"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
– Зробим, хозяюшка. Но вы тоже раней часа на тот свет не збирайтесь, добро? А, да, вот… – Демьян пошарил в бесчисленных карманах своей куртки, вытащил какой-то кулек. – Вот настой, утром пейте натощак, кипятком заваривайте. А про награду потом уж обговорим.
– Добра, добра, сына… – закивала старуха, пряча травяной настой под подушку. – А мы потопаем, да, хлопчик? Хата-то есть свободная, переночевать?
– Да уся вёска пустая! – всплеснула руками та бодрая бабуля, что все совала им блины. – Где хотите селитесь! Мы вам вопратку свежую принесем, лазню затопим!
– От баньки не откажемся, – не стал прибедняться зна́ток, – а перекусить можете и туда принесть.
Тут Дорофеевна свесилась с печи, вцепилась в плечо Демьяна неожиданно хваткими пальцами и посмотрела ему в глаза.
– Ты тольки мине не подведи, Дема.
– Не подведу, – спокойно ответил он, выдержав взгляд старухи. – Всю паскудь зраз изведу, каковая найдется!
Выйдя на гантак, Демьян спросил у бодренькой старушки, которая взялась их сопровождать:
– Вас как звать-величать, сударыня?
– Ой, да якая я сударыня, – засмущалась покрасневшая бабуля. – Баба Клава я, Лексевна.
– Баб Клав, нам бы бражки надобно.
Та аж перекрестилась, да и сам Максимка с удивлением уставился на знатка. Никак издевается?
– Бражки? Нешто для храбрости?
– Баб Клав, обижаешь! Для дела требуется.
– О хоспади… А скока ее надо-то, бражки той?
– Бутылку, – сказал зна́ток и, подумав, добавил: – И махорки.
– Ох, где ж ее взять-то… Не гонит уж никто. Разве что у Ильинишны запас… Принесу я!
– А церкву покажете?
– Так вон она, тама. Тольки заколочена она уж лет этак…
– Ну, чертям, я так понимаю, оно побоку. Проверим.
Баба Клава показала хату для ночевки, сама ушла за брагой и махоркой.
– Ну шо, хлопчик, прогуляемся до церквы, на чертей глянем? – подмигнул Максимке зна́ток.
– Дядька Демьян, а на кой бражка-то?
– Проверю кой-чаго.
Церковь стояла на слякотном пятачке посередь Сычевичей; со скрипом вращался ржавый петушок-флюгер, приделанный каким-то шутником на притворе; выбитые окна храма зияли темнотой. На деревянной крыше кучковались стайкой вороны, хрипло перекрикивались в сгущающихся сумерках. Демьян обошел строение по кругу – против часовой стрелки.
– Шо там, дядька?
– Да ничога. Странно все как-то… Якая паскудь куру воровать станет? Ну она ее задавит, спортит, заставит яйца тухлые нести, но шоб красть? Ни разу такого не видал…
– Они ж сказали: черт…
– Чертям в Явь ходу нет. А вообще и впрямь интересная чертовщина тут вырисовывается.
В глаза бросились несколько смазанных следов, ведущих к выбитому окну. Демьян взглянул на толстый амбарный замок в двери, почесал голову.
– Максимка, заберешься, не?
– Делов-то! – ухмыльнулся тот и в две секунды ловко, как обезьянка, забрался через окно внутрь церкви. Додумался даже предварительно на раму набросить лежащую рядом ветошь, чтоб не порезаться об осколки – зна́ток в который раз его мысленно похвалил.
– Ну? Чаго видать? – крикнул Демьян.
– Да темно тут… Ну вот шо бачу – окурки валяются, бутылки, банки консервные вскрытые… Куски шерсти всякой…
– Шерсти? – беспокойно переспросил зна́ток.
– Ага, собачья али волчья, не ведаю…
– Слышь, хлопчик, а принюхайся – серой пахнет, не?
– Да чем тут тольки не смердит… – откликнулся удаляющийся голос ученика – тот, видать, пошел вглубь помещения.
– Максимка, ты далече не уходи! Шерсть ту понюхай – вонючая она шибко?
Вдруг Максимка тонко вскрикнул, и Демьян, сам не поняв как, оказался уже внутри заброшенной церкви; даже рук не порезал. Проморгался, привыкая к темноте. Усыпанный мусором пол, алтарь завален набок, на стенах надписи похабные. Аналой весь разломан, ступени амвона усыпаны пустыми бутылками. Бесы куражились?..
– Максимка, ты хде?
– Дядька, я видал чегой-то, – пискнул Максимка.
Демьян повернулся на голос, увидел испуганные глаза, глядящие сквозь него.
– Дядька, сзади!
Из темного угла кто-то ухнул по-совиному, и метнулась волосатая рослая тень. Ни зги не видать было в заброшенной церкви – и все же бросились в глаза обломанные рога, грязный свиной пятак и торчащие наружу зубья – наворованные у колдунов. Тень дернулась влево-вправо, но на пути стоял Демьян. Тогда нечто с силой врезалось в Демьяна, сбило с ног, опрокинуло на мусор и бутылочные осколки, огрело знатка по почкам с такой силой, что тот со стоном растянулся на полу. Одним прыжком тень выскочила в окошко, так же странно ухнув напоследок, будто издеваясь. Опираясь на трость и растирая спину, Демьян поднялся на ноги. К нему подбежал Максимка – слава богу, цел!
– Дядька, ты как? Сильно больно дал? Я его як побачил, так спужался…
– Да харе болтать, гляди, куда он убег!
Но за окном было уже никого не видать. От церкви тянулись следы копыт. А где-то вдалеке, уже на окраине опустевшей деревни, зна́ток разглядел и самого беглеца перед тем, как тот нырнул в лес. Буро-волосатый, здоровый, что твой медведь, и со свиным рылом – он на секунду обернулся, и Демьяну показалось, что он пересекся взглядом с нечистым.
– Это черт был, дядька?.. Настоящий черт?
– Да якой черт, бес разве что. А так хрен его и знает… Бесы курей не воруют. Разве что потомство ведьмино выкармливают… Да и не несутся от тебя, как со спины по хребту стукнут… – Он еще раз с гримасой помассировал бок.
– И что дальше делать будем? – Ученик едва не подпрыгивал от возбуждения. – Вы как, дядька, нормально?
– Получшей ужо… Пойдем-ка мы лучше в баньке попаримся, хлопче, я себе ушиб распарю. И покумекать надысь.
В баню Демьян долго стучался да напрашивался, но банник даже не пошумел для порядку – как вымершее все. Максимка предлагал уже так войти, но зна́ток строго предостерег:
– Тебе коли шкура дорога – ни на погост, ни в баньку, не напросившись, лезть не смей. То не людская территория, а их – навья. Мы тут гости, они – хозяева. А уж банька и подавно.
Так и стояли, пока не пришла Лексевна и не зашла в баню первой – на хозяйских правах. Зажгла электрический свет – видать, дешевый, из-за ГЭС, раз даже в лазню провели. Тогда уж и Демьян с Максимкой посмели переступить порог. После в парилке зна́ток неодобрительно гудел:
– Понавешали своих лампочек, аж нечисть поразбегалась. Нешто печи недоставало? Чаго тут глядеть-то?
Попарившись, помывшись и переодевшись в чистое (Лексевна принесла одежду своих померших на войне мужиков), сели ужинать.
Ели жареную на сале бульбу и косились зачем-то в окно: там, над мрачными Сычевичами, плыли темные облака, лаял пес на обступившую деревню чащобу леса да возвышался силуэт церквы, видный из каждой точки маленькой вёски. Стемнело рано, опустился на землю холодный мрак, и даже в хате было не по-летнему прохладно. Суседка местный на приветствие не среагировал и вообще себя казать не спешил. А может, бросил он хату вовсе – с шишигами связался да на болота сбег. Демьян без остановки натирал ушибленную бочину – у него после встречи с Хиршбеком еще плечо толком не зажило, а теперь новые побои. На столе стояла бутыль белесой бражки, рядом – махорка, в газетку завернутая.
– Дык на кой нам бражка-то? – спросил с набитым ртом Максимка.
– Прожуй сперва, а то в рот муха залетит. И слова вучи – ты як заговаривать-то будешь?
Максимка кивнул. Он уже знал, что слова бывают разные. В устах знатка, произнесенные в верном порядке, слова приобретают особую силу. Он тщательно прожевал, запил сладким чаем и спросил:
– Дядька, а где вы палец потеряли? На войне, да?
Потерев култышку на месте безымянного пальца, зна́ток промолчал и хмуро уставился в окошко.
