Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)
– В автожаргоне я не силен.
Она легко развернулась.
– «БМВ».
– А, понятно.
Школа осталась позади, мы снова очутились вдвоем. Уединение ощущалось как свобода, где за нами некому подсматривать и подслушивать.
– Ну что: можно считать, что «другой раз» наступил? – спросил я.
От нее не ускользнул мой многозначительный тон.
Она нахмурилась.
– Видимо, да.
Сохраняя на лице невозмутимое выражение, я ждал объяснений. Она смотрела на дорогу, как будто действительно нуждалась в этом, а я наблюдал за ней. На лице Эдит сменили друг друга несколько выражений, но так быстро, что я не успел истолковать их. Я уже начинал подозревать, что мой вопрос она просто пропустит мимо ушей, как вдруг она остановила машину. В удивлении я вскинул голову. Мы уже стояли возле дома Чарли, припарковавшись за моим пикапом. Видимо, ездить с Эдит проще, если не смотреть по сторонам.
– Ты все еще хочешь знать, почему тебе нельзя видеть меня на охоте? – спросила она. Голос звучал серьезно, но в глазах пряталась насмешка. Совсем не такая, как за обедом, в кафетерии.
– Да. И почему ты так… разозлилась, когда я об этом спросил.
Она подняла брови.
– Я тебя напугала?
В вопросе слышалась надежда.
– А ты хотела?
Она склонила голову набок.
– Может быть.
– Тогда ладно. Само собой, я перепугался.
Она улыбнулась, покачала головой и снова посерьезнела.
– Извини за такую реакцию. Как подумала, что ты окажешься рядом… пока мы охотимся… – она стиснула челюсти.
– Это настолько плохо?
Она процедила сквозь зубы:
– Очень.
– А почему?
Она тяжело вздохнула, глядя сквозь ветровое стекло на облачный вал, нависший над самой землей неподалеку, казалось, на расстоянии вытянутой руки.
– На охоте, – медленно и нехотя заговорила Эдит, – мы подчиняемся разуму в гораздо меньшей степени, чем чувствам. Особенно чувству запаха. Если ты окажешься где-нибудь поблизости в такой момент, когда я не в силах владеть собой… – она покачала головой, продолжая угрюмо смотреть на тяжелые тучи.
Я старался сохранять невозмутимый вид, предчувствуя, что вскоре она украдкой бросит взгляд на меня, проверяя мою реакцию. Но наши взгляды встретились, и ощущение от паузы изменилось – возникло напряжение. Искры, которые я заметил на уроке, вновь наэлектризовали атмосферу, пока Эдит, не мигая, смотрела мне в глаза. Лишь когда закружилась голова, я понял, что не дышу. Я прерывисто вздохнул, нарушив молчание, и она закрыла глаза.
– Бо, по-моему, тебе пора домой, – голос звучал сдавленно, напоминая в эту минуту не гладкий шелк, как обычно, а шелк-сырец; взгляд вновь устремился на облачное небо.
Я открыл дверцу, и от ледяного ветра, который ворвался в машину, у меня прояснилось в голове. Осторожно, чтобы не оступиться от головокружения и слабости, я выбрался из машины и закрыл дверцу. Меня заставило обернуться жужжание автоматического подъемника, опускающего стекло.
– И кстати, Бо… – окликнула Эдит уже ровным голосом. С легкой улыбкой на губах она прислонилась к дверце и выглянула в окно.
– Что?
– Завтра моя очередь.
– Какая еще очередь?
Ее улыбка стала шире, заблестели ослепительные зубы.
– Задавать вопросы.
И она укатила: машина пронеслась по улице и скрылась за углом прежде, чем я успел собраться с мыслями. Улыбаясь, я зашагал к дому. По крайней мере, стало ясно, что завтра мы с Эдит обязательно увидимся.
В ту ночь, как обычно, она была звездой моих сновидений. Но атмосфера изменилась и в ночном мире. Она была пронизана теми же электрическими разрядами, которые проскакивали между нами накануне днем, и я постоянно ворочался и часто просыпался. Только под утро, совсем измученный, я наконец уснул без сновидений.
Когда прозвонил будильник, я ощущал и тяжкую усталость, и в то же время прилив сил. После душа, причесываясь перед зеркалом в ванной, я разглядывал себя. Выглядел я, как обычно, и все-таки что-то изменилось. Волосы по-прежнему темные и чересчур густые, бледная кожа, выпирающие кости… все как всегда. Глаза все те же – голубые… и вдруг я понял, что дело в глазах. Мне всегда казалось, что голубой цвет глаз придает моему лицу неуверенное выражение, однако сейчас цвет остался прежним, но парень, который смотрел на меня из зеркала, выглядел решительным и уверенным в себе. Интересно, когда это произошло. Кажется, я уже догадывался.
Завтрак прошел как обычно. Чарли поджарил себе яичницу, я съел миску хлопьев. За едой я думал, забыл ли он про субботу.
– Насчет субботы… – начал он, как будто прочитав мои мысли. Похоже, на почве телепатии у меня развивается паранойя.
– Что, пап?
Он прошелся по кухне и открыл воду.
– Не передумал ехать в Сиэтл?
– Пока все планы в силе.
Я нахмурился: лучше бы он не поднимал эту тему – не пришлось бы мучиться, давая уклончивые ответы.
Он выдавил на тарелку каплю жидкого мыла и принялся возить по ней посудной щеткой.
– А ты уверен, что никак не успеешь вернуться до бала?
– Пап, на бал я не собираюсь.
– Тебя что, никто не позвал? – он не сводил глаз с тарелки.
– Просто это не мое, – напомнил я.
– А-а, – вытирая тарелку, он нахмурился.
Я задумался: неужели он боится, что я стану изгоем? Наверное, надо было объяснить, что я получил кучу предложений. Но эффект мог оказаться обратным. Вряд ли Чарли обрадуется, узнав, что все предложения я отклонил. Тогда придется объяснить ему, что есть девушка… которая не звала меня на бал… а вдаваться в подробности мне не хотелось по вполне понятным причинам.
Это навело меня на мысли о выпускном, Тейлор и уже купленном ею платье, о том, что Логан меня не выносит, и прочей неразберихе. Я до сих пор не знал, как быть. В моем мире никаких выпускных не существовало. В мире, где есть Эдит Каллен, я не собирался проявлять интерес ни к какой другой девушке. И вообще, нечестно будет потакать Тейлор, если у меня не лежит к ней душа.
Помахав мне рукой, Чарли ушел, а я направился наверх, чистить зубы и собирать учебники. Услышав, что полицейская машина уехала, я тут же метнулся к окну. Серебристый «вольво» уже ждал на подъездной дорожке, на месте, которое еще совсем недавно занимала машина Чарли. Прыгая через три ступеньки, я одолел лестницу и уже через секунду вылетел за дверь, гадая, надолго ли установился этот невероятный порядок. Лучше бы навсегда.
Эдит ждала в машине и, казалось, не видела, как я захлопнул дверь дома, не удосужившись поставить замок на сигнализацию. Я подошел к «вольво», робко помедлил перед дверцей, открыл ее и сел. Она непринужденно улыбалась и, как обычно, была невыносимо прекрасна и безупречна.
– Доброе утро. Как ты? – ее взгляд блуждал по моему лицу. Мне показалось, что она задала вопрос не просто из вежливости.
– Хорошо, спасибо.
Рядом с ней у меня всегда все отлично, а не просто хорошо.
– Вид у тебя усталый.
– Не спалось, – признался я.
Она засмеялась.
– Мне тоже.
Двигатель негромко заурчал. К этому звуку я уже начинал привыкать. Наверняка вздрогну от рычания своего пикапа, когда мне придется снова ездить на нем.
– Да уж! – отозвался я. – И все-таки мне, наверное, удалось поспать чуть подольше, чем тебе.
– Держу пари, что так и было.
– Чем же ты занималась ночью?
Она рассмеялась.
– Даже не мечтай! Сегодня вопросы задаю я.
– А-а, ну да. – Я наморщил лоб, не в силах представить, чем могу быть интересен ей. – Что ты хочешь узнать?
– Твой любимый цвет? – с предельной серьезностью спросила она.
Я пожал плечами.
– День на день не приходится.
– А сегодня какой?
– Эм-м… наверное… золотистый.
– А есть причины? Или просто так?
Я смущенно прокашлялся.
– Такого цвета у тебя сегодня глаза. А если бы ты спросила через неделю, я, наверное, назвал бы черный.
Она взглянула на меня с выражением, которого я не понял, но, прежде чем успел спросить, она перешла к следующему вопросу.
– Какая музыка у тебя сейчас в плеере?
Я задумался на секунду, а потом вспомнил, что последним слушал диск, который подарил мне Фил. Услышав от меня название группы, Эдит улыбнулась и открыла бардачок под магнитолой. Оттуда, из стопки дисков – штук тридцати, едва поместившихся в тесном пространстве, – она достала один и протянула мне.
– Меняемся на Дебюсси? – она подняла бровь.
Так продолжалось весь день. Провожая меня с урока на урок, а также весь обеденный час в кафетерии она неустанно расспрашивала меня. Ей хотелось знать все, вплоть до самых незначительных подробностей моего существования. Какие фильмы мне нравятся, какие я терпеть не могу, немногие места, где я уже побывал, и множество мест, где хотел бы побывать, и книги, бесчисленное множество вопросов о книгах.
Я не мог припомнить, когда в последний раз говорил так много. Почти все время я чувствовал себя неловко, уверенный, что уже до смерти ей наскучил. Однако она с интересом выслушивала мои ответы, уточняла, требовала деталей. И я терпел этот сеанс психоанализа, раз уж для нее это важно.
