Стивен Эриксон - Дань псам
Скиньтик — на его лице было написано что-то вроде стыда — схватил Десру за рукав и отвел от Скола. Араната встретила взор Нимандера и кивнула — но смысл ее кивка ускользнул от него, запомнилась только полная пустота во взоре. Она и Кедевисс покинули пивнушку.
Остались только Нимандер и Скол.
— Мне приятно, — заявил Скол, — что ты принимаешь мои приказы как должное. И что они еще слушаются тебя. Но, — добавил он, — не думаю, что это будет продолжаться еще долго.
— Не боритесь с умирающим богом, — попросил Нимандер. — Не здесь, не сейчас.
— Превосходный совет — я не имею намерения бороться с ним. Просто хочу увидеть.
— А если он не будет рад, Скол, что его увидит такой, как вы?
Скол ухмыльнулся: — Почему, ты думаешь, я отослал вас в безопасное место? Иди же, Нимандер. Назад, в комнаты. Успокой трепетных кроликов.
Снаружи, под величественной россыпью ярких звезд, Нимандер обнаружил родичей сгрудившимися посреди улицы. Кролики! Да, может так показаться. Доносившееся из таверны бормотание достигло яростной высоты; звук отдавался эхом, как будто накатываясь с холмов и полей, окружающих деревню.
— Вы слышите? — спросил Скиньтик. — Нимандер? Ты слышишь? Пугала… они поют…
— Мать Тьма, — в ужасе прошептала Кедевисс.
— Я хочу поглядеть на одно из полей, — сказал вдруг Скиньтик. — Сейчас же. Кто со мной?
Никто не отозвался. Нимандер произнес: — Ты и я, Скиньтик. Остальные вернутся в комнаты. Ненанда, стой на страже до нашего возвращения.
Нимандер и Скиньтик проследили, как Ненанда решительно увел остальных. Затем они сами пошли в боковую улочку. Ноги стучали по пыльной, твердой земле. К хору присоединился еще один голос, доносившийся из храма — вопль нестерпимой боли, крик такого страдания, что Нимандер пошатнулся, ноги его словно стали водой. Он увидел, что и Скиньтик спотыкается, падает на колени, но заставляет себя встать.
Нимандер со слезами на глазах сделал то же.
По сторонам были старые палисадники с брошенными хомутами, плугами и прочими орудиями; заросшие сорняками борозды тускло блестели в свете звезд. «Боги, они уже не едят. Только пьют. ЭТО их питает — и убивает».
Похоронный вой затихал — но Анди понимал, что он снова наберет силу. Это как вдох и выдох. Полночь в таверне, жуткий нектар выпит, призван бог, страдающий от ужасной боли — открылись врата для его истерзанной души. Питаемые болью бессмертного, лежащие навзничь поклонники забились в экстазе — он словно наяву видит черные рты, дергающиеся черные языки, глаза в черных ямах — он словно видит того старика с разбитым носом и сломанными пальцами…
… и Скол остался внутри. Свидетелем безумия. Он видит искаженное лицо, видит глаза, уставившиеся в его глаза…
— Спеши, — застонал Нимандер и прошел мимо Скиньтика; но тот схватил его за куртку, заставив остановиться.
Они уже вышли на край поля.
В холодном серебристом полусвете ряды пугал перед ними пришли в движение, руки и ноги извивались, подобно змеям, слепым червям. Черная кровь струилась на жуткие растения, и цветы открылись, исторгая тучки пыльцы. Мерцающая пыль искрами понеслась по течениям ночного воздуха.
И Нимандер хотел побежать в поле, в самую середину рядов распятых жертв. Хотел вкусить пыльцу, ощутить языком и глоткой. Хотел танцевать в божьей боли. Плачущий Скиньтик оттащил его — хотя казалось, он сам ведет битву, такими напряженными стали мышцы, такими неловкими усилия. Они упали друг на друга. Повалились на землю.
Перевернулись на животы и поползли назад, на грязную дорогу.
«Пыльца… пыльца в воздухе. Мы вдохнули ее и — о боги! — мы желаем еще».
Новый ужасный вопль, глас плотской твари, пытающейся влезть на небеса — но не за что ухватиться, нет выступов для рук и впадин для ног — и она просто вопит, машет руками по сторонам, хватая вас за горло. Вопит в лица свидетелей.
«Вы пляшете! Вы пьете мою агонию полным ртом! Что же вы за паразиты? Хватит! Оставьте меня! Освободите меня!»
Шум тысяч ног проносился через мозг Нимандера, топот множества танцоров, неспособных остановиться, даже если бы желали этого — а они не желают — снова, снова, снова — о боги, навсегда!..
Там, в ловушке рассудка, он увидел старика и его кровь — облитое нектаром лицо — увидел экстаз в его глазах, гибкие члены, выпрямившуюся спину — все рубцы и старческие шишки пропали, опухоли исчезли. Он танцевал в толпе, один среди многих, возбужденный, потерявшийся в возбуждении.
Нимандер понял, что они со Скиньтиком доползли до главной улицы. Когда второй крик бога затих вдали, в голову вернулась некоторая ясность. Он с трудом встал на ноги, потянув вверх и Скиньтика. Они побежали, поддерживая друг друга, к гостинице. Там маячит спасение? Или Ненанда и остальные также поддались? Они танцуют в полях, лишившись личностей, утонув в густой черной реке?
Третий вопль — еще более сильный, еще более жадный.
Нимандер упал под весом Скиньтика. Слишком поздно… им надо повернуться, встать и пойти в поле — боль держала его в смертельных, сладостных объятиях — слишком поздно… уже…
Он услышал, как хлопнула дверь.
И Араната — глаза широко раскрыты, темная кожа стал почти синей — протянула руки и схватила обоих за края курток. Обычно потаенная сила стала очевидной — их просто понесло ко входу — новые руки схватились, втягивая их внутрь…
И тут же влечение прекратилось.
Задыхаясь, Нимандер осознал, что лежит на спине и смотрит в лицо Кедевисс, удивляясь его задумчивому, расчетливому выражению.
Скиньтик закашлялся рядом. — Мать Тьма спасла нас!
— Не она, — сказала Кедевисс. — Всего лишь Араната.
Араната, уже ушедшая в тень, присела и испустила крик охотящегося сокола.
«Она прячет иную свою сторону за стеной, которую не взломает никакая сила. Прячет. Пока не наступает нужда». Да, он мог ощутить эманацию воли, заполнившей всю комнату. Осажденная, но стойкая. Как и должно.
Как и необходимо.
Скиньтик снова кашлянул. — Ох ты…
И Нимандер понял. Скол остался там. Скол — лицом к лицу с Умирающим Богом. Без защиты.
Смертный Меч Темнокрылого Лорда. Это достаточная защита?
Он боялся, что нет. Боялся, потому что не верил, будто Скол является Смертным Мечом. Чьим бы то ни было.
Он повернулся к Скиньтику: — Что нам делать?
— Не знаю. Он мог уже… пропасть.
Нимандер оглянулся на Аранату: — Мы сможем дойти до таверны?
Та покачала головой.
— Не нужно было его оставлять, — воскликнул Ненанда.
— Не будь идиотом, — ответила Кедевисс.
Скиньтик все сидел на полу, содрогаясь и проводя руками по лицу. — Что здесь за колдовство? Неужели кровь бога может такое делать?
Нимандер потряс головой: — Никогда не слышал ни о чем подобном тому, что творится здесь. Умирающий Бог. Он источает яд. — Тисте Анди заставил себя не плакать. Все казалось истончившимся, готовым порваться; реальность рассыпалась, мотаясь рваными полотнищами на буйном ветру.
Вздох Скиньтика был хриплым. — Яд. Почему мы хотим еще?
Ответа не было. «Это откровение истины? Мы все кормимся болью ближнего? Мы смеемся и пляшем, видя страдание — только потому, что это не наше страдание? Может ли подобное стать пристрастием? Неутолимой нуждой?»
И тут далекие вопли изменились, став криками. Ужасными, грубыми. Звуками резни. Ненанда мигом оказался у двери, успев вытащить меч.
— Стой! — крикнула Кедевисс. — Слушай! Это не он. Это они! Он убивает всех — ты хочешь помочь, Ненанда? Точно хочешь?
Ненанда как-то осунулся. Отступил назад, потрясенно качая головой.
Крики быстро затихли. Когда последний превратился в тишину, даже Умирающий Бог больше не вопил. За дверью словно ничего нет — деревня и весь внешний мир куда-то пропали.
Внутри никто не спал. Все разошлись по углам, каждый погрузился в одинокие думы, прислушиваясь только к слишком знакомому шепоту диалога внутри души. Нимандер замечал на лицах родичей отупение и шок; глаза блестели тускло, ничего не видя вокруг. Он ощутил, как слабеет воля Аранаты, ведь угроза миновала — она снова отступает внутрь, лицо приобретает привычное выражение — скрытное, вялое, почти лишенное жизни — она снова не хочет ни с кем встречаться взором.
Десра стояла у окна, раздвинув внутренние ставни и вглядываясь в пустую улицу; ночь ползла, Нимандер никак не мог определить, о чем идет разговор в ее душе. Если у нее есть душа… Если она не существо инстинктов и чувств, руководимое простейшими требованиями необходимостей.
— Жестокие у тебя мысли.
«Фаэд. Оставь меня в покое, дух».
— Не ошибайся. Я одобряю тебя. Десра — шлюха. У нее мозги шлюхи, она путает отдачу с принятием, дар с потерей, приглашение с капитуляцией. Она проститутка силы, Нимандер, и она стоит, ожидая его — могучего убийцу, готового затащить бабу в постель. Путаница, да. Отчаяние вместо торжества. Страх вместо желания, разврат вместо любви.
