Скотт Линч - Красные моря под красными небесами
– У женщин с такой чуткой душой, как у тебя, дурного настроения не бывает, – улыбнулся Жан. – Бывает только хорошее… и превосходное.
– Знаешь, на моей родине льстивых наглецов подвешивают в железных клетках жариться на солнышке.
– А, тогда понятно, почему ты из дома удрала! При виде тебя ни один здравомыслящий мужчина не удержится от обольстительных речей, а значит, не избежит клетки…
– Так, это уже переходит все мыслимые границы…
– Да я просто стараюсь отвлечься…
– Ах, значит, наш отдых тебя не отвлек?
– Может быть, стоит повторить?
– Увы, самое страшное на корабле – это не Дракеша и не я, а долг службы, – вздохнула Эзри, целуя Жана в щеку. – Если хочешь заняться чем-нибудь полезным, сходи в носовой трюм, принеси алхимические светильники.
– Сколько?
– Все, что есть.
4К десяти часам вечера архипелаг Призрачных ветров плотным покровом окутала непроглядная мгла. «Ядовитая орхидея» под марселями приближалась к Гостиному проходу, залитая серебристым и золотисто-янтарным сиянием сотен алхимических фонарей, прикрепленных к мачтам и реям и расставленных вдоль бортов корабля, от носа до кормы; в темной воде дробились отражения бесчисленных огоньков.
– Шесть фатомов под килем! – выкрикнул один из двух матросов, замерявших ручными лотами глубину у бортов.
Шесть фатомов, то есть тридцать шесть футов, между килем и морским дном – приличная глубина, «Ядовитая орхидея» проходила отмели и много мельче.
Обычно глубину замерял один лотовый, и то лишь при необходимости, а сейчас два самых опытных моряка то и дело опускали лоты за борт и раз за разом выкрикивали промеры. Рядом с каждым лотовым стояла группа вооруженных матросов в доспехах – то ли охранники, то ли дозорные.
Необычные меры предосторожности установили на всем корабле. На реях, обвязавшись страховочными тросами (если сорвутся, то повиснут, как маятники, но останутся живы), сидели марсовые в ожидании приказов ставить паруса. Разводить огонь и курить строго-настрого запрещалось. За плотно закрытыми ставнями в капитанской каюте спали Козетта и Паоло, у входа и в тамбуре стояли вооруженные охранники. Дракеша облачилась в кольчугу Древнего стекла и перепоясалась перевязью с двумя саблями.
– Шесть без четверти! – крикнул лотовый.
– Туман поднимается, – сказал Жан Локку.
Приятели стояли у правого борта на юте. Дракеша неторопливо расхаживала по палубе. Молчун встал к штурвалу, а Дельмастро поставила у нактоуза футляр с набором мерных песочных часов.
– Ну, понеслись, – сказал Молчун.
«Ядовитая орхидея» подошла к проливу в милю шириной; прибрежные скалы были невысоки, всего лишь до середины мачты, а за ними начинались темные джунгли, полные приглушенных шорохов и звериного рыка. Корабельные фонари бросали сияющие круги света на черную воду пролива, откуда поднимались тонкие щупальца тумана.
– Пять с половиной фатомов! – крикнул лотовый у правого борта.
– Капитан, четыре узла, – объявил с кормы Утгар.
– Четыре узла, – повторила Дракеша. – Корма вровень с входом в пролив. Дельмастро, время пошло. Отмерьте десять минут.
Дельмастро перевернула первый стеклянный сосуд в футляре; тонкая струйка песка посыпалась в нижнее отделение.
– Внимание! – обратилась Дракеша к матросам на палубе. – Если почувствуете что-то странное, к бортам не приближайтесь. Если на палубе оставаться невмоготу, спускайтесь в кубрик. Это испытание мы перетерпим, нам не впервой. Пока вы на корабле, вам ничего не угрожает. Помните об этом. Не покидайте корабля.
Туман стлался толстыми слоями, скрывая из виду очертания скал и джунглей. Непроницаемая мгла окружила корабль.
– Десять минут, капитан! – сказала Дельмастро.
– Пять фатомов под килем! – выкрикнул лотовый.
– Молчун, руль под ветер! – велела Дракеша, отмечая что-то угольком на сложенном листе пергамента. – Две спицы под ветер.
– Есть, капитан, две спицы под ветер.
Повинуясь повороту руля, корабль чуть отклонился влево. Марсовые, строго следуя указаниям Дракеши, подобрали паруса.
– Дельмастро, отмерьте двенадцать минут.
– Есть, капитан.
За двенадцать минут туман, будто дым разгоревшегося лесного пожара, затянул все вокруг колышущейся белесой пеленой, надежно отрезав корабль от окружающего мира. Привычные звуки – скрип снастей, плеск воды за бортом, шум голосов – зазвучали приглушенно, будто далекое эхо. Казалось, безостановочное наступление тумана сдерживал лишь свет алхимических фонарей; мглистое марево клубилось в сорока футах от корабля, но границу освещенного круга не пересекало.
– Двенадцать минут, капитан! – объявила Дельмастро.
– Молчун, руль на ветер! Пошел поворот! Увались к ветру, курс норд-вест-тень-вест! – приказала Дракеша, сверившись с показаниями компаса, и тут же велела марсовым: – Перебрасопить реи!
На корабле началась бурная деятельность. Реи обрасопили, и «Ядовитая орхидея», сменив галс, легла на новый курс. Жан решил, что призрачная стена тумана и в самом деле заглушает звуки, которые попросту не распространялись за пределы освещенного круга; единственным свидетельством существования внешнего мира были дурманящие запахи джунглей, приносимые на палубу легким теплым ветерком, – ароматы зеленой листвы и влажной земли.
– Семь фатомов под килем! – выкрикнул лотовый.
– Дельмастро, отмерьте двадцать две минуты.
– Есть, капитан, – ответила Дельмастро, бесстрастно переворачивая очередные песочные часы.
Двадцать две минуты прошли в гнетущем молчании, лишь изредка хлопали паруса, да лотовые отмеряли глубину. Время ползло, напряжение усиливалось.
– Двадцать две минуты, капитан!
– Молчун, руль на ветер! Курс зюйд-вест-тень-вест! – приказала Дракеша и, повысив голос, велела марсовым: – Поворот на левый галс, реи в бейдевинд левого галса выправить!
Снова затрепетали и захлопали паруса, забегали матросы по палубе, натягивая канаты. «Ядовитая орхидея» снова поменяла галс, поворачиваясь в самой середине клубящегося тумана; ветерок, как боксер на ринге, закружил вместе с кораблем, пока не коснулся левой щеки Жана.
– Так держать, Молчун! – сказала Дракеша. – Эзри, отмерьте пятнадцать минут.
– Есть, капитан.
– Ну вот и хренотень началась, – пробормотал Молчун.
– Разговорчики! – прикрикнула Дракеша. – Опаснее нас здесь никого нет, всем ясно?
Жан, ощутив щекотное покалывание на лбу, смахнул ладонью капли пота.
– Пять фатомов, без четверти! – выкрикнул лотовый.
«Жан…» – прошептал еле слышный голос.
– Да, Оррин?
– Ты чего? – Локк, обеими руками сжимая поручень, покосился на приятеля.
– Ты меня звал?
– Я? Нет.
– А ты…
«Жан Таннен…»
– О боги! – испуганно выдохнул Локк.
– Тебя тоже зовут? – ошеломленно спросил Жан.
– Только не вслух, – зашептал Локк, – а как тогда, в Каморре… Ну, помнишь?
– А почему мое имя звучит…
– Ничего не звучит, – веско произнесла Дракеша. – Здесь каждый свое имя слышит, только и всего. Держитесь.
– О Многохитрый Страж, не убоюсь я тьмы, ибо ночь принадлежит тебе, – забормотал Локк, наставив во мглу сомкнутые указательный и средний палец левой руки – Кинжал Тринадцатого, охранительный жест воров. – Ночь – мой щит, мой покров, мое спасение от тех, кто жаждет предать меня петле. Не убоюсь я тьмы, ибо твоей волей ночь стала мне другом.
– О Великий Благодетель, благословен будь! – сказал Жан, коснувшись левой руки Локка. – Даруй своим чадам мир и благоденствие.
«Жан… Эстеван… Таннен…»
Голос Жан чувствовал всем телом, понимая, что ощущение звука возникает лишь в ушах, будто эхо, однако в сознание вторгалось какое-то инородное, едва ощутимое прикосновение, будто крошечное цепкое насекомое ползло по коже. На лбу снова выступили крупные капли пота, собираясь в струйки – слишком обильные даже для теплой и душной ночи.
Неподалеку кто-то громко всхлипнул, затем послышались рыдания.
– Еще двенадцать минут, – прошептала Эзри.
«Вода такая прохладная, Жан Таннен… Ты вспотел… Все тело зудит… Одежда липнет… А вода такая прохладная…»
Дракеша, расправив плечи, отправилась на шкафут, где судорожно всхлипывал какой-то матрос.
– Крепитесь, ребята! – уверенно сказала она, помогая несчастному подняться. – Ничего страшного, это не битва, это все неосязаемое. Держитесь.
«Вот потому Дракеша и опаивает детей маковым молочком, лишь бы не подвергать их этой муке…» – рассеянно подумал Жан.
Туман по правому борту словно бы посветлел, в нем неприятно мерцало какое-то блеклое, гнилостное свечение; тихий плеск и еле слышное журчание за бортом усилились, обрели четкий ритм волн, разбивающихся об отмели; край освещенного круга вспенился черной водой.
– Рифы, – буркнул Молчун.
– Четыре фатома под килем! – выкрикнул лотовый.
