Ник Перумов - Дочь Некроманта

– Погоди, дай мне первым, – сунулся было вперед монашек.

Hиакрис молча отстранила его с пути и двинулась дальше. Ступени. Самые обычные каменные ступени.

И ни стражи, ни решеток, ни ловушек.

Она сделал первый шаг.

И перед глазами тотчас встал убитый ей когда-то поури, самый первый из длинного ряда тех, кому суждено было пасть от ее руки – тот самый поури, которого Hиакрис убила ради плошки с дурнопахнущей кашей.

Она помотала головой. Устала, выложилась, вот и мерещится невесть что…

Еще шаг. И вновь лицо карлика. Кажется, это был второй…или третий?

Память услужливо стерла слова, крики, стоны, лязг оружия и бешеный визг – но сохранила вкус. Hиакрис точно помнила, кого и за какую еду ей пришлось убить. Ей даже казалось, она вновь ощущает на языке непередаваемую, ни с чем не сравнимую по отвратности кашу поури, которую она – незнамо как – терпела в течени такого времени.

Головокружение становилось все сильнее.

Каждый твой шаг, Hиакрис, каждый твой день, был оплачен чужими жизнями. Высокие слова, над ними учили смеяться – в Храме Мечей – но от этого они не перестали оставаться правдой. Каждая ступенька в лестнице сейчас казалась девушке оцепеневшим трупом, одним из тех, кого ей пришлось убить на долгом пути к замку Врага.

Монах, похоже, понял, что с ней твориться, на локоть Hиакрис вновь легла его ладонь – даже сквозь толстую куртку девушка чувствовала идущее от нее тепло.

Мертвые лица исчезали, истаивали, вновь оборачиваясь обычными каменными ступенями, отчего-то сильно стертыми, словно замок этот был воздвигнут много веков тому назад, а не каких-то там пять с небольшим лет. Что-то слабо ворохнулось во внутреннем кармане. Тряпичная куколка, о которой Hиакрис, признаться, совсем забыла в суматохе. Девушка не смогла расстаться со своим странным талисманом, единственным существом, которое помнило ее маму и дедушку; взяла с собой и в этот последний бой, хотя, наверное, следовало бы отпустить это странное создание, зажившее своей собственной жизнью в тот самый день, когда Враг наконец-то настиг их; и сейчас куколка отчанно вдруг забилась, словно пытаясь выбраться наружу, что-то сказать, сделать, удержать…

Слишком поздно, подумала Hиакрис. Предательская слабость отступала – спасибо ее спутнику-монаху, опять не пожалел сил, вытаскивая ее, непутевую, позволившую памяти взять верх, пусть даже на короткое время.

Лестница. Ступени. Исполинский винт, пронзивший и небо землю, вогнанный сюда чудовищной рукой – Hиакрис показалось, она слышит несмолкамеый стон камня под гнетом черных фундаментов. Все выше и выше – и никто не пытается их остановить! Стоило огород городить, всех этих зомбей пускать – чтобы потом вот так вот просто отдать такую замечатльную лестницу, на которой один умелый воин остановит целое войско!

Разумеется, стоило ей об этом подумать, как сверху послышались тяжелые шаги.

Рыцарь в темной броне, серое и черное, пластинчатые латы с наклепанными на них устрашающего вида, но бесполезными в бою шипами – доспех обязан быть гладким, вражеское лезвие должно, скользнув по броне, сорваться, а не зацепиться; низко опущенное забрало глухого шлема, ярко светящаяся смотровая щель, словно там, внутри, горел яростный огонь: рыцарь, разумеется, не принадлежал к числу живых. Порожждение магии, ничего больше, но магии настолько ядовитой и убийственной, что это почти заменяло темному воину душу.

Длинные мечи бесполезны в тесноте крепостных переходов, рыцарь держал наперевес длинный осадный нож на чуть укороченном копейном древке – чтобы удобнее было орудовать в узком витом проходе.

Рыцарь не стал произностить никаких слов, призывая остановиться, или повернуть назад, или просто сдаться. Он атаковал, сразу и без раздумий. Hиакрис рванулась навстречу стали, наверняка могущему разить не только и не столько отточенным лезвием. Ее собственный меч на мгновение окутался голубоватым пламенем – точь-в-точь, как некогда у ее мамы. Тогда вражье оружие разбило мамин щит… посмотрим теперь, окажется ли оно столь же хорошо против меча дочери!

И вновь она словно бы стояла на темной улице Княж-града, напуганная до полусмерти, не в силах шевельнуться… то есть нет, она-то как раз мгла, а вот мама нет… и, оцепенев, смотрела как из мрака появляется новая фигура, уже не вампир, а…

Память крови возвращалась.

Hо я-то не оцепеневшая и не обессилевшая, как мама, я могу сражаться! И сегодня все будет совсем по-иному!..

Клинок жалобно звякнул о темные латы, высек малый снопик искр, а в следующий миг Hиакрис уже летела, отбросив меч, и оттолкнувшись обеими руками от толстого вражеского древка. Пальцы девушки обратились в тонкие язычки пламени, огонь рванулся в острый разрыв смотровой щели рыцаря, встретившись в бушевавшим там пламенем.

Черно-серый шлем взорвался изнутри. Пустые латы обрушились на каменные ступени грохочущим потоком. Осадный нож загремел еще ниже; Hиакрис проводила оружие врага брезгливым вглядом.

– Раньше б взяла… да только слишком много на нем всякой дряни начаровано, – пояснила она монаху, хотя тот ее ни о чем не спрашивал. Тот лишь покачал головой – сам Красный Монах до сих пор успешно справлялся вообще голыми руками.

– Пошли, – кровь бурлила и кипела, рвалась на свободу, словно понимая, что струиться по венам и давать жизнь этому совсем еще юному телу осталось совсем недолго.

Она теперь помнила почти все… скрытым оставался лишь самый конец.

Однако они не успели подняться и на десяток ступеней – сверху вновь послышались шаги.

– Если у него там наверху приличный арсенал, то эти пустые доспехи он может нам навстречу еще долго гонять, – скривилась Hиакрис. Однако на сей раз Враг послал им навстречу отнюдь не мертвого рыцаря.

Дорогу им преградило вообще совершенно ни на что не похожее существо, больше всего напоминавшее оживший древеный пень.

Последнему девушка бы, наверное, и не удивилась – мало ли на какие чудеса способны, к примеру, Царственные Эльфы в глубине своего Зачарованного Леса – однако сейчас Враг и впрямь постарался.

«Пень» этот имел короткие ножки, кривые и толстые, и пять длинных узловатых лап, оканчивавших каждая семью многосуставчатыми пальцами. Серая кожа маслянисто поблескивала, покрытая тысячами и тысячами мельчайших капелек «пота»; от существа исходил резкий и неприятный запах, чужой запах, запах творения высшей магии, чему нет и не может быть подобия среди живущих или когда-либо живших созданий.

Существо ни имело ни рта, ни глаз. Руки-лапы были пусты, судя по всему, оно, как и Красный Монах, не нуждалось в оружии.