"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
– Ты это, слышь, хлопче, в разговор не лезь, – сказал зна́ток, жуя яблоко. – С бабками я гутарить буду.
– А я шо, дядька, я ж всегда…
– Знаю я твое «всегда»: то немца заболтаешь, то бесу зубы подаришь. Помалкивай лучше.
Вот и вёска, Малые Сычевичи. Выпрыгнули из-за поворота и сразу вызвали чувство уныния – до того хаты было видно сверху, с пригорка, а вблизи они оказались еще более невзрачными, похожими на землянки. В основном срубы из прогнивших бревен, заросших мхом, да посередке заброшенная церковка без креста. Разделяли Сычевичи две улицы, наполненные черной слякотью – не проберешься, ноги не измарав. Над деревней тянулась линия электропередачи, рядом со столбом сидел и лаял на искрящийся провод одинокий трехлапый пес, грязнющий, как поросенок. Демьян остановился, оглядел избы – с заваленными набок заборами, трухлявыми бревнами и раскрошившимися трубами они казались едва ли не заброшенными. Зна́ток сплюнул, поежился – в низине было непривычно прохладно для лета.
– Чот, кажись, мичман нас не по тому адресу привез…
– Э-э-эй, есть кто?! – звонко крикнул Максимка, приложив ладони ко рту.
Хлопнула дверь. Из одной хаты вышел пожилой мужик в душегрейке и кубанке, с кустистыми бровями и растрепанной бородой. Он сразу полез за папиросами, пробормотал под нос:
– Вот дуры старые…
– Уважаемый! – окликнул его Демьян. – А где усе-то?
Мужик окинул их взглядом исподлобья, прикуривая папиросу от спички.
– А вы яшчэ кто такие?
– Демьян Рыгорыч, с Задорья приехали.
– А-а, колдун! Тебя не хватало… Клиентура твоя вся там сидит, ждет не дождется, – мужик показал пальцем за спину.
– Спасибо, – вежливо сказал Максимка, хотя мужик ему совсем не понравился.
– Ваше спасибо на хлеб не намажешь. Чаго приехали-то? Бабкам головы морочить своим мракобесием, да?
– Нас позвали – мы и приехали. Стало быть, надо кому-то, – меланхолично и спокойно отозвался Демьян, внимательно разглядывая неприветливого мужика. – А коли кому надо – то и проблема наблюдается, так?
– Вумный шибко? Ну иди, общайся, – хмыкнул абориген и, не протянув руки, ушел налево по улице. За ним увязался пес-калека, заскакал вокруг, разбрызгивая грязь.
Демьян шагнул в избу, пригнулся, чтоб не удариться лбом о низкую притолоку. Вошедший следом Максимка услышал дребезжащие голоса:
– Серафимовна жива бы была – мигом бы ему уши пооткручивала, сынку такому… Ишь какой!
– Это ж надо! Да я тут всю жизнь, у меня здесь и родители, и бабка с дедом, и внучок – царствие ему небесное; лихоманка взяла…
– День добрый, хозяюшки! – громко поздоровался Демьян, прерывая беседу; приложил к виску ладонь шутливо. – Демьян Рыгорыч из Задорья по вашему приказанию прибыл!
Несколько взглядов сразу вперились в них; Максимка даже отступил за спину знатка: старухи и сами походили на ведьм. Землистая кожа, какие-то тряпки-тулупы-телогрейки – и это посередь лета, запавшие губы, выцветшие глаза.
– Ох, Демьян Рыгорыч, приехал-таки, мы ужо и не чаяли!
Тяжело, с явным усилием они поднимались со скамей, кланялись, чуть ли не скрипя хребтами. Максимка от неожиданности вздрогнул – с печи свесилась маленькая сухонькая ручка с желтыми ногтями; тоже будто поприветствовала знатка.
– Зъявился – не запылился.
– Гляди, як вымахал-то! А я тебе, Дема, от таким помню! – Старуха показала каким; Демьян смутился – таким он, пожалуй, даже сам себя не помнил. – А я баба Марфа, Бондаренко, памятаешь мине, нет?
– А хто гэта у нас тут таки? Помочник подрастает? – Пахнущие старостью и лекарствами руки потянулись к Максимке, тот вжался в стену избы. – Добра-добра! Иди, маленький, я табе тут пряник назапасла…
Старухи заохали, неповоротливо засуетились, наполнили небольшое пространство избы гостеприимной суматохой, так, что и не сосчитать, сколько их; Максимка, смущенный, торчал под защитой широкой спины Демьяна, но и тот, кажется, был не в своей тарелке и что-то вежливо бурчал в ответ на вопросы и предложенные угощения.
– А я вам зараз чайку заварю, на малиновом листе – сама собирала. – У нас тут вось блинцы – с творогом да с грибами. Чего ж вы стоите – частуйтеся!
– Так, спокойнее, матушки! Давайте-ка поначалу дела обговорим. Ну-тка сказывайте, шо у вас тут за напасть?
– Ой, така напасть, така напасть, шо хоть узелок на плечо – и куды глаза глядят! – вновь заохали старухи, замахали руками и затараторили наперебой:
– Трахтор сам по себе ездит – прям по огородам! Я было вышла по шеям надавать, а там у кабине – никого! Я домой, перекрестилась, а его и след простыл – тольки колея тянется…
– А черти! Черти-то! В окна стукают, рожи корчут, а давеча у Ильинишны курей потаскали!
– Черти? – удивленно приподнял Демьян кустистую бровь.
– Черти-черти! Сами они в церкве старой обитають, бывает – всю ночь барагозят, огни жгуть да матерятся. Всю ночь не уснуть – страх-то якой!
– А полудница по полям шастает! Высоченная шо каланча, выша-а-агивает, колосья аж жгет, прямо-таки жгет! Страшна шо смерть, а на голове куколь!
– С дамбы это они взбеленились, истинно вам говорю, с ней все началося! – трясла бульдожьими брылями одна особенно бодрая старушка – тут она и с одеяльцем, тут и с чаем, тут и с блинами, за троих поспевает. – Как ее построили, так я чуяла – беда буде. Они – «електроток, електроток», тьфу! Да он даром нам не нужон – електроток ваш!
– Главно дело, – вмешалась другая, – ну построили и построили, чаго ее телепать-то? Ан нет, нонче сызнова шо-то роют, копают, возют, вот бесы-то и проснулися.
– Да-да, чистая правда! Дамба ихняя – гэта мельница дьяволова! Как есть бесовщина! Кресты-то посымали да чертей напустили! Оне внутрях сидят и турбину гэту крутят, а по ночам тут куражатся…
От галдежа деревенских старух у Демьяна заломило в висках: какие-то тракторы, какие-то черти, полудница да еще дамба сверх всего. Мозг старательно пытался уцепиться хоть за какую-то ниточку информации.
– А все Никодимка-бестолочь, это он дозволил; ему нашу землю вверили, а он ее дьяволам красным распродал…
– Погодите, дамы, – вмешался зна́ток, услышав хоть что-то похожее на зацепку, – а Никодимка – это не тот, с папиросками? Который вышел тока, перед нами.
– Он, милай, он, больше некому, – хором заблеяли старухи. – Председатель он тутошний, да только председать ему уж не перед кем будет – все разъехались, как нечисть взбеленилась, одни мы остались. Но гэта наша земля – на ней и стоять будем. Немец не прогнал, а уж дьяволово отродье и подавно не прогонит…
– Зна-а-аток, зна-а-аток, – вдруг позвал слабый голос с печки, – подойди ближе, зна́ток.
Старушки почтенно расступились, пропуская Демьяна к печи; следом за ним шмыгнул и Максимка. Сухонькая ручка – та самая, что привиделась Максимке – откинула одеяло, и на свет появилось высохшее старушечье лицо. Седые пряди едва скрывали лысое темя, зато верхняя губа щедро поросла серым волосом; маленькие темные глаза глядели пристально, даже хищно. Рот открылся – ни единого целого зуба, – и вместо слов наружу посыпался сухой кашель. Тут же подлетела бабка, подала кружку воды; существо на печке принялось жадно хлебать. Сзади зажурчал услужливый шепоток:
– Дорофеевна гэта, хозяйка, значится. Мы у ней собираемся – ее як удар хватил, она с тех пор и не ходит…
– Цыц, сороки! – сипло скомандовала Дорофеевна. – А ты лучшей мине послухай, зна́ток. Смерть пришла в Сычевичи, как есть смерть. Никодимка-бестолочь зъехать агитирует, но мы не уедем. Тут наш дом, тут нам и помирать; чай мне недолго ждать осталось. Знак мне был! Бачила я смерть, зна́ток: кобылица бледная, страшенная. Я ночью чую: копыта, шо ль? Думаю: кого на ночь глядя принесло, выхожу, а там она – стоит, на мине поглядает. Белая, як мел, тольки очи чорны и светится уся, светится, як пламя, тольки холодная. Она на мине своими буркалами так – зырк, будто запомнила – воды похлебала из корыта и прочь пошла. Тут-то мине и разбило… Добра, что Марфа наутро нашла, а то так бы и околела. То смерть мине отметила, зна́ток, зразумел? Недолго мне осталось, так что проси чего хошь: хошь – дом тебе отпишу, хошь – все, шо в доме. Скотину всю забирай, все одно ухаживать некому. Тольки дай моим старухам век свой на родной земле дожить. Хотели к Сухощавому с просьбой пойти, но он, грят, зубы порастерял; а тебя, хлопчик, мы с детства знаем, тебе веры больше! Сдюжишь, а, Демьян Рыгорыч?
