Джо Аберкромби - Герои
– Мне? – ухмыльнулась Чудесница, с прищуром поглядев на юношей.
Бек не мог толком представить, каково это, быть женщиной и лезть в бой, да еще возглавлять дюжину. К тому же если она, эта женщина, твой вождь. Воитель. То есть воительница. Признаться, Чудесница его немного пугала своим жестким взглядом и бритой наголо головой со старым шрамом на одной стороне и свежим на другой. Побаиваться женщины – раньше бы он, пожалуй, стыдился; теперь же, когда его и так пугало все подряд, странным это не казалось.
– За то, что наладила чудесного пенделя двум не в меру любопытным паренькам.
– Оно у нее от Тридуба.
Это перекатился в одеялах Весельчак Йон и оперся на локоть, глядя на огонь приоткрытым глазом. Другой рукой он скреб черную с проседью поросль бороды.
– У ее семьи был хуторок северней Уфриса. Поправь меня, если я что-то путаю.
– Будь спокоен, – сказала она, – я это непременно сделаю.
– Когда заварилась каша с Бетодом, кто-то из его воинства нагрянул в долину. И вот тогда она сбрила себе волосы…
– Сбрила я их вообще-то за пару месяцев до этого. Они мне всегда мешали, когда я шла за плугом.
– Понял, исправился. Хочешь сама продолжить?
– Зачем? Ты гладко излагаешь.
– Ну так вот, в овечьих ножницах нужды у нее больше не было. Вместо этого она взялась за меч и подговорила кое-кого в долине сделать то же самое. И устроила людям Бетода засаду.
Глаза Чудесницы поблескивали в свете костра.
– Да ты что?
– А то. Ну а затем подошел Тридуба, а вместе с ним мы с Зобатым. Идем и думаем: долина небось вся как есть пожжена, а селяне рассеяны. И что же мы видим? Дюжина бетодовых молодцов развешана, еще дюжина в плену, а эта вот чертовка с улыбкой всеми помыкает. И как там Тридуба сказал?
– Что-то не припомню, – хмыкнула она.
– Чудесно и странно видеть, как всем заправляет женщина, – изобразил Йон скрипучим басом. – И мы тогда с неделю-другую звали ее Странной Чудесницей, а затем «странная» как-то отпало, а «чудесница» осталась. Такие вот дела.
Чудесница мрачновато кивнула.
– А через месяц Бетод ударил по-серьезному, и долину все равно спалили.
Йон пожал плечами.
– Но засада-то удалась.
– Ну а как вышло с тобой, Весельчак Йон Камбер?
Йон, выпутавшись из одеял, принял сидячее положение.
– А что я. Так, ничего.
– Да не скромничай. Весельчак в свое время слыл таким ходоком-шутником, что просто ах; уж такие шутки вытворял, да, Йон? И вот как-то в битве при Иневарде он трагически лишился хера. Вот так взяли и отсекли – потеря, по которой женщины Севера скорбели едва ли не больше, чем по всем своим мужьям, сыновьям и отцам, что полегли. И вот с той поры шутки у него тоже как отрезало. Ну хоть бы улыбочка.
– Жестокая ложь, – Йон толстым пальцем ткнул почему-то в Бека. – Чувства юмора у меня не было отродясь. А при Иневарде мне всего-то отщипнули чуток от бедра. Крови потерял много, а так ничего, оклемался. Так что внизу все работает, не волнуйся.
Чудесница у него за спиной заговорщически указывала себе на пах.
– Хер и орехи, – обозначала она одними губами, ладонью изображая секущий удар. – Хер и оре…
Йон резко обернулся, но она уже невинно разглядывала ногти.
– Вы что, уже встали?
К огню, лавируя между спящими и кострами, ковылял Фладд. Он шел в сопровождении человека, которого Бек не знал – поджарого, с копной седеющих волос.
– Да вот, младшие нас перебудили, – ухмыльнулась Чудесница. – Дрофд трогал оружие Бека.
– Оно ж известно как начинается… – подал голос и Йон.
– Вон оно что? А ты вот лучше мою колотушку, если хочешь, потрогай, – Фладд ухватился за палицу на поясе и выставил ее под углом, – у нее знаешь какой шишак на конце.
Дрофд хихикнул, но остальные, похоже, были не в настроении веселиться.
– Что, нет желания? – Фладд пытливо оглядел юношей. – Это небось потому, что я стар? Ну а что, я и впрямь стар.
– Стар или нет, я рада, что ты здесь, – сказала Чудесница. – Союз не посмеет на нас накинуться, раз мы заполучили вас двоих.
– Я бы им и первой возможности не дал, да вот отлучился отлить.
– Какой раз за ночь, третий? – поинтересовался Йон.
Фладд, уставясь к небу, сделал вид, что считает.
– Кажись, четвертый.
– Потому его Фладдом[1] и зовут, – пробормотала Чудесница, – всех смоет, как потоп. Это если вы не знали.
– Да только вот по пути напоролся на Легкоступа, – Фладд ткнул большим пальцем в поджарого, с которым подошел к костру.
– Ну как, выведал что-нибудь? – спросила Чудесница.
Тот кивнул степенно, с таким видом, будто познал секрет самой жизни.
– Оказывается, готовится битва.
Он уселся на скрещенных ногах рядом с Беком и протянул ему руку:
– Легкоступ.
– Это оттого, что он легок на ногу, – пояснил Дрофд. – В основном он у нас за разведчика. И прикрытие сзади, копьем.
– Бек, – юноша неловко пожал протянутую руку.
– Красный Бек, – добавил Дрофд. – Это его имя. Вчера получил. От Ричи, в битве за Осрунг. А теперь вот, как видишь, с нами…
Под хмурыми взглядами Бека и Легкоступа он осекся и закутался в одеяло.
– Зобатый беседу с тобой проводил? – спросил Легкоступ.
– Какую беседу?
– Ну, насчет правильности.
– Так, упоминал.
– Я бы чересчур серьезно к ней не относился.
– Да?
Легкоступ пожал плечами.
– Правильность, она для каждого своя.
Он начал извлекать всевозможные ножи и выкладывать перед собой на землю, от громадного мясореза с костяной ручкой, больше похожего на короткий меч, до кривой крохотульки даже без ручки, а всего с двумя колечками для пальцев.
– Это чистить яблоки? – уточнил Бек.
– Нет, – Чудесница провела пальцем по жилистой шее. – Горло резать.
Бек подумал, что она над ним подшучивает, но тут Легкоступ поплевал на точильный камень, и этот ножичек в свете костра взыграл так, что Бек усомнился, шутка ли это. Легкоступ прижал лезвие к камню, жикнул им с обеих сторон – вжик, вжик, – и тут кто-то шумно завозился под ворохом одеял.
– Сталь! – крикнул Жужело, вскакивая и ошалело выдергивая из одеял запутавшийся меч. – Я слышу сталь!
– Да заткнись ты, – сонно отмахнулся кто-то.
Жужело вырвал-таки меч, сдергивая с головы капюшон.
– Я проснулся! Это что, утро?
Похоже, истории о неусыпности Жужела из Блая были несколько преувеличены. Он опустил меч и воззрился на небо, где между клочьями облаков проглядывали, подмигивая, звезды.
– А почему темно? Не бойтесь, дети, Жужело среди вас и готов драться!
– Хвала мертвым, – съязвила Чудесница, – мы спасены.
– О! Так это ты, женщина?
Жужело почесал волосы, слипшиеся с одной стороны и чертополохом торчащие с другой. Он ошалело оглядел Героев и, не увидев ничего, кроме догорающих костров, спящих людей и все тех же старых камней, подобрался к костру.
– Ну вот, теперь сиди наяву до утра, – вздохнул он, позевывая. – Я слышал, шел какой-то разговор об именах?
– Ага, – произнес Бек, не осмеливаясь вымолвить ничего больше.
Для него это все равно что разговаривать с самим Скарлингом. Он же вырос на историях о Щелкуне Жужеле из Блая и его великих деяниях. Завороженно слушал, как их рассказывает по деревне старый пьяница Скави и упрашивал его поведать побольше. Слушал и грезил, как он стоит рядом с этим героем на равных, тоже занимая место в песнях. И вот он в самом деле сидит с ним рядом – лгун-самозванец, трус, убийца друга. При попытке плотнее укутаться в материн плащ под пальцами что-то хрустнуло. Оказывается, плащ все еще пропитан запекшейся кровью Рефта. Бек еле унял дрожь. Красный Бек. В том, что красный, сомнения нет: руки-то в крови. Только стоило ли об этом с малолетства мечтать?
– Значит, имена?
Жужело поднял меч и поставил на острие в свете тускнеющего костра – такой длиннющий и тяжеленный, что диву даешься, как он вообще годится в качестве оружия.
– Вот он, Меч Мечей, и у людей существуют для него сотни имен.
Йон прикрыл глаза и ушел с головой под одеяло, Чудесница закатила очи к небу, а Жужело продолжал вещать заунывно и размеренно, как будто не в первый раз, причем далеко не в первый.
– Лезвие Восхода. Творитель Могил. Жнец Крови. Высочайший и Нижайший. Скаг-анг-Гиок, что на языке долин означает Рассекающий Мир. Битва, знаменовавшая собой начало времен, и которая снова разразится при их скончании. Это разом и награда моя и кара, благословение и проклятие. Его передал мне Дагуф Коль на смертном одре, а ему он достался от Йорвила по прозвищу Гора, который унаследовал его от Четырехлицего, получившего его во владение от Лиф-риф-Осканга, и так далее до самой младости мира. Когда сбудутся слова Шоглиг, и я буду лежать окровавленный, наконец-то лицом к лицу с Великим Уравнителем, я вручу его тому, кто, по моему мнению, заслуживает его больше всех, и дам ему славу, и перечень его имен и имен тех великих, кто им обладал и орудовал, и великих, кто был им сражен. И перечень этот прирастет, и удлинится, и протянется в туман за пределами памяти. В долинах, где я родился, бытует поверье, что это меч самого Бога, оброненный с небес.
