Андрей Белянин - Жениться и обезвредить
— Прянично, говорите… Ладно, поверю. — Мне пришла в голову одна мысль. — А не прогуляюсь ли и я до немцев? Как раз вдвоём и обратно вернёмся. Яга-то давно ушла?
— Дык с полчасика.
Я кивнул и пешим строем двинулся вдоль по улице. Как можно было не обратить внимания, что карета так и осталась у наших ворот?! В оправдание могу сказать лишь… да ничего я не могу сказать, прошляпил, и всё тут.
Опуская лишние и ненужные детали моего короткого путешествия до Немецкой слободы, отмечу только, что приняли меня там вежливо и с уважением. Впрочем, как и всегда. Самого Кнута Гамсуновича на месте не оказалось (да он и не обещал вроде), но пожилой староста в добротном синем камзоле и напудренном парике предупредительно провёл меня в посольский кабинет. Бабка уже сидела там в компании трёх грудастых фрау, угощающих её пивом и сосисками, но ни бельмеса не понимающих по-русски. Староста одной короткой командой выпроводил их всех, предложил мне кофе и тактично вышел сам, давая возможность пока с Ягой побеседовать наедине. Наша старейшая сотрудница с лёгким сожалением отодвинула литровую кружку пива, хозяйственно ссыпала пять крепеньких сосисок себе за пазуху (для Васьки, не иначе…) и небрежно подмигнула мне:
— Ну что, сокол ясный, мои дела-делишки тут закончены. Домой пойдём или прям здесь за кофием горьким доклад выслушаешь?
— Давайте уж здесь, не томите. — По одному её тону было ясно, что ничего особенно утешительного бабка не раскопала.
— Вот и слушай, экспертиза моя короткая — все улики нашла, да тока преступную личность по ним изобличить не могу.
— Как это?
— Да вот так! Не могу, и всё тут, — с какой-то отчаянной радостью всплеснула ладошками Яга. — Не складывается у меня ничего, не срастается… То ли старая стала, то ли… В общем, сам суди.
Я отставил кофе и раскрыл блокнот.
Некоторое время моя домохозяйка молчала, полуприкрыв глаза и беззвучно шевеля губами.
— Значитца, так вот оно выходит, — наконец определилась она. — Слободу Немецкую и впрямь дрянью всякою закидали. Энто к приходу моему местные уж везде порядок навели, всё отмыли, отдраили, а запашок соответственный одеколоном залили. Не соврал посол ни на капельку — было тут осквернение. Хоть правильнее было б сказать: действие хулиганское. Энто факт!
— Кого подозреваете?
— А вот энто уже иной вопрос… Не человек тут бедокурил, не людскими руками всё безобразие сотворилося. Слобода на ночь надёжными замками заперта, со всех сторон забор тесовый, охрана, псы свирепые, абы как внутрь и не прошмыгнёшь. Да и мыслимое ли дело хоть одному, хоть пятерым смутьянам куражу ради через все препоны пролезть да ещё почитай вёдер десять дерь… ох, прости мя господи!.. гадости энтой особой перетащить да везде понаотметиться?!
— Значит, магия?
— И да, и нет… — уклончиво ответила бабка. — Чародейство тут имелось, спорить не стану. А вот чьё, откуль взялось да с чего, зачем, почему и кто ейный хозяин — про то мне неведомо. Всё обсмотрела, обнюхала, а тока причины найти не могу. Не везёт мне чтой-то, Никитушка…
— Не везёт… — Я с лёгким раздражением захлопнул блокнот, записывать было почти нечего. — Не везёт — это понятие необъективное. Его к делу не пришьешь и в протокол не поставишь. Мне вон со вчерашнего дико не везёт, а что делать?
— С невезением-то? С ним, милок, ничего не сделаешь…
— Тогда поблагодарим старосту за хлеб-соль, кофе и сосиски, а нам в отделение пора, — приподнялся я.
— И то дело, — кряхтя, встала глава экспертного отдела. — Митенька-то где?
— На базар пошёл, ревизия у него.
— Базар уж, поди, закрылся весь, чего ж там ревизировать-то? Ох, ежель тока неслух наш опять тётку Матрёну достаёт…
Мы одновременно вздохнули. Борьба нашего младшего сотрудника за качество (и количество!) кислой капусты давно стала притчей во языцех во всём Лукошкине. И главной целью Митиных «проверок госконтроля» была старая подружка Яги, дородная тётка Матрёна! Не помню уже, когда и из-за чего они с Митькой в первый раз сцепились языками, но пограничные стычки успешно переросли в окопную войну, прерываемую время от времени активными вылазками с обоих фронтов…
Староста любезно предложил нам телегу до отделения, но мы предпочли прогуляться пешком. Говорили много, на отвлечённые темы, стараясь не касаться личного.
У меня, как вы понимаете, голова была больше забита проблемами взаимоурегулирования жизни и выживания Олёны в нашей милицейской среде. С Ягой на эту тему беседовать бесполезно, да и опасно, она почему-то невзлюбила мою невесту и спуску не даст. Вот ведь бывает такое, а ещё недавно та же Баба-яга делала всё, чтоб освободить девушку из-под Кощеевой власти, и сама уговаривала меня: «Женись ты, сокол ясный!» Но стоило реально подойти к свадьбе, как бабку словно шмель ужалил не в то место…
У наших ворот было тихо. Стрельцы, правда, показались мне чуточку напряжёнными, но, может, я накручиваю. Доложили, что забегал иконописец-авангардист Савва Новичков, просил передать, что мой «заказ» исполнен, но сам не дождался, обещал быть утречком.
— Что за заказ-то, Никитушка? — спросила Яга.
— Да доску он мне сделать должен — «Их разыскивает милиция», — напомнил я. — Мы же ещё неделю назад его просили изобразить всех ведущих воров и подозреваемых на небольших планшетах, типа фотографий. Обычная милицейская профилактика, забыли?
— Забыла, — покаялась бабуля. — И впрямь был такой разговор. Да тока пущай без авангардизму этого чудного, а то ить пятирукими бандитами с зелёной рожей да тремя глазами на ухе весь народ в столице перепугает!
— Обещал реалистично.
Мы поднялись на крыльцо, прошли в сени. Митя, судя по всему, ещё не прибыл, а вот в горнице… В горнице нас ждала трогательная картина — моя ненаглядная Олёнушка, одетая почему-то в немецкое платье, бодро накрывала стол на четыре персоны. Причём один прибор был не наш — австрийская фарфоровая тарелка с императорскими вензелями и серебряная вилка. Не может быть…
— Матушка государыня к нам в гости пожаловали, — с радостной улыбкой подтвердила Олёна. — Я тут не хозяйка, но царскую особу гнать не посмела. Стол накрыт! Дальше вы уж сами, бабушка.
Мы с Ягой тупо уставились друг на друга.
— Чегой-то она на ночь глядя? — первой решилась бабка.
— Понятия не имею, — честно удивился я. — А это ещё что такое?
В углу, ближе к печке, стоял немецкий саквояж и ещё две коробки.
— Так государыня сказала, что поживёт тут у вас, — без тени сомнения заявила моя невеста.
— Ч-что значит «поживёт»?! Милая, у нас тут отделение милиции, а не постоялый двор. Царица здесь «пожить» не может! Это… это… я вообще ничего не понимаю… А царь-то в курсе?!
— Уймись, Никита, — сухо обрезала моя домохозяйка. — А ты, Олёнка, признавайся давай, где сейчас вертихвостка энта?
— В баньке парится.
— Угу… Мало что в терем мой незваной-непрошеной заявилася, так уже и в баньку лыжи навострила. — Ну-ка собирайся, красна девица, вместе со мной сейчас в ту же баньку наведаешься. Ужо там втроём, коллективом бабьим, все вопросы и повыясним…
Я тихо опустился на скамью. Мысли путались. Через пять минут моя невеста послушно ушла за Ягой чинить разборки царице в бане. Если бабуля не утопит в лохани, уже хорошо…
* * *Тьфу, о чём это я?! Чушь какая в голову лезет! С какого бодуна Лидии Адольфине стукнуло пожить в отделении? Она всегда была умной и рассудительной особой, дураку ясно, что царица в милиции жить не может. Или у неё какие-то серьёзные проблемы с мужем? Я попытался мысленно восстановить наш сегодняшний разговор в карете… Вроде ничего примечательного, но, с другой стороны, сплошные странности. Выехала в чужом транспортном средстве, явно никого не предупреждая, с этим дорожным саквояжиком… Нет, не бегство, не эмиграция и не развод — это точно! Она ж нигде не пряталась, полгорода мигом укажет государю, где находится его жена, но… Что же у них там произошло? И главное, почему всё это опять сваливается на наши милицейские плечи, а?!
— Вася! Назим! В этом доме кто-нибудь может объяснить мне, что происходит, — тоскливо взвыл я, опускаясь на скамью.
Бабкин кот ничего не ответил, уйдя в нирвану у себя на печке. Домовой высунулся на минуточку, энергично поцокал языком, выдал негромкое «Жэнщыны, э!» и тоже исчез без послесловия. То есть думайте что хотите, многоуважаемый дяденька участковый. Садиться за стол в одиночку было как-то некорректно. А глотать слюни у накрытого стола вообще форменный идиотизм!
Резко встав, я нахлобучил фуражку и решительно вышел во двор.
— Митька явился?
— Никак нет!
— Еремеева ко мне!
— Дык он у бани, матушку царицу стережёт, — не удержавшись, расплылись в улыбках дежурные стрельцы.
