Стивен Эриксон - Дань псам
Полетели искры: чужак — невероятно! — успел отбить клинок.
Уже вытащивший новый нож Резак изобразил, что готов к нападению — но вместо этого отскочил и встал в оборонительную позицию. Незнакомец ринулся в атаку, выписывая тяжелыми ножами затейливый узор.
«Эти клинки… Это же…»
— Погоди! — закричал Резак. — Погоди! Раллик? Раллик!
Тьялаки опустились. Кровь капала из пореза на левой ладони. Из-под капюшона блестели темные глаза.
— Раллик… это я. Рез… Крокус! Крокус Свежачок!
— Я подумал было, — пророкотал Раллик, — но тут же изменил мнение. Но теперь это явно ты. Старше — боги, я действительно давно не был дома.
— Я порезал тебе руку… жаль…
— А мне жаль еще сильнее. Крокус, так ты теперь в Гильдии? Кто тебя учил? Точно не Себа Крафар. Я вообще стиля не узнаю…
— Что? Нет, я не в Гильдии. Все не так, Раллик. Я был… погоди, ты сказал, что был не здесь? Уезжал из Даруджистана? Куда? Долго? Не с той ли ночи у имения Коля? Но…
— Да, — оборвал его Раллик, — ты прав.
— Боги родные, как же хорошо тебя увидеть, Раллик Ном. То есть знай я, что это ты, сразу… не нужно подкрадываться к людям вот так. Я мог бы тебя убить!
Ассасин стоял и смотрел на него.
Внезапно задрожав, Резак спрятал ножи и начал озираться, отыскивая брошенный. — Два этих свинореза — кто еще мог бы работать ими? Нужно было сообразить, едва увидел первый… Мне так жаль, Раллик. Инстинкты взяли верх. Они просто… сработали.
— Значит, мои советы тебе не нужны.
Эти мрачные, сердитые слова прозвучали годы назад, и Резаку не потребовалось спрашивать: «Какие советы?» Он помнил все слишком хорошо. — Лучше бы я прислушивался, — сказал он, на время прекратив искать кинжал. — Правда, Раллик. Я ушел с малазанами, понимаешь? Апсалар, Скрипач, Калам, четверо нас — мы уплыли на Семиградье. И там все… изменилось.
— Когда ты вернулся, Крокус?
— Сегодня ночью. — Он уныло поглядел в сторону входа «Гостиницы Феникса». — Я так и не вошел внутрь. Ну… все изменилось — да, эти слова прямо гонятся за мной. Думаю, надо было ожидать именно… Где, ради Худа, может быть проклятый кинжал?
Раллик прислонился к стене. — Тот, что ты нацелил мне в горло?
— Я… мне…
— Да-да, тебе жаль. Ну, на земле ты его не найдешь. Попробуй в моем левом плече.
* * *— Ох, кровяная гуща! Даружистан и сто тысяч его сердец, каждое из коих стучит единственно ради одного благополучного и весьма доброжелательного обитателя «Гостиницы Феникса», сидящего здесь, за самым большим из столов — хотя, конечно же, Миза могла бы уделить внимание подкосившейся ножке — нет, не моей, хотя это было бы поистине чудно и далековыходяще за пределы обычного сервиса вышеупомянутого заведения… и… о чем это говорил Крюпп? О да, с явного упадка духа падкой до утех компании начинается сия ночь! Скажите прозорливому Крюппу, названные друзья, почему сияние лиц омрачено отведением глаз? Разве Крюпп не обещал благоизобилие? Бремяизбавление? Паникоотвращение? Кошели, раздутые от сверкающих пузырей? Выпьем — о, нижайшие извинения, мы закажем еще, очень скоро — мое на редкость постоянное обещание, так не пора бы провозгласить тост, тот или этот?
— У нас новости, — проговорил Скорч и, казалось, удивился собственным словам. — Если бы ты закрыл пасть, то услышал бы их.
— Новости! Что ж, Крюпп — сама персонифицированная новость! Подробности, анализ, реакции обычного уличного люда — все за одно моргновение ока и одно пыхтение вздоха. Кто смог бы лучше? Еженедельно мы должны отныне лицезреть новейшее безумие, это колыхание надутых джутовых мешков, пунцовых типчиков, транжирящих пустопорожнюю болтовню. Что ж, они подобны тряпкам тряпичника, подтиркам задоподтирщика или даже кляксам кляксопромокальщика, благословите боги бабскую хитрость — Крюпп восстает против преувеличения их собственного значения! Всякие хлыщи ныне называют себя профессионалами, словно брехливые псы нуждаются в сертификатах, удостоверяющих правомочность рабьих рычаний и повизгиваний! Что стало с общественными приличиями? С приличной общественностью? Почему приличие считается почти антиобщественным — а это достаточно верно, иначе извращенная ирония не становилась бы колючкой поперек глотки! Что, вы не согласны? Крюпп мог бы, будучи излишне уступчивым…
— Мы нашли Торвальда Нома!
Крюпп заморгал, глядя сначала на Леффа, потом на Скорча, потом — вероятно, заметив на лице последнего неверие в собственные слова — снова на Леффа. — Экстраординарно! И вы зверски передали его в лапы безжалостного Гареба — ростовщика?
Скорч тихо зарычал.
— Мы заключили сделку получше. — Лефф облизал губы. — Торвальд платит Гаребу, полностью, то есть, понимаешь ли, он обязан заплатить и нам за любезность. Ясно? Итак, Торвальд платит нам, Гареб платит нам. Двойная оплата!
Крюпп воздел пухлый палец — на котором, как заметил он с неудовольствием, засохло нечто неопознаваемое: — Моментик, прошу. Торвальд вернулся и успел вас перекупить? Тогда почему Крюпп платит сегодня за напитки? Ах, позвольте Крюппу самому ответить на свой же вопрос! Потому, что Торвальд еще не заплатил доверчивым Леффу и Скорчу, да? О, он вымолил одну ночь. Одну ночь! А потом все будет хорошо и даже лучше!
— Как ты догадался?
Крюпп улыбнулся: — Дорогие и глуповатые друзья, если Гареб услышит обо всем — если он узнает, да, что вы держали знаменитого Торальда Нома в крепкой хватке и… ясно, вы сами окажетесь в том списке, что сейчас держите в руках, и вынуждены будете ловить самих себя. Но когда Гареб освежует и четвертует вас, награда за поимку будет уже не нужна! Ах, какие бедствия впереди!
— Торвальд был нашим партнером, — заявил вспотевший от страха Лефф. — Он дал свое слово. Точно. Если обманет… что же, кидать Скорча и Леффа — худшая идея, которая может придти вам в голову. Держи это в голове, Крюпп, если вздумаешь проболтаться Гаребу или еще что.
— Сбереги Беру. Крюпп не стал бы делать подобного, дражайшие темпераментные друзья! Нет, страх Крюппа относится всецело к подметным письмам, кои в изобилии попадаются в руки каждого беспризорника на каждой из улиц. Воистину это чума Даруджистана! Сказанные письма безобразно быстры и дьявольски многословны, и кто знает, что можно будет узнать из множества их вестей? Крюпп беспокоится: что же принесут утренние письма?
— Лучше бы им вообще ничего не нести, — рявкнул Скорч, выглядевший сразу и устрашенным, и разъяренным.
— Ну, благие друзья, — сказал Крюпп, небрежно, но эффектно взмахнув рукой, — пока заканчивать ночной разгул! Назрели жестокие обстоятельства. Крюпп ощущает, сколь неизбежно… э… неизбежны события огромной важности! Привкус в воздухе, шепоток в ветерке, мерцание света фонарей, волнение лужи водянистого эля, стук по ступеням… дребезжащее открывание входной двери — хо! Номы и цветы! Ножи и струящаяся кровь! Лица, пепельные от ужаса! Прочь от стола Крюппа, недавние непобедители бесполезных состязаний! Грядет самое драгоценное из воссоединений!
* * *Раллик тяжело навалился на Резака, когда они еще только подходили к дверям «Феникса». «Боги! Я убил его — друга — боги, нет…»
Он толкнул дверь и втащил Раллика внутрь.
И увидел за стойкой Мизу. За ней — Ирильту. А там, слева, застыла в середине шага и распахнула глаза…
— Сальти! Раллик ранен — нам нужна комната — и помощь…
Миза тут же выхватила ассасина из рук Резака. — Дыханье Худа! Он порезан на куски!
— Мне так жаль… — начал Резак.
Но подоспела Ирильта, обхватила его лицо пахнущими элем и чесноком руками. Широко разинув рот, она влепила Резаку полный поцелуй (язык заворочался меду губами, словно червяк в норке).
Резак отпрянул — и обнаружил себя в крепких объятиях Сальти — ее руки на удивление сильны после десятилетий с подносами и жбанами пива. Воздух со свистом вышел из легких.
— Будет жить, — провозгласила Миза, склонявшаяся над Ралликом, которого успела положить на пол за баром. — Только кровищу остановить надо. На вид, проваляется два или три дня. — Она выпрямилась и бросила на стойку окровавленный кинжал. Собиралась толпа, все разглядывали иноземное оружие.
— Малазанин! — прошипел кто-то.
Вырвавшись из рук Сальти, Резак растолкал толпу. — Дайте место! Не трогайте нож! Он мой.
— Твой? — спросила Ирильта. — И что это должно значить, Крокус?
— Он подобрался сзади — тихо вы! — словно убийца. Я думал, что надо защищаться — ошибся — ты уверена, Миза, что все будет хорошо?
— Раньше ты был жалким воришкой! — сказал какой-то смутно знакомый мужчина, раздираемый между недоверием и желанием осудить.
— Крокус, так назвала его Ирильта, — добавил кто-то сзади. — Сделал что-то в ночь спуска Луны, как помнится. Повалил колонну или что? Скорч, ты — то помнишь?
