Джо Аберкромби - Герои
– Почто все переломано? – спросил он голосом на удивление мягким.
Нагнулся поднять чудом уцелевшее блюдо, в его лапище кажущееся блюдцем, послюнил палец и оттер пятна крови с клейма изготовителя на обороте, хмурясь, как взыскательный покупатель. При виде бездыханного Мида глаза у великана нехорошо замерцали, а брови насупились еще больше.
– Я что, не просил оставить трофеи? Кто убил этого старика?
Дикари переглядывались, выпучив глаза на перемазанных рожах. Было ясно, что они в ужасе. Один мелко дрожащей рукой указал на того, кто держал Финри.
– Салук это сделал.
Взгляд великана скользнул по Финри, по тому, кто припирал ее коленом к полу; великан прищурился. Блюдо он нежным движением поставил на покалеченный столик.
– Что ты делаешь с моей женщиной, Салук?
– Ничего!
Рука и колено поспешно отстранились, и у Финри появилась возможность отползти от столика, а заодно и отдышаться.
– Она убила Бреггу. А я просто…
– Ты занимался грабежом.
Гигант шагнул вперед, чуть склоня набок голову. Салук в отчаянии огляделся, но товарищи спешно отодвинулись от него, как от чумного.
– Но ведь я только…
– Я знаю. – Великан скорбно кивнул. – Но понятия есть понятия.
Одной лапищей он ухватил Салука за запястье, другой обхватил шею – так обычно обхватывают горлышко бутылки: четыре пальца руки смыкаются с большим, – поднял его, как дрыгающегося суслика, и с размаху шмякнул о стену – раз, и два, и три, – кровь хлестанула по треснувшей от ударов штукатурке. Все закончилось так быстро, что Финри не успела даже съежиться.
– Что за народ, – великан сокрушенно вздохнул. – Учишь их, учишь…
Он аккуратно придал мертвецу у стены сидячее положение, скрестил ему руки на груди, а размозженную голову пристроил поудобнее, как мать спящему ребенку.
– А иные ну никак не хотят расставаться со своим дикарством. Забирают моих женщин. Да еще так грубо. Сколько раз говорить: живые они чего-то стоят. Мертвые же они…
Носком гигантского башмака великан перевернул труп Мида. Лорд-губернатор плюхнулся на спину, пялясь застывшими глазами в потолок.
– …Грязь.
Снова заверещала Ализ. Финри подивилась, как она после всех воплей по-прежнему может выдавать столь чистые и высокие трели. Сама Финри, когда ее уволакивали, не проронила ни звука – отчасти из-за того, что еще толком не отдышалась, в основном же потому, что отчаянно прикидывала, каким образом ей пережить этот кошмар.
На улице все еще колобродили. Бек это слышал. Но внизу было тихо. Должно быть, солдаты Союза решили, что перебили всех. Или проглядели этот укромный проход наверх. Именем мертвых, он от души надеялся, что они все же прогля…
Скрипнула ступенька, и дыхание замерло. Может статься, что один скрип похож на другой, однако Бек неведомым чутьем ощутил, что этот исходит из-под ноги человека, желающего остаться незамеченным. Беку стало душно, пот жаркой струйкой потек по шее. Но почесаться нельзя. Бек напрягся всем телом, стараясь избежать малейшего звука; шумок при дыхании и сглатывании, и тот опасен. Орехи, задница, нутро, все казалось непомерным весом, который и рад бы скинуть, да никак нельзя.
Вот опять скрип – осторожный, вкрадчивый. Слышно даже, как козлище что-то там украдкой прошипел. Издевается. Значит, знает, где он. Слов не разобрать: сердце бухает так, что уши закладывает, того и гляди глаза выскочат. Бек попробовал бочком потесниться в шкафу, не отводя взгляда от щелки между дверями. В поле зрения предвестием смерти проступил кончик меча, а за ним и все лезвие в красных потеках. Кровь Кольвинга. Или Брейта. Или Рефта. А скоро, значит, и его, Бека. Меч Союза – они у них все такие, с изогнутой железкой над рукоятью, чтобы и держать удобней, и рука цела.
Еще один скрип, и Бек растопырил пятерню на шершавом дереве, едва его касаясь из опасения, что предательски заноют ржавые петли. Другой рукой он стискивал горячую рукоять меча. Узкая полоска света бликовала на ярком лезвии, остальное поблескивало в пыльной темноте. Надо драться. Непременно надо, если он хочет снова увидеть мать, братьев, свой хутор. Это единственное, чего он сейчас до боли желал.
Снова скрипнуло. Бек прерывисто, но глубоко вдохнул. А время все тянулось, тянулось. Да сколько можно вот так пробираться, целую вечность?
Опять скрип-скрип. Ну, была не была. Бек с пронзительным воплем распахнул дверь и бросился, но при этом очень некстати запнулся о порожек шкафа и безудержно полетел вперед. Теперь все. Или-или.
Солдат Союза стоял в густой тени. Бек в бешеном броске ощутил, как упирается острие меча во вражье тело, а потом гарда в руку. Меч вонзился в южанина на всю длину. Бек и солдат Союза, утробно урча, столкнулись, и тут что-то мощно огрело Бека по макушке. Низкая балка. Он грянулся на спину, а южанин всем весом упал на него, шумно выдохнув и намертво сжимая рукоять всаженного меча. Бек увидел над собой искаженное лицо с выпученными глазами. Только это был совсем не солдат Союза. Это был Рефт. Рефт сделал прерывистый, сиплый вдох и кашлянул Беку в лицо. Кровью.
Бек, натужно скуля, завозился, забрыкался, спихнул с себя враз отяжелевшее тело и встал на колени.
Рефт лежал на боку. Рука скребла пол, глаз шало косил на Бека. Он пытался что-то сказать, но вместо слов выходило бульканье. Кровь пузырилась изо рта и из носа, растекалась лужей по половицам. Черная в тени, багровая там, где падали лучики света.
Бек бережно положил ему на плечо руку, трепетно назвал шепотом по имени, да что толку. Другой рукой, скользкой от крови, Рефт сжимал рукоять своего меча. Тоже скользкую. Вытаскивать из тела лезвие оказалось куда сложней, чем всаживать. Оно вышло с легким чмоком, как раз когда Бек снова назвал Рефта по имени. Не вслух, а так. Вслух как-то не получалось. Пальцы у Рефта онемели; бессмысленные, отуманенные смертью глаза широко открылись, губы и шею залила краснота. Бек зачем-то тыльной стороной ладони провел по его рту, как будто так не ясно, что это кровь. Кровь на всем. В том числе и на Беке. Он весь как есть ею пропитался. Весь красный. Когда он поднимался, к горлу внезапно подкатил ком тошноты. Глаза Рефта по-прежнему смотрели на Бека. Нетвердой походкой он побрел к лестнице, острием меча оставляя на штукатурке розоватый желобок.
Внизу никого не было. Шум сражения если и доносился, то откуда-то издалека, с улицы. Безумные крики, стук и гомон. А еще попахивало гарью, от которой першило в носу и горле. Во рту стоял вкус крови. Крови, металла и сырого мяса. Все парни были мертвы. Возле лестницы вниз лицом лежал Стоддер, руку протянув в сторону ступеней. Затылок у него был раскроен, курчавились в запекшейся крови волосы. Кольвинг в заскорузлой багровой рубахе лежал у стены, чинно сложив руки на животе. Брейт представлял собой бесформенную груду тряпья в углу. Бедняга никогда еще не смотрелся так неприглядно и запущенно. Просто груда ветоши, и все.
Лежали здесь и четверо солдат Союза, тесным рядком, как будто сговорились и в смерти сохранять сплоченность. Бек стоял посреди них. Неприятель. Доспехи-то какие добротные. Нагрудники, поножи, блестящие одинаковые шлемы. А ребята вроде Брейта и смерть встретили разве что с расщепленной палкой, куда всунут нож. Несправедливо, правда. Вообще ни в какую.
Один солдат лежал на боку, и Бек перевернул его башмаком. Мертвец окосело уставился в потолок. Если не считать доспеха, ничего в нем особенного не было. И возрастом они не так уж отличались – вон, первая бородка кудрявится на щеках. Вот тебе и враг.
Наполовину выбитая дверь с грохотом упала под ударом ноги, и кто-то, пошатываясь, остановился на пороге, в одной руке щит, в другой палица. Бек стоял и смотрел, не поднимая даже меча. Вошедший, прихрамывая, приблизился и протяжно свистнул. Фладд.
– Что у вас тут было, парень? – спросил он.
– Не знаю.
Бек в самом деле не знал. Точнее, знал, что именно, но не знал, каким образом. Или зачем.
– Я убил…
Он попытался указать наверх, но не смог поднять руку. В конце концов он кивком указал на мертвых парней Союза у своих ног.
– Я убил…
– Сам-то цел?
Фладд в поисках раны заботливо ощупывал на нем пропитанную кровью рубаху.
– Это не моя.
– Четырех гадов, значит, укокошил? А где Рефт?
– Неживой.
– Да-да, оно и ясно. Сразу не дошло до дуралея. Ну так хоть тебе удалось выжить.
Фладд по-отцовски обхватил его за плечи и вывел на улицу. Ветер обдувал мокрую рубаху и обоссанные штаны. По уличным булыжникам вились пыль и седой пепел, валялось расщепленное дерево и оброненное оружие. Тут и там, зачастую вперемешку, лежали южане и северяне, убитые и раненые. Вон на земле, беспомощно воздев руку, корчится солдат Союза, а его топориками охаживают двое из черни. По площади все еще стлался дым, но уже видно было продолжение боя на мосту, где в темной завесе тенями метались люди, поблескивали мечи, мелькали стрелы.
