Джо Аберкромби - Герои

Все еще такие, и когда они станут иными, неизвестно. Может, никогда.

Он примостился на корточках возле покалеченного стула, последней пока потери в междоусобной войне Зоба с мебелью. Сослепу он расплющил стык, который вытачивал весь последний час, и теперь новая ножка стула выпирала под углом с уродливым вздутием в том месте, где шваркнул молоток. Поделом тебе: работай при свете, а не впотьмах. Но, опять же, если не доделать за сегодня, то…

– Зобатый!

Голова непроизвольно дернулась. Голос мужской, низкий и грубый.

– Зобатый, ты здесь?

Он похолодел. Быть может, по жизни ты и разыгрывал из себя прямого резака, но от черных делишек не отойти так просто, без каких-нибудь там счетов, какого рубаку из себя ни корчь.

Зоб вскочил, во всяком случае, поднялся настолько быстро, как нынче получалось, кинулся к скобе над дверью, где висел меч; завозился и чуть не уронил его на голову, вполголоса цедя проклятия. Если кто-то пришел его убить, то вряд ли стал бы звать по имени, предостерегая. Если только этот человек не идиот. Хотя идиоты бывают такими же мстительными; даже, пожалуй, поболе.

На заднем окне ставни были открыты. Можно оттуда ускользнуть в лес. Но если люди настроены серьезно, то они это учли, а с эдакими коленями не уйти ни от кого. Лучше уж выйти к ним через дверь, лицом к лицу. Как он делал, когда был молодым. Зоб тихонько подобрался и, сглотнув, вынул меч. Взялся за засов, прикинул пространство для замаха и осмотрительно приоткрыл дверь, выглядывая из-за косяка. Выйти-то можно, но зачем малевать у себя на рубахе мишень.

На первый взгляд их было восемь, растянутых полумесяцем по сырому пятачку земли перед домом. Пара держала факелы, свет выхватывал шлемы, кольчуги, наконечники копий и заставлял стоящих щуриться в сумраке. Карлы, и судя по виду, закаленные в боях, хотя кто еще остался на Севере, про кого нельзя сказать то же самое. Все увешаны оружием, но клинки, насколько это видно, не обнажены. А это вселяло некоторую надежду.

– Зобатый, это ты?

Он почти успокоился, когда увидел, кто стоит впереди у дома, держа руки ладонями наружу.

– Ну и дела. – Зоб опустил меч и высунул голову чуть дальше. – Можно сказать, сюрприз.

– Надеюсь, приятный.

– А вот ты мне о том и поведаешь. С чем, Черствый, пожаловал?

– Зайти можно?

– Тебе – да, – кивнул Зоб. – А твоим молодцам придется пока понаслаждаться ночным воздухом.

– Ничего, они привычные.

Черствый подошел к дому в одиночку. Вид у него был преуспевающий: борода ухожена, новая кольчуга поблескивает, рукоять меча окована серебром. Он взошел по ступеням и мимо Зоба нырнул в жилище, дошел до середины комнаты, на что ушло не так уж много времени, оценивающе оглядел убранство: лежанку, верстак с инструментами, недоделанный стул, сметенные в угол стружки да обломки.

– Вот оно, значит, как – жить на покое? – спросил он.

– Да нет, у меня там сзади, язви его, чертог. Ну так с чем пришел?

Черствый постоял, переводя дыхание.

– А вот с чем. Могучий Скейл Железная Рука, король северян, пошел войной на Гламу Золотого.

– Ты хотел сказать, Черный Кальдер, – фыркнул Зоб. – А из-за чего?

– Золотой убил Коула Ричи.

– Ричи мертв?

– Отравлен. И это Гламы рук дело.

– Точно? – сощурился Зоб.

– Так говорит Кальдер, а значит и Скейл, а потому это единственное, что можно услышать. За сыновьями Бетода стоит весь Север, и вот я пришел взглянуть, не хочешь ли ты встать тоже.

– С каких это пор ты дерешься за Кальдера со Скейлом?

– С тех самых, как Ищейка повесил меч и перестал давать на пропитание.

Зоб нахмурился.

– Кальдер меня ни за что не возьмет.

– Так это он меня и послал. У него в боевых вождях Бледноснег, и Кейрм Железноголовый, и твоя старая подруга Чудесница.

– Неужто Чудесница?

– Умная женщина, скажу я тебе. А Кальдеру не хватает настоящего имени для второго, который бы вел его карлов. Ему нужен эдакий… резак, понимаешь ли. – Черствый кивком указал на недоделанный стул. – Во всяком случае, думаю, он не плотником тебя зазывает.

Зоб стоял, ошарашенно прикидывая. Предлагается место, к тому же высокое. Опять в кругу людей, которых он понимает и которые, в свою очередь, души в нем не чают. Снова за черное дело, снова втюхивать понятия о правильности, изыскивать слова над могилами.

– Извини, Черствый, что шел из-за меня почем зря в такую даль, но не пойду я. Передай мои извинения Кальдеру. Извинения за это и… за все, что угодно. Но скажи ему, что я – отрезанный ломоть. Что я на покое.

Черствый тяжело вздохнул.

– Эх-х. Ладно. Позорище, конечно, но куда деваться. Передам. – В дверях он, приостановившись, обернулся. – Береги себя, Зобатый, ладно? Немного нас таких осталось, кто знает разницу между правильным и неправильным.

– Какую именно?

Черствый фыркнул.

– В любом случае, береги себя.

И он затопал вниз по крыльцу, а оттуда в сгустившуюся темень.

Зоб глядел ему вслед, вслушиваясь в ощущения: полегчало ли, или взгрустнулось. Взвешивал в руке меч, припоминая, каково его держать. Не молоток, это понятно. Вспомнилось, как этот меч вручал ему Тридуба, как в груди полыхала гордость. И при воспоминании об этом на губах Зоба заиграла невольная улыбка. Каким он был ершистым, нахрапистым, жадным до славы, никакой еще не резак.

Он оглядел свою комнату, нехитрое убранство. Раньше ему думалось, что уход на покой – это что-то вроде возвращения к жизни после кошмарной паузы, затянувшейся ссылки, подобной небытию. Теперь же до него дошло, что вся его жизнь, достойная таковой называться, происходила именно покуда он держал в руках меч. Стоял за свою дюжину. Смеялся с Жужелом, Бреком, Чудесницей. Торопливо обнимался с товарищами перед схваткой, зная, что умрет за них, как и они за него. Ощущение доверия, братства, любви, уз крепче семейных. Как он стоял с Тридуба на стенах Уфриса и вызывал на бой огромное войско Бетода. Памятные атаки при Кумнуре и Дунбреке. И в Высокогорье, хотя тогда они проиграли. Потому что так вышло. День, когда он заработал себе имя. Даже тот день, когда полегли его братья. И то, как он стоял под проливным дождем на Героях, глядя, как идет на приступ Союз, и зная, что каждое растянутое мгновение может оказаться последним. Как говорил Жужело, нет момента живительней. Уж конечно, не починка стула.

– А ч-черт, – бурчал он, впопыхах хватая пояс с мечом и плащ, накидывая на плечо и торопливо выходя из дома.

Дверь Зоб за собой захлопнул, но даже не позаботился запереть.

– Черствый! Да погоди ты, ну!

Благодарности

Как всегда, тем четверым, без которых:

Брену Аберкромби, чьи глаза болят от чтения всего этого.

Нику Аберкромби, чьи уши болят от прослушивания всего этого.

Робу Аберкромби, чьи пальцы болят от перелистывания всего этого.

Лу Аберкромби, чьи руки болят от поддержания меня.

Далее, моя сердечная благодарность:

Всем прекрасным и талантливым людям в «UK Publisher», «Gollancz», а также их партнеру «Orion», особенно Саймону Спентону, Джо Флетчеру, Джону Виеру, Марку Стею и Джону Вуду. Затем, разумеется, всем, кто помогал создавать, публиковать, рекламировать, переводить, а сверх того – продавать мои книги, в каких бы странах они ни находились.

Художникам, стараниями которых я выглядел достаточно стильно: Дидье Граффе, Дэйву Сениору и Лоре Бретт.

Редакторам по ту сторону Атлантики: Деви Пиллаи и Лу Андерс.

Прочим матерым профессионалам, что предоставляли различные непостижимые услуги: Роберту Кирби, Даррену Терпину, Мэтью Амосу, Лайонелу Болтону.

Всем писателям, с которыми мы общались в Сети или в реале, и у которых мне удавалось разжиться помощью, шуткой, а то и кое-какими достойными похищения мыслями; в их числе: Джеймс Барклай, Марк Биллингем, Питер В. Бретт, Стивен Диз, Роджер Леви, Том Ллойд, Джо Маллоцци, Джордж Р. Р. Мартин, Джон Мини, Ричард Морган, Марк Чаран Ньютон, Гарт Никс, Адам Робертс, Пэт Ротфасс, Маркус Сакей, Уим Столк и Крис Вудинг, и многие другие.

И наконец – и вместе с тем, прежде всего:

Той, что обладает Отцом Красных Ручек, которые не вынимаются без того, чтобы не обагриться кровью; бесстрашному триумфатору на поле издания – моему редактору Джиллиан Редферн. В том смысле, что кому-то ж надо и действительно сражаться…

Примечания

1

Flood (англ.) – потоп (прим. ред.).