыкали. Бог с ними, — Павел глубоко и печально вздохнул и продолжил: — Смотайся в разведку. Глянь, чего там наворочали? Я им инструкцию подробную давал, мол, сам приду работу принимать.
Я вскочил и побежал узнавать, что натворили бойцы-близнецы, играя в сарайную революцию.
Дверь в подвальное царство оказалась нараспашку, но никакого шума уже не было. Краем глаза я заметил, что весь хлам был вынесен и аккуратно уложен за сараем со стороны огорода.
Войдя внутрь, увидел следующую картину: в центре стоял самодельный фанерный стол с ножками из подручного материала, а по его бокам скамьи из досок, лежавших на старых табуретах и крепких овощных ящиках.
Бойцов оказалось четверо, и я начал здороваться с ними по очереди. Собирался узнать, из каких миров прибыли рабочие руки.
— Привет работягам. Я двенадцатый, — начал командирское приветствие.
— Ты двенадцатый сачок, — огрызнулся один из
