Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей
— Всех звать незачем, — начал я обсуждение.
— Ты да я, да мы с тобой. Уже четверо, — не перестал дурачиться одиннадцатый.
На такую провокацию меня обычно легко подтолкнуть, но в этот раз я сдержался.
— Прекращай дурить, — и в шутку и всерьёз взмолился я. — Давай всё обдумаем. Сарай прибрать дело плёвое, а вот что дальше делать.
— Ну соберёмся мы все двенадцать, — начал рассуждать одиннадцатый. — Обсудим писанину про сигналы. Поздравим друг дружку с днём варенья.
— Про какие сигналы? — заморгал я глазками.
— А ты о чём думал, дурья башка? Что нас ругаться учить собрались? — удивился помощник. — Это сигналы. Разные и необходимые. Чтобы мы друг дружку понимали, а окружающие ни ухом ни рылом. Когда задание получал, понимал, зачем десять ругательств? Там всего-то пара шутейных, а все остальные для работы нашей.
— А я, шалопай, всё пропустил. Так какие сигналы нужны?
— Как позвать друг друга. Как заставить обратить внимание на что-нибудь. Как намекнуть, что пора убегать со всех ног. Как дать понять, что в помощи не нуждаешься, а справишься сам. Ещё много чего, — перечислил он всё, что вспомнил, и вскочил с табурета. — Где почта? Давай листок с одиннадцатой цифрой.
— Мне же нельзя чужие предложения читать, — неожиданно я стал правильным и отверг крамольный намёк.
— Сам читать буду. Тебе скажу только то, что знать полагается. Какие сигналы и для чего придумывать.
Одиннадцатый пошарил в почтовом ящике, отыскал свою бумажку с ругательствами и начал рассказ о задании.
— Во-первых, про то, как позвать друг друга на расстоянии. Тут я свист особый предложил, а если нельзя свист, тогда слова. Во-вторых, как внимание привлечь к опасности или ещё к чему. Третье означает: «Отступаем незаметно, не привлекая внимания». Четвёртое, наоборот: «Драпаем со всех ног!» Пятое: «Сам справляюсь, не вмешивайтесь». Шестое: «Нужна помощь». Седьмое про то, как…
А нет. Это сигнал «Начать». Всё, о чём заранее сговорились, начинать делать после этого сигнала. Восьмое: «Ой, больно мне!» Девятое: «Ой, скучно мне! Давайте подурачимся». А десятое на наше усмотрение о том, что интересно будет. Как видишь, почти никакого веселья. А ты какие посреднические сигналы знаешь?
«Вот те на. Я, оказывается, не только ругательское задание провалил, но ещё и в розовых облаках витаю. Детство из меня никак не выветрится, что ли? Мне бы всё забавы да игрушки, а люди вон, делом заняты».
— Не знаю я никаких сигналов. Никто мене о них не рассказывал, — огрызнулся я сердито.
«И у моего терпения есть стена, в которую могу упереться. Тогда держитесь все. Иду вразнос!» — распсиховался я не на шутку. Чуть не зарычал от нахлынувшего ожесточения.
— Что же это делается? Про задание ни от кого ни слова, ни полслова. Про сигналы ни словечка от овечки. А что на закуску? Добивай уже, — раскричался я и грозно двинулся на умника-дружка, в один миг ставшего олицетворением всех бед и печалей.
— Слива! Слива! — заверещал близнец, как полоумный.
Я замер. В сарае никаких слив и близко не было, даже сушёных, а нахлынувшая злость на товарища улетучилась так же скоро, как появилась.
Осознав, что чуть не наломал дров, я примиряюще спросил:
— Это сигнал?
— Пока не сигнал, а предложение на тему опасности. Случайно проговорился.
Мы на скорую руку помирились, и одиннадцатый рассказал всё, о чём знал.
— Я пока один сигнал знаю. Баба Нюра научила. Это и для дня, и для ночи, когда задержишься на задании или прогулке. И если затемно возвращаешься, должен у неё или у деда спросить разрешение на проход. Дважды стучишь в окошко, что слева от крыльца, и тихо зовёшь: «Баб Нюра». Или: «Дед Паша». А они, если признают тебя и пропустят, скажут в ответ: «Изыди». Проход, значит, открыт, и ты мчишься, куда хотел. А если не признают или прохода нет по какой-то причине, тогда ответят: «Кто там?» Но нам с тобой ещё рано об этом думать. Хотя, сейчас темнеет быстро, и мы тоже можем припоздниться.
— И Новый год наступает, — продолжил я в тон другу. — Если у тебя всё, тогда предлагаю разойтись. Мне одному побыть нужно. Над заданием подумать.
…Изыди, говоришь? Вот шутники. Прямо как нечистой силе.
— А приборка? — напомнил напарник.
— А организацию приборки я поручаю тебе. Напиши пару записок первому и десятому, чтобы завтра… А для верности, послезавтра собрались, там и осилим. Хорошо? А мне сейчас, правда, много времени на думы нужно, — взмолился я, собираясь успокоиться и прийти в себя, а потом обмозговать новости по их горячим следам.
Одиннадцатый согласился взять организацию мероприятия на себя, и мы разошлись.
* * *
На следующий день я вернулся из школы и не выходил из дома до самого вечера. Лежал, думал о вчерашних новостях, и настроение то чуточку улучшалось, то окончательно портилось. Мама пару раз подходила, проверяла ладонью мой лоб, не заболел ли, пожимала плечами и удалялась.
Откуда ей было знать, что сынок с головой в фантазиях и путешествует по мирам. Забредает в сказочные места, спасает малых детей и ровесников, а то и немощных старушек. В общем, геройствует как может.
Потом задумался о более насущных вещах, о сигналах, о том, когда и при каких обстоятельствах они могут понадобиться. «Если они такие нужные, значит, и случаться будет всякое», — запугивал себя. А то, что это всякое уже заждалось за углом, ни капельки не сомневался. От всего этого впадал в такое уныние, такую хандру, что даже обыкновенные уроки делать не хотел, а о сигналах думать и подавно.
Для порядка начеркал на листке несколько слов и пронумеровал их цифрами, что потом должно было означать, для каких сигналов они придуманы, а из головы никак не вылезала «опасная» слива одиннадцатого.
Но с задумкой напарника об особом свисте я согласился. Только вот, в семье у нас свистеть запрещено. Бабуля за этим строго следила и, если что, прикрикивала: «Денег не будет!»
— Здесь нужно другое, — размышлял я, размышлял, и вдруг вспомнил, что недавно научился сносно копировать щебет синицы, а его-то и можно использовать вместо свиста.
Неожиданно для себя
