Андрей Белянин - Жениться и обезвредить
Раньше меня так только кот Васька слушал, но сейчас зазнался и без банки сметаны к нему на метр не подходи. С царём в этом смысле проще, он, по крайней мере, пока ещё меня терпит, и роль старшего советника по милицейским делам ему явно не наскучила.
— Ну что я тебе скажу, друг сердечный, — без всяких японских словечек, раздумчиво начал государь. — Слуга купеческий в дороге помер — невелика трагедия, мало ли в дороге чего не бывает. Причину смерти указать не можешь — это плохо. Значит, пора твоей Яге молодую смену искать, коли с такой простой задачкой не справилась. А всё прочее, что ты мне наплёл, дык и вообще ничем серьёзным не пахнет. Сотник голос с перепугу потерял? А не с перепою ли?! Так это я ещё понять могу, но коли и впрямь со страху, да гнать его в шею! Мне трусливые стрельцы без надобности! Воском блин с дыркою вылило… и что с того? Может, вам служебными делами заняться стоило, а не блины лить?! Ох и огорчил ты меня, Никита Иванович… Теперь до вечера смурной ходить буду. А ты куда вскочил?
Я плюхнулся назад на пол, так же резко, как только что пытался встать. Такого разноса Горох не устраивал мне давненько. А самое обидное, что, по сути дела, он был во всём прав.
— Я ведь с тобой и не договорил ещё. Так вот, насчёт невесты твоей так скажу: расследуй! Без вины доказанной — не виновата, но и в иную крайность не бросайся. Нехорошо будет, ежели имя супруги сыскного воеводы у всего города в сплетнях трепаться пойдёт. Невиновна — докажи! А если виновна… — он подмигнул и понизил голос, — тоже ничего, небось суд мой справедлив, да, поди, и милостив. Оправдается девка…
Я мигом припомнил прошлый разговор с Ягой. Бабуля как в воду глядела! Царь ради нашей с ним дружбы оправдает Олёну при любом раскладе. Скорее всего, это и будет концом всех моих попыток ввести в Лукошкине хоть какое-то подобие законопорядка…
— Могу идти?
— Бэцудзё, иди, — неопределённо махнул рукой надёжа-государь. — У меня всё одно час лирической поэзии наступает. Буду слушать нетленные строки признанных мастеров кисти.
Практически в ту же минуту в комнату без стука вломился дьяк Филимон, одетый самым комическим образом. Представьте: ряса безжалостным образом обкромсана ножницами и запахнута на манер японского кимоно; из-под рясы несвежие штаны навыпуск, ноги босые, подпоясан чёрным поясом, а скуфейка сбита набекрень, открывая вместо привычной косы высокий узел самурайской причёски с двумя палочками для еды!
— Книгу принёс? — не обращая внимания на моё присутствие, ровно вопросил царь.
Дьяк отвесил низкий японский поклон и, семеня, преподнёс государю маленький томик в коричнево-зелёном переплёте.
— Сам читай, да с выражением! А я душою и сердцем наслаждаться буду.
Филимон Митрофанович ещё раз церемонно поклонился, опустился на колени, кое-как пристроил тощий зад, откашлялся и, раскрыв книжку, тягуче заныл:
Облачная грядаЛегла меж друзьями…ПростилисьПерелётные гуси навек.
Я не удержался и приостановился на пороге.
— Проняло? — тихо, мечтательно прикрыв глаза, спросил царь.
— Про гусей? — не понял я. — Нет, интересно, конечно. А есть ещё что-нибудь про другой домашний скот?
Дьяк зыркнул на меня злобно и продолжил:
Ива свесила нити…Никак не уйду домой —Ноги запутались.
— А-а, это про пьянство! — как мне показалось, сразу угадал я. — Был у нас похожий случай. Плотник Фёдор Ляпин с вечера набрался и не мог выйти из трёх берёз за базаром. Так и бился на развороте в каждую лбом! Утром его стрельцы спасли, избитого, а жена ещё нас же обвиняла в превышении.
Горох страдальчески сделал брови домиком, но промолчал. Дьяк затянул снова:
Снежное утро,Сушёную рыбу глодать одному —Вот моя участь…
— Ой, кто бы говорил, гражданин Груздев, — опять-таки не сдержался я. — А то никто не знает, что по ночам в одиночку вы не воблу гложете, а водку глохчете!
Филимон Митрофанович аж вздыбился весь от таких неправедных обвинений, а по устам государя скользнула нервная несанкционированная улыбка. А вот теперь-то я точно не уйду…
Единственное украшение —Цветки мака в волосах,Голый крестьянский мальчишка…
— Статья по вам плачет, гражданин Груздев! Растление малолетних…
Яблоню я посадил.О молодой побег тростника,Впервые тебе я не рад!
— Сажали яблоню, а вырос бамбук?! Так вы у нас ещё и Мичурин, надо же… Самогон тоже на своей конопле настаиваете?
Вихрь поднимая своей бородой,Стонешь, что поздняя осень настала…«О, кто же, свет, породил тебя?»
— Да уж, морду бы набить за вас этому неопытному акушеру…
— Смилуйся, государь! — не выдержав, сорвался наш отпетый скандалист. — Доколе же энтот деспот милицейский мне все тексты обламывать будет?! Ить хамит же прям в лицо, без малейшего сострадания! Казнить лиходея, а я вам про птицу мудрую прочту…
Вода так холодна!Уснуть не может чайка,Качаясь на волне.
— Дык… ясно же дело, задницу небось отморозила! — ляпнул сам Горох, опередив меня ровно на полсекунды.
Мы глянули друг на друга, на разобиженную физиономию Филимона Груздева и заржали уже одновременно. А мгновение спустя к нам присоединился и подхалимистый смех дьяка, верноподданически изобразившего примёрзшую к полу чайку.
На шум и гогот вломились царские стрельцы, ошибочно приняв утирающего слёзы Гороха за огорчённого, тут же предложили отвести «смутьяна-участкового» в тюрьму. А потом сами же извинялись, говорили, что и они не без понятия, а в тюрьме для «дорогого сыскного воеводы» уже и стол накрыт, и рюмка налита, и перина настоящая, пуховая расстелена, сами старались, ведь не для абы кого…
В общем, с государем прощались душа в душу. За прямолинейность он извинился, но справедливость упрёков по службе просил учесть. Уже на выходе я вскользь поинтересовался насчёт царицы.
— Да в порядке она, — чуть досадливо отмахнулся царь. — В государственные дела не лезет, мне не мешает, в ласке… ну, сам понимаешь, послушная да нежная, претензиев нет.
— А кимоно себе уже сшила? — улыбнулся я, но Горох мигом помрачнел.
— Не сшила. И не думает! Считает, будто бы я тут в детские игры играю. Попрекать не попрекает ещё, но смотрит так, словно… У-у, зануда австрийская!
— Ладно, вмешиваться не буду, не в моей компетенции.
— И правильно… С докладом-то забегать не забывай. Саёнара.
Стрельцы с шутками проводили меня до ворот, пора и честь знать. А вот за воротами меня ждала карета немецкого посла. Учитывая, что сам Кнут Гамсунович не так давно был у нас с заявлением, я не особенно удивился. Дверцы гостеприимно распахнулись, приглашая меня внутрь. Я охотно влез…
* * *— Добрий день, мой ферний дрюг полицай! — приветливо протянула мне сильную руку матушка императрица. — Ви идти в старий терем фашей милой бабушка?
— Э-э, да, — неловко огляделся я. — А посол где, под сиденьем спрятался?
— Найн, герр Шпицрутенберг любезно одолжил мне свой карета, прокатиться.
— В смысле? У вас что, своей царской нет?!
— Ви позволите довезти фас до отделения? — не ответила она.
— Ну спасибо, конечно. А вам по дороге?
— Я, я… — задумчиво протянула Лидия Адольфина, и мне вдруг показалось, что она сглотнула слёзы.
Как всякий вежливый мужчина, заметивший такое, я не придумал ничего умнее, как всю дорогу развлекать царицу шумным пересказом, как мы с её мужем только что дразнили дьяка Фильку. И вынужден признать, что юморист из меня получался никудышный — за всю дорогу (минут пятнадцать) государыня так ни разу и не улыбнулась. Даже из вежливости к моим потугам. Лицо её было непроницаемо, мысли витали далеко-далеко, а ухоженные пальчики теребили замки дорожного саквояжа. Вот на что мне в первую очередь стоило бы обратить внимание! Каюсь, в тот момент я ничем не проявил своих лучших дедуктивных качеств, хотя весь пасьянс был разложен прямо передо мной и меня едва не тыкали в карты носом.
— Ну спасибо, что подбросили. — Я выскочил у наших ворот, козырнул царице и бодренько поинтересовался у дежурных стрельцов: — Как тут мои, никого не поубивали?
— Никак нет, батюшка сыскной воевода, — улыбнулись еремеевцы. — Бабуля экспертизничать в Немецкую слободу отправилась. Митька на базар убёг ревизию чинить. Фома Силыч в отделении остался, с невестушкой твоей по хозяйству трудится. Все при деле, всё прянично!
— Прянично, говорите… Ладно, поверю. — Мне пришла в голову одна мысль. — А не прогуляюсь ли и я до немцев? Как раз вдвоём и обратно вернёмся. Яга-то давно ушла?
