Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)
Когда прозвучал первый звонок, я сделал глубокий вдох. Пора.
– Ты не задала мне еще один вопрос.
– Вообще-то их у меня еще много, а какой имеешь в виду ты?
– Совершал ли я поступок, о котором мне стыдно вспоминать.
Она усмехнулась.
– Что, захватывающий рассказ?
– Пока не знаю. Скажу через пять минут.
И я отошел от стола. Ее глаза блестели от любопытства.
За моим прежним столом вся компания уже вставала, собираясь расходиться. Я подошел к ней.
Мои щеки горели, ну и ладно. Мне и полагается выглядеть взволнованным. Тот смазливый парень из мыльной мелодрамы, в которой моя мать не пропустила ни единой серии, тоже раскраснелся, когда играл в похожей сцене. Благодаря ему у меня имелся приблизительный сценарий, дополненный моими собственными мыслями об Эдит. Я надеялся, что доза лести окажется достаточной.
Джереми заметил меня первым, его взгляд стал подозрительным. Глаза перебегали с моего багрового лица на Эдит и обратно.
– Тейлор, можно тебя на минутку? – Понижать голос я не стал.
Она стояла прямо в гуще народу. Логан обернулся и зло вытаращил на меня зеленые рыбьи глаза.
– Конечно, Бо. – Тейлор смутилась.
– Послушай, – начал я, – я так больше не могу.
Все притихли. У Джереми округлились глаза. Аллен сконфузился. Маккайла смотрела на меня так пристально, словно не верила своим глазам. Но она никак не могла понять, к чему я веду и зачем мне понадобились зрители.
Тейлор растерялась.
– Что?..
Я нахмурился. Безо всякого труда: я здорово злился на себя за то, что не сумел придумать что-нибудь получше. Но импровизировать было уже слишком поздно.
– Мне надоело быть пешкой в твоей игре, Тейлор. Тебе хотя бы раз приходило в голову, что у меня есть собственные чувства? А мне остается лишь наблюдать, как ты используешь меня, чтобы спровоцировать чью-то ревность! – Я бросил быстрый взгляд в сторону Логана, у которого открылся рот, и снова уставился на Тейлор. – И тебе нет дела до того, что мое сердце разбито. Неужели красота сделала тебя такой жестокой?
У Тейлор широко открылись глаза, рот округлился буквой «о».
– Я не намерен продолжать эту игру. Всю эту комедию с выпускным. Все, я пас. Иди с тем человеком, с которым тебе по-настоящему хочется пойти, – на этот раз я задержал взгляд на Логане.
И я вышел из кафетерия, хлопнув дверью – в надежде, что это подчеркнет драматизм ситуации.
Эти минуты я не забуду и не прощу себе никогда.
Но, по крайней мере, теперь я свободен. Наверное, игра все-таки стоила свеч.
Откуда ни возьмись рядом со мной появилась Эдит и подстроилась к моему шагу так легко, словно мы с самого начала вышли вместе.
– Да, эффектно, – оценила она.
Я тяжело вздохнул.
– Пожалуй, небольшой перебор. Подействовало?
– Как по волшебству. Тейлор чувствует себя роковой женщиной. Если Логан к понедельнику не пригласит ее на выпускной, я здорово удивлюсь.
– Вот и хорошо, – усмехнулся я.
– А теперь займемся тобой…
На биологии Эдит продолжала расспросы, пока в класс не вошла миссис Баннер и снова не втащила этажерку с видеодвойкой. Пока она готовилась к демонстрации фильма и гасила свет, я заметил, что Эдит отодвинула свой стул от моего чуть дальше. Это не помогло. Едва в классе стало темно, точно так же, как вчера, между нами замерцали искры, и я ощутил неуемное желание протянуть руку, преодолеть разделяющее нас узкое пространство и коснуться ее гладкой прохладной кожи.
Спустя некоторое время, может, минут пятнадцать – или всего две, но бесконечно длинных из-за электрических вспышек между нами, – я осторожно передвинул свой стул и медленно наклонился в сторону, пока не коснулся рукой плеча Эдит. Она не стала отстраняться.
Мне казалось, это прикосновение поможет, усмирит назойливую тягу, но эффект оказался прямо противоположным. Нервная дрожь усилилась, электрические искры разрослись, превратились в разряды. И я вдруг понял, что умираю от желания обнять ее за плечи, притянуть и прижать к себе. Мне хотелось провести пальцами по ее волосам, зарыться в них лицом. Хотелось обвести контуры ее губ, скулы, длинную шею…
И конечно, в переполненном классе об этом не могло быть и речи.
Я наклонился над столом, положил подбородок на сложенные руки, вцепился пальцами в край стола и попытался удержаться в таком положении. На Эдит я не смотрел, боясь, что под ее взглядом сохранять самообладание станет еще труднее. Я заставлял себя смотреть фильм, но разноцветные пятна наотрез отказывались складываться в доступные пониманию образы.
Миссис Баннер включила свет, и я с облегчением вздохнул, наконец решившись взглянуть на Эдит. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением.
Как и вчера, до спортзала мы дошли молча. И точно так же, как вчера, Эдит без слов провела по моей щеке – на этот раз тыльной стороной прохладной ладони, легким движением от моего виска до подбородка, – потом развернулась и ушла.
Физкультура пролетела быстро. Ради экономии времени тренер Клапп велела нам выбрать тех же партнеров, что и на предыдущем уроке, и со мной в паре снова оказалась Маккайла. А я, ради нашей общей безопасности, весь урок наблюдал за одиночной игрой в бадминтон в ее исполнении. Сегодня она со мной не заговаривала, но я так и не понял, почему: то ли из-за сцены в кафетерии, то ли из-за нашей вчерашней размолвки, а может, просто заметила отсутствующее выражение на моем лице. Где-то в глубине души я испытывал неловкость, но сосредоточиться на ней не мог, точно так же, как не мог смотреть фильм на биологии.
Уже знакомое ощущение гармонии охватило меня, когда я вышел из спортзала и заметил в тени у стены ждущую Эдит. В моем мире все было хорошо и правильно. Я машинально расплылся в улыбке. Она улыбнулась в ответ и продолжила допрос с пристрастием.
Но теперь вопросы были другими, отвечать на них становилось все сложнее. Она хотела знать, чего мне недостает в Форксе по сравнению с Финиксом, а если я упоминал о чем-то незнакомом ей, требовала подробных объяснений. Мы просидели в машине перед домом Чарли несколько часов, тем временем небо потемнело, разверзлось и начался внезапный потоп.
Я пытался описать невозможное: запах ларреи, или креозотового куста, – горький, чуть смолистый, но все-таки приятный; пронзительное, надрывное стрекотание цикад в июле; перистый рисунок голых веток; сами размеры неба, белесо-голубого, простирающегося от горизонта до горизонта, линию которого нарушают лишь невысокие горы, сложенные лиловыми вулканическими породами. Труднее всего было объяснить, почему все это кажется мне таким красивым, оправдать красоту пейзажа со скудной, колючей растительностью, которая зачастую выглядела полумертвой, красоту оголенного рельефа земли с неглубокими впадинами долин между скалистыми гребнями гор, озаренных солнцем. В попытке объясниться я заметил, что помогаю себе жестами.
Негромкие наводящие вопросы Эдит не сбивали меня с мысли, и я говорил, не стесняясь того, что разговор превратился в монолог. Наконец, когда я закончил подробно описывать свою прежнюю комнату, Эдит, вместо того чтобы задать следующий вопрос, взяла паузу.
– У тебя кончились вопросы? – с облегчением спросил я.
– Ничего подобного, но скоро вернется твой отец.
– А сколько сейчас времени? – подумал я вслух, глядя на часы. Результат меня удивил.
– Сумерки… – пробормотала Эдит, глядя в сторону запада и горизонта, скрытого облаками. Голос прозвучал задумчиво, словно мыслями Эдит была где-то далеко. Я наблюдал за ней, а она устремила невидящий взгляд сквозь ветровое стекло.
Пока я глазел на нее, она вдруг повернулась ко мне.
– Для нас это самое безопасное время суток, – ответила она на невысказанный вопрос в моих глазах. – И самое спокойное. Но вместе с тем – в каком-то смысле самое печальное… конец очередного дня, возвращение ночи. Темнота настолько предсказуема, правда? – Она задумчиво улыбнулась.
– А мне нравится ночь. Если бы не темнота, мы никогда не увидели бы звезды, – я нахмурился. – Впрочем, здесь они все равно видны редко.
Она рассмеялась, у нее вдруг поднялось настроение.
– Чарли будет здесь через несколько минут. Так что если не хочешь говорить ему, что в субботу едешь со мной… – она с надеждой посмотрела на меня.
– Ну уж нет, спасибо. – Я подхватил рюкзак, двигаясь неловко, так как от долгого сидения в машине у меня затекла спина. – Значит, завтра моя очередь?
– Еще чего! – притворно возмутилась она. – Я же сказала, что у меня есть еще вопросы.
– Куда уж больше!
Она улыбнулась, показывая ямочки.
– Завтра узнаешь.
Я смотрел на нее слегка ошарашенно, как обычно.
Мне всегда казалось, что у меня нет особых предпочтений. У каждого из моих друзей в Финиксе они имелись: одному нравились блондинки, другому – длинные ноги, третьему – голубые глаза. А я в этом смысле был довольно непритязателен: любая девчонка хороша, если она симпатичная. Но теперь я понял, что угодить мне труднее, чем кому-либо из моих приятелей. Видимо, у меня совершенно особенные предпочтения, а я об этом даже не подозревал. Я не знал, что мой любимый цвет волос – бронзовый, с металлическим блеском, потому что раньше никогда такого не видел. Не знал, что ищу глаза медового оттенка, потому что и они мне раньше не попадались. Я не догадывался, что губы девчонки должны быть изогнуты так, а не иначе, что ее скулы должны быть высокими, а глаза – удлиненными и чуть раскосыми. Словом, мне по вкусу только один типаж, вернее – одно лицо.
