Иные - Яковлева Александра
Она поднялась наверх, вышла через галерею в центральную часть замка, а затем — в другое крыло. Она чувствовала себя уставшей и разбитой, но стоило подумать об одинокой холодной спальне у лестницы, и сразу захотелось тоскливо завыть.
Слова Далии встревожили Катарину больше, чем она думала. Казалось, сегодня она бесповоротно потеряла нечто важное, в чем раньше заключалась вся ее жизнь. Ее засасывало под воду стремительным холодным течением, и не было ни воздуха, ни сил, чтобы выкарабкаться.
Нужно увидеть Макса, подумала Катарина. Поговорить с ним. Получить хоть малую часть того прежнего тепла, которое раньше доставалось только ей. По дороге она ухватила два нетронутых бокала с шампанским в танцевальном зале.
Дверь кабинета была не заперта, и тонкая полоска света под ней говорила о том, что Макс здесь. Катарина трижды постучала, прежде чем заглянуть. По-вечернему мягкий голос позвал по-русски:
— Входи.
На секунду Катарина оцепенела, стиснув дверную ручку. Она знала русский не в совершенстве, но достаточно, чтобы понимать: Макс ждал не ее. Другую. Все же она вошла — просто чтобы посмотреть, как изменится его лицо.
Макс сидел за столом, без пиджака и атласного платка, в одной рубашке и жилетке, расшитой золотом. Вооружившись масленкой, он смазывал механизм на своей перчатке. Он поднял голову, поглядел на Катарину через часовую лупу, которую держал как монокль. Аккуратно вынул ее, поставил на стол.
— Это всего лишь я, — сказала Катарина чуть насмешливо по-русски и, протянув один из бокалов, перешла на родной: — Прости, что разочаровала.
— Думал, ты давно спишь.
Макс вышел из-за стола, чтобы взять шампанское. Его пальцы коснулись ножки, потянули бокал на себя, и Катарина последовала за ним. Она вжалась в грудь Макса, обвила руками шею. Ласково, настойчиво зарылась пальцами в мягкие волосы. Вот его губы, родные и так близко, что хочется смять, укусить. Мои, мои. Катарина потянулась к ним, чтобы разжечь поцелуем, но только смазала по краешку.
— Не сейчас. — Макс отстранился и пригубил из бокала.
— Не сейчас — или никогда?
Она попыталась коснуться его щеки, но Макс снова увернулся, остановил ее руку. Катарина вспыхнула:
— Это все из-за нее, да? Но ведь она нам совсем чужая…
— Мне жаль, что ты так говоришь, Катарина. — Макс нахмурился. — Потому что она такая же, как я.
— Прости, я не это имела в виду…
Он отступил к окну. Теперь их разделяло несколько шагов — всего-навсего, но на самом деле Макс был слишком далеко. Недостижимый, непознаваемый, всесильный. Создание другого порядка. Никогда не равный ей — всегда превосходящий, милостиво дарующий одной рукой, бесчувственно отнимающий другой. В эту секунду Катарина любила его не как человека — скорее как божество.
— Мы с ней созданы друг для друга, ты должна это понять, — говорил Макс, и хоть это звучало жестоко, Катарина почти его понимала. — С ней я смогу зачать ребенка, и он объединит наши силы, станет по-настоящему новым витком эволюции.
У Макса странно блестели глаза, щеку ломала кривая ухмылка. Распаляясь все больше, он восторженно объяснял Катарине свои намерения, и каждое слово этого бесчеловечного плана ранило, впивалось глубоко под ребро. Отрезало кусочек за кусочком от ее сердца. Слезы вскипели на глазах, и Катарина со стоном запрокинула голову, чтобы остановить их, но они все равно пролились двумя горячими дорожками.
— А как же я?.. — прошептала она.
— Катарина, милая. — Макс вновь приблизился, взял ее за подбородок двумя пальцами и наклонил голову, чтобы заглянуть в глаза. Но их заволокло горько-соленым, его лицо дрожало и расплывалось. Как сквозь толщу воды Катарина слышала: — Я должен тебя отпустить. Я не тот, кто тебе нужен, пойми. Ты достойна лучшего. Равного тебе. Рядом с ним ты расцветешь, а со мной… Ты заслуживаешь быть счастливой.
Катарина мотнула головой, отбрасывая его руку.
— Без тебя — не буду! — воскликнула, чувствуя себя, несмотря на возраст, совсем маленькой. Капризной, но бесправной девочкой, за которую все решили.
— Иди сюда.
Макс притянул ее и смял в объятиях, как бумагу. Вжал в себя с такой силой, что невозможно было не хрустнуть, не сломаться. Катарина спрятала лицо на его груди и разрыдалась. Слезы катились беззвучно, только плечи вздрагивали под его ладонями.
Он баюкал ее, гладил спину, целовал в макушку. Дышал ею. Шептал в самое ухо полупьяно и почти бессознательно, заговаривая, заклиная:
— Я никуда не ухожу, слышишь? Я здесь, и я буду здесь всегда, обещаю тебе. Я всегда рядом, и не будет никого, кто встанет между нами. Обещаю. Никогда. Ты понимаешь это? Ты моя подруга, ты мне ближе всех. У меня нет друзей, кроме тебя.
— А она? — сдавленно прошептала Катарина, вскинув голову.
Но Макс не успел ответить: за дверью послышалась возня и топот удаляющихся шагов. Потом хлопнула где-то вдалеке дверь. Макс дернулся — Катарина крепче вжалась в него и горячо зашептала:
— Не ходи, не ходи, пожалуйста. Побудь со мной еще немного. Мне нужно сказать тебе что-то важное… Канарис… — Макс замер. Собравшись с духом, Катарина призналась: — Он говорит, русские уже идут за ней… Подожди-подожди! Слушай. Он предложил защиту. Но за это он требует всех детей. Всех, даже Боруха. Ты же не сделаешь этого, правда? Не сделаешь?
Она заглянула ему в глаза и увидела, как Макс неловко улыбается.
— Но ведь именно для такого случая мы их и готовили, — сказал он невинным тоном. — Ты же знаешь.
Катарина думала, что на сегодня слышала уже все плохие новости. Но Макс еще мог удивить. Она отшатнулась, вытерла мокрое от слез, горящее от негодования лицо.
— Мы ведь одна семья, Макс, как ты можешь?.. Мы даже не смогли похоронить наших старших мальчиков — а что будет теперь?
— Теперь это будет хорошая сделка! Я тебе обещаю… — Макс примирительно вскинул руки, но с нее было достаточно.
Казалось, ее совсем не слышат. Не понимают и не хотят понимать. Морочат голову, лгут. Предают. Потрясенная, Катарина развернулась и вышла из кабинета, не дослушав. Ее никто не остановил.
В маленькой спальне, притаившейся около лестницы, было пусто и стыло. Розы на тумбочке совсем завяли, наклонили бархатные круглые головы. Катарина коснулась лепестков, и те осыпались на пол с тихим шелестом.
В тумбочке, закрытый на замок, хранился револьвер и патроны к нему. Катарина вытащила оружие. Револьвер лег в ладонь приятной знакомой тяжестью. Вечер давно перетек в ночь, и замок, угомонившись после всех событий, спал тревожным сном. Катарина почистила револьвер, зарядила полную обойму, убрала обратно в тумбочку.
Завтра он ей пригодится.
Абель, Кристоф, Лотар, Фридрих, Герман, Франц, Гуго, Эрна, Амалия… И Хильда, и Генрих, и Эльза… Катарина помнила всех, кто ушел — по тем или иным причинам. Еще одного имени, даже одного, она не вынесет. Тем более — всех имен.
Если Макс не хочет больше защищать детей, если он предпочел их другому ребенку — гипотетическому, не рожденному еще уникату, значит, она все сделает сама. Ей хватит одной пули. Макс, конечно, будет расстроен, но он переживет и утешится — и все вернется на круги своя.
К тому же одного униката на весь мир более чем достаточно.
Лихолетов
Воздух в европейском лесу пах по-особому, влажно и прело. Лихолетов любил этот запах. По осени в редкий выходной он мог забраться глубоко в чащу где-нибудь на севере Ленобласти в поисках грибов — лисичек или даже подберезовиков. Искать грибы его учила бабушка, пока была жива. Хотя сама она была больше по ягодам. Могла целый день проползать среди черничных кустов или по одним только ей известным приметам выйти на топкую болотистую елань, где рыжим ковром стелилась сладкая морошка. Осенью ходила за клюквой с огромной корзиной и потом варила варенье, мочила с ней вешенки, морозила, ставила наливку. Вера, городская душа, этого всего не делала и леса боялась. Вот поехать в санаторий — это она понимала.
Вспомнив о моченых вешенках, Лихолетов сглотнул голодную слюну. Медведь шел без устали, не сбавляя темпа, словно машина, которой не требуется еда или отдых. Даже Волк, сжав зубы, тащился, как заведенный.
