Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)
Весь следующий день я читала мысли каждого, с кем ты разговаривал, и с изумлением выяснила, что ты держишь слово. Я никак не могла понять тебя. Зато убедилась, что связана с тобой как нельзя более прочными узами. И сделала все возможное, чтобы оставаться как можно дальше от тебя. Но каждый день аромат твоей кожи, твоего дыхания… становился для меня таким же потрясением, как в самый первый раз.
Она снова посмотрела на меня глазами, полными удивительной нежности.
– И все-таки, – продолжала она, – было бы лучше, даже если бы я выдала всех нас в первую же минуту, чем если бы теперь, здесь, когда вокруг нет свидетелей и меня ничто не останавливает, я причинила тебе вред.
– Почему?
– Ах, Бо… – она коснулась моей скулы кончиками пальцев. От этого легкого прикосновения меня охватил трепет. – Бо, мне было бы незачем жить, если бы я навредила тебе. Ты не представляешь, как это мучает меня, – она вновь смутилась и опустила голову. – Как подумаю, что ты лежишь неподвижный, белый, холодный… и больше я никогда не увижу, как ты краснеешь, не увижу блеск озарения в твоих глазах, когда ты разгадываешь мои отговорки… это невыносимо, – она устремила на меня взгляд прекрасных измученных глаз. – Теперь у меня нет ничего дороже тебя. Ты – самое важное, что только есть в моей жизни.
У меня кружилась голова от стремительных перемен в разговоре. Всего несколько минут назад мы, если я не ошибся, говорили о моей неминуемой смерти, а теперь вдруг перешли на признания.
Я крепче сжал ее руку и заглянул в золотистые глаза.
– Мои чувства ты уже знаешь. Я здесь потому, что мне легче умереть, чем жить без тебя. – Я вдруг понял, насколько пафосно это звучит. – Прости, я кретин.
– Ты кретин, – со смехом согласилась она, и я засмеялся вместе с ней.
– Вот пума и влюбилась в ягненка… – пробормотала Эдит. Меня снова пронзил электрический разряд.
Я попытался скрыть свою реакцию.
– Глупый ягненок.
Она вздохнула.
– А пума – больная на голову мазохистка.
Долгое время она молча смотрела в сторону леса, а я гадал, о чем она думает.
– Но почему… – начал я и умолк, не зная, как продолжить.
Она повернулась ко мне и улыбнулась, солнце заиграло на ее лице.
– Да?
– Скажи, почему ты убежала от меня – здесь, на поляне?
Ее улыбка погасла.
– Ты знаешь, почему.
– Нет, я о другом: что такого я сделал? Я хочу знать, что я должен делать, чтобы тебе было легче, выяснить, что можно и чего нельзя. Вот это, например, – я провел большим пальцем по ее запястью, – кажется, можно.
– Ничего такого ты не сделал, Бо. Во всем виновата я.
– Но я хочу помочь.
– В таком случае… – она на минуту задумалась. – Просто ты находился слишком близко. Большинство людей инстинктивно сторонится нас, вот я и не ожидала, что ты настолько приблизишься. А еще – запах твоего горла… – она осеклась и присмотрелась ко мне, пытаясь понять, не встревожила ли меня.
– Ясно, – я опустил голову и прижал подбородок к шее, прикрывая ее. – Ну вот, горла не видно.
Эдит усмехнулась.
– Да нет, дело скорее в том, что это было слишком неожиданно.
Она подняла свободную руку и легко приложила ее сбоку к моей шее. Я сидел тихо, понимая, что озноб от ее прикосновения должен был стать естественным предостережением об опасности, и гадая, почему я не чувствую страха. Мной владели совсем другие чувства.
– Видишь? – произнесла она. – Все прекрасно.
Моя кровь бурлила, и я жалел, что не могу приказать ей течь помедленнее: мне казалось, труднее всего Эдит слышать глухой отзвук пульса в моих жилах.
– Мне нравится, – шепнула она и мягко высвободила другую руку. Я безвольно уронил руки на колени. Она бережно провела по моей горящей щеке, потом взяла мое лицо в свои маленькие, прохладные ладошки.
– Не шевелись, – шепотом попросила она.
Меня словно парализовало, когда она вдруг склонилась ко мне и прижалась щекой к моей груди, слушая сердце. Сквозь тонкую рубашку я чувствовал ледяной холод ее кожи. С намеренной медлительностью ее руки прошлись по моим плечам, обвили шею, обняли меня. Я слушал ее ровное и осторожное дыхание, звучащее как будто в такт моему сердцу. Один вдох на три удара, один выдох на следующие три.
У нее вырвался тихий возглас.
Не знаю, сколько мы просидели неподвижно. Может, несколько часов. Постепенно мое сердце угомонилось. Я понимал, что в любой момент ощущения могут стать невыносимыми для Эдит, и тогда моя жизнь оборвется – так быстро, что я, наверное, даже не замечу. И все-таки не боялся. Я не мог думать ни о чем, кроме ее прикосновений.
А потом она разжала объятия и отстранилась – пожалуй, слишком рано. Ее взгляд снова стал умиротворенным.
– В следующий раз будет легче, – довольно объявила она.
– А сейчас тебе было очень трудно?
– Легче, чем мне представлялось. А тебе?
– Было ничего… для меня.
Мы улыбнулись друг другу.
– Вот, – она взяла мою ладонь – свободно, легко, даже не задумываясь, – и приложила ее к своей щеке. – Чувствуешь, как ты меня согрел?
Она и вправду была почти теплой, ее обычно ледяная кожа. Но я лишь мимоходом отметил это – ведь я наконец коснулся ее лица, о чем мечтал почти непрестанно с тех пор, как впервые увидел ее.
– Не шевелись, – шепнул я.
Никто не способен хранить неподвижность лучше вампира. Она закрыла глаза и превратилась в статую.
Двигаясь еще медленнее, чем ранее она, стараясь не сделать ни одного неожиданного движения, я погладил ее по щеке, кончиками пальцев коснулся закрытых сиреневых век, теней во впадинках под глазами. Обвел идеально очерченный нос и очень бережно – безупречные губы. От моих прикосновений они раскрылись, и я ощутил на пальцах ее прохладное дыхание. Хотелось прильнуть к ней, вдохнуть ее запах, но я понимал, что это будет чересчур. Если она способна владеть собой, то и я смогу, пусть и в меньшей степени.
Каждое мое движение было нарочито медленным, чтобы Эдит успевала предвидеть его заранее. Я провел ладонями по обеим сторонам ее стройной шеи, остановил руки на ее плечах, обвел большими пальцами изгиб немыслимо хрупких ключиц.
Во многих отношениях она оказалась гораздо сильнее меня. Я утратил власть над собственными руками, едва они соскользнули с ее плеч и приблизились к острым лопаткам. Не сдержавшись, я обнял ее и крепко прижал к груди. Мои руки скрестились у нее за спиной, спустились ниже, к талии.
Она приникла ко мне, но это было ее единственное движение. Ее дыхания я не слышал.
Значит, времени у меня в обрез.
Я наклонился, на долгую секунду уткнулся лицом в ее волосы и глубоко вдохнул ее запах. Потом заставил себя разжать руки, отпустить ее и отстраниться. Одна рука отказалась подчиниться, скользнула по ее руке и остановилась на талии.
– Извини, – выговорил я.
Эдит открыла голодные глаза. Но страха я не ощутил, только желудок глубоко внутри сжался и сердце вновь заколотилось.
– Если бы только… – прошептала она, – если бы ты почувствовал… как сложно и запутанно то, что… чувствую я. Тогда ты понял бы.
Она поднесла руку к моему лицу, провела пальцами по волосам.
– Объясни, – задыхаясь, попросил я.
– Вряд ли я смогу. Понимаешь, с одной стороны, голод – или жажда, – вот то, что я чувствую по отношению к тебе. Думаю, отчасти ты меня понимаешь. Хотя, – на ее лице возникла полуулыбка, – поскольку у тебя нет зависимости ни от каких запрещенных наркотиков, вряд ли ты можешь полностью проникнуться этими чувствами.
– Но… – она легонько коснулась пальцами моих губ, и мое сердце снова дрогнуло, – у меня есть и другие желания, другой голод, которого я даже сама не понимаю.
– Я понимаю это лучше, чем ты думаешь.
– А я не привыкла к настолько человеческим чувствам. Это всегда так бывает?
– Со мной? – я помолчал. – Нет, еще ни разу не было. Никогда прежде.
Она взяла мое лицо в ладони.
– Не представляю, как это – быть рядом с тобой, – призналась она. – Не знаю, получится ли у меня.
Я накрыл ладонью ее руку, медленно наклонился и коснулся лбом ее лба.
– Этого достаточно, – вздохнул я и закрыл глаза.
Так мы сидели некоторое время, потом она запустила пальцы в мои волосы. Запрокинув голову, она дотронулась губами до моего лба. Мое сердце вновь понеслось сбивчивым галопом.
– У тебя получается гораздо лучше, чем ты считаешь, – заметил я, когда снова смог говорить.
Она отстранилась и снова взяла меня за руки.
– Я родилась с человеческими инстинктами. Хоть они и запрятаны глубоко, они во мне все-таки есть.
Не знаю, как долго мы смотрели друг другу в глаза; мне показалось, что шевелиться Эдит не хочется так же, как и мне. Но дневной свет уже тускнел, тени деревьев удлинялись, подбираясь к нам.
– Тебе пора.
– А я думал, мои мысли ты не читаешь.
Она улыбнулась.
– Учусь понемногу.
Внезапно ее глаза возбужденно вспыхнули.
– Можно, я покажу тебе кое-что? – спросила она.
