Песнь Валькирии - Лахлан Марк Даниэль
— Он был с ним, сэр, но засранец ускользнул от нас. Наши люди ищут его.
Жируа фыркнул, и пар из его ноздрей, да еще на фоне огня за спиной, делал норманна похожим на дракона перед пещерой сокровищ.
— Он не переживет эту ночь, если его не будет греть вот это.
Жируа наклонился к Луису и взял в руку волчий камень. Луис посмотрел вниз, на руку Жируа. Ему он казался совсем не камнем, а плотной темной сферой, привязанной к шее.
Жируа поднял его вверх, оторвав от груди пленника. В то же мгновение Луиса обдало волной ночных запахов — свиные кости, поджаренные на огне в особняке, бекон в дыхании Жируа, одежда солдат, загрязнившаяся от долгого похода, лошадиный и людской пот, известняковая почва и пепел, скотный двор и конная дорога. Волк внутри зашевелился, и державший камень человек, отпрыгнув, упал на землю, когда Луис зарычал, щелкнув зубами у его лица.
Рыцарь, испугавшись, выпустил камень, и Луиса вновь окутало туманом человеческих ощущений. Холодная земля жгла ноги, боль отдавалась в животе.
— Вы посмотрите на него, — сказал Жируа, — он же дикий. Он убил бы всех нас, если бы мог. За убийство возможно только одно наказание. Отнесите его к реке.
Луис, упав на землю, сначала не понял, что его ударили, и лишь спустя мгновение увидел, как подогнулись ноги, и почувствовал боль в спине. Перевернувшись, он уставился на занесенный над ним тупой конец копья. Он свернулся, чтобы прикрыться, и ощутил еще один удар по ребрам.
— Хватит, — сказал Жируа. — Неповиновение не обеспечивает легкую смерть. Отнесите его к воде.
Они установили недалеко от моста столб и подвесили на него Луиса. Туман рассеялся, розоватое солнце пятном взошло на стальном небе, но это было холодное солнце, не дающее тепла. День был безветренный, поверхность реки — серой и гладкой. Луис не чувствовал ни рук, связанных над толовой, ни замерзших ступней. На столбе, подвешенный так близко над ледяной водой, он не испытывал никаких ощущений — все его существование свелось к дыханию. Он отмечал каждый сделанный с болью вдох и выдох, пока его сознание не превратилось в маятник, качающийся от одной боли к другой.
Луис забыл, кто он и зачем он здесь, его разум затянуло льдом. Ему казалось, что он слышит Иисуса: тот говорил, что его страдания равносильны страданиям мучеников, что многие святые умерли более легкой смертью, но он, Луис, не святой и не мученик, он один из проклятых, для которых мучения плоти были лишь прелюдией к духовным пыткам. «Как ты оставил меня, так я оставлю тебя», — сказал Иисус. Это говорил Христос, светоч мира, знающий, что это такое — висеть и мучиться. Луису хотелось кричать, что он не оставил Иисуса, что он продолжает идти праведным путем, но за ним идет другой — мрачный спутник, от которого невозможно отделаться.
Эта мысль сменилась мыслью об Одине. Он пришел к нему, тоже висящий, и говорил с ним о рунах, о судьбе и древних договорах, которые нельзя нарушить. Он говорил ему, что страдания — это ворота, через которые можно войти в цветущий сад. Река текла к источнику, и источник вытекал из реки.
На груди Луиса висел камень, но руки были связаны, так что он не мог снять его, даже если бы захотел. Он был плитой на его могиле. Волк внутри смотрел холодными глазами. Он ждал.
«Сними камень, — казалось, говорил он. — Я не съем тебя, не причиню тебе вреда».
Но Луис не мог его снять, даже если бы хотел. Снять его означало просто выбрать другую смерть — забвение. Волк будет охотиться за девушкой и убьет ее, как он поступил в прошлой жизни. Нет. Что же тогда?
В миг озарения он понял свою ошибку. Он думал так, словно у него был выбор. Но веревки на руках и ногах лишили его выбора.
Его обжигал холод морозного дня. Он слышал насмешки и ощущал удары в лицо. Солдаты бросали в него снежки. Темнело, становилось еще холоднее. Он был сосулькой в пещере, водой, которая от холода стала камнем.
Иногда он видел лицо Жируа. У норманна на поясе висел меч Луиса, кривой лунный меч. Он был отравлен ведьмиными снами. Этим мечом можно было убить волка. А если попробовать договориться с Жируа? Нет. Это должна сделать та девушка. Или все начнется заново. Где она? Норманн направил острие меча в грудь Луису, словно предлагая убить его. Затем убрал меч.
— Я иду обедать, — сказал он, и слова его прозвучали ударами гонга в огромной пещере.
Может, он неправ. Может, образы, которые он видел в источнике много лет назад, были ошибкой. Может, он не возродится снова. Он умрет, перестанет мыслить и чувствовать, навечно станет камнем, а может, попадет на небеса. Наверное, он уже умер и это — Хель, где продолжаются его земные мучения.
Была ночь, и ледяная луна, большая и полная, смотрела на него сверху.
— Ты ничего не получил, — сказал кто-то рядом по-норвежски. — Ты ничего не получил. Он дает силу? Можно мне взять его, мой мертвец? Он не принес тебе удачи, но это символ нашего бога, и я хочу взять этот знак себе.
Луис не мог видеть человека, говорившего эти слова, даже не понимал, правда ли то, что он их слышит.
Человек снял камень с его шеи.
Все тело болело, от пальцев на ногах до ладоней, которые не настолько онемели, чтобы не обращать внимания на боль в неестественно вывернутых кистях. Слабый человек, не умеющий переносить боль, исчез, на его место пришел сильный волк. Он вскрикнул от боли, рванулся и скрутился в своих путах, но не смог их снять. А потом тот человек ушел.
Глава двадцать седьмая
Союз рун
— Все хорошо, все хорошо, ты на своем месте. Ты теперь со мной. Ты со мной.
Фрейдис прижимала Стилиану к себе, тихонько покачивая худенькое тело госпожи. Над ними кружились пять рун. Она видела их и чувствовала, что они тоже видят ее. Если бы только Стилиана могла очнуться и воспользоваться ими! Госпожа описала их ей, рассказала об их силе. Одна из них горела во тьме яростным наконечником стрелы. Леди нужно согреть.
— Проснись и призови свою магию, госпожа. Посмотри, здесь есть одна горящая. Я чувствую ее жар. Возьми ее себе, согрейся ее теплом.
Но Стилиана бесчувственно лежала в ее руках. Фрейдис увидела на ее шее черные синяки.
— Что они с тобой сделали? Мне надо было остаться с тобой и убить твоих врагов, когда они приблизились к тебе.
Фрейдис думала, что ее слезы высохли много лет назад, когда были убиты все ее родные, а она ушла с их убийцами. Она была практичной женщиной. Но теперь она снова плакала.
Она посмотрела вверх, на сияющие во тьме руны. Стены туннеля не были для них препятствием. Казалось, они свободно проходят сквозь них и даже берут у них силу. Одна из них оставляла на стене золотые швы своих контуров, настолько похожие на настоящее золото, что в другое время Фрейдис вернулась бы сюда с долотом. Та, что горела подобно огню — наконечник стрелы, — обращала камень стен в темное стекло.
Руна коня была лишь запахом, но таким явным, что он вызывал образ коня в ее голове. Руна-факел освещала проход. Она никогда раньше не видела магические символы Стилианы, хотя госпожа много раз рассказывала ей о них.
— Почему вы не идете к ней? Почему не разбудите ее? — вопрошала она.
Фрейдис повернулась к руне огня и сумела дотянуться до нее во тьме.
Та опустилась ей на руку, точнее, на руку опустился ее образ. Он горел на ладони, словно странный изогнутый меч человека-волка, яркий и теплый.
— Если бы ты могла ее согреть, — сказала Фрейдис. — Она — твоя госпожа. Оживи ее.
Тепло руны огня распространилось шире, и Фрейдис почувствовала, как согревается.
Это было очень приятное ощущение физического тепла, которое принесло с собой образы очага, лагеря, огня, отпугивающего волков и медведей, огня, на котором закипает вода и жарится пища.
Она немного посидела так, покачивая Стилиану. Ей хотелось уйти отсюда, унести свою госпожу из этого мрачного места, но убаюкивающее тепло украло у нее всю волю. Это было тепло постели в морозное утро, тепло объятий любимого.
