Иные - Яковлева Александра

Оставшись в одиночестве и кое-как устроившись, Борух почти уснул, но шепотки за дверью насторожили.

— Странную сказку она сегодня выбрала, — говорил Гюнтер. — Когда чернокнижник крутил колесо, а потом пропал один из учеников, я вспомнил Гуго.

— И почему ты вспомнил Гуго? — раздраженно спросил Ансельм.

— Просто так, — стушевался Гюнтер. — Мне вдруг показалось, она что-то знает…

— Она ничего не знает, — перебил Ансельм и зашептал быстро и грозно: — Лучше заткнись, а то переночуешь вместе со свиньей. Гуго был просто слабак, вот и все.

Он помолчал немного и уже спокойнее добавил:

— И вообще, мне кажется, с тем учеником ничего такого уж страшного не происходило. Наоборот. Он становился избранным. Особенным. Возможно, мастер вручал ему собственную Черную книгу. Признавал равным себе. И тот просто улетал с мельницы, чтобы основать свою школу. Как улетели Кристоф, и Абель, и Лотар, и… Фридрих. — Он помолчал немного, потом добавил чуть тише: — Уверен, они стали героями.

— О-о, — протянул Гюнтер. — Если так посмотреть… В этом что-то есть.

— То-то же. Однажды герр Нойманн сделает это и для меня, — хвастливо заметил Ансельм. — Подарит мне свое благословение. И тогда я стану непобедим, вот увидите. А этот, — в дверь со всего маху врезался нож, выпущенный Ансельмом, в темноте Борух увидел, как блеснуло острие лезвия, пробившее дерево. — Этот кончит так же, как Гуго.

Мальчишки засмеялись. Борух отполз от двери, когда Ансельм приблизился к ней, чтобы вытащить нож.

— Слышал? — спросил Ансельм через дверь. — Фридрих — герой. Тебе нечего делать на его кровати.

Он ушел, заскрипели пружины, и все стихло. Из-под двери сочился тусклый лунный свет. Не без труда Борух нашел в самом низу стены, там, где откололась краска, знакомое имя. Вот он, Гуго. Лежа на полу, он достал из кармана злотый — один из тех, что когда-то давно Катарина положила ему в кепку, и принялся тихонько царапать ребром по стене.

1. Пересказ лужицкой сказки о Крабате.

1. Пересказ лужицкой сказки о Крабате.

Лихолетов

Дни проносились, как бешеные: удушливый июль, проливной август, обманчивое тепло первых дней сентября. Ночи становились длиннее, но их всегда не хватало. Почти каждую Лихолетов проводил либо на дежурстве, либо склонившись над схемой в своем импровизированном домашнем кабинете. Он направил запросы в Смоленск и Витебск, получил новые данные, но они не помогли. Хорошо, что тесть был по уши в слежке за каким-то немецким интуристом, который не успел приехать, а уже подозревался в шпионаже, и не обращал на Лихолетова никакого внимания.

Поначалу Вера ждала мужа вечерами, как обычно, потом перестала. Просто ложилась спать до его возвращения, и Лихолетов, как вор, крался по темной квартире сперва на кухню — перехватить чего-нибудь съестного, потом в зал, где его дожидался разложенный диван и материалы июльского происшествия: схема, подробный план, графики, таблица скоростей диффузии газа при взрыве… Газ, газ… Черта с два, а не газ. Но Лихолетову не хватало знаний, чтобы это доказать, и он бесился.

Потом вспомнил про Зейдовича — завлабораторией в Институте химической физики. Зейдович проходил у него в прошлом году по мелкому делу: перевозка реагентов, уладили прямо на месте. Он тогда жарко благодарил и звал в гости. Вот Лихолетов и зашел.

Лаборатория располагалась в круглом здании в несколько этажей, похожем на водонапорную башню. А Зейдович, несмотря на молодость, оказался доктором физико-математических наук, человеком от природы любопытным, но на словах осторожным.

Они подняли за встречу под малосольные огурчики — гостинец от минской бабушки Зейдовича, и Лихолетов закинул удочку:

— Вот вы в физике понимаете…

— Ничего не понимаю, — перебил его доктор, смеясь. — Просто делаю вид. Особенно в физике взрыва.

— Подходит! — обрадовался Лихолетов. — Не вдаваясь в подробности, чисто теоретически… Может ли взрыв газа вызвать вот такие… — Он показал в воздухе. — Круги?

— Где?

— На земле, как следы.

— Вы где-то такое видели?

— Я ж говорю, — Лихолетов шутливо погрозил пальцем, — чисто теоретически!

— Ну, если теоретически, — улыбнулся Зейдович и хрустнул закуской, — то всякое может быть. А если есть какие-то данные, расчеты… — Он кивнул на столы, блестевшие оборудованием в полумраке лаборатории. — Можно провести эксперимент. Конечно же, соблюдая всяческую осторожность.

Он прижал палец губам и зашипел, как паровоз.

Эти ученые совсем не умеют пить, подумал Лихолетов.

В следующий раз Лихолетов пришел подготовленным, с замерами и фотографиями. Зейдович некоторое время изучал материалы, что-то бормоча себе под нос. Потом поспешно пересек лабораторию: там, на длинном столе, удавом растянулась металлическая труба. Зейдович включил над ней свет, и Лихолетов увидел, что по всей длине трубы просверлен ряд маленьких дырочек. Отдаленно это напоминало флейту.

— Труба Рубенса, — пояснил Зейдович. — Помогите мне.

Вдвоем они принесли радиолу и придвинули ее динамиком к одному концу трубы. К другому Зейдович подцепил шланг от газового баллона.

— А это герметично? — уточнил Лихолетов.

Зейдович посмотрел на Лихолетова так, будто обиделся. Он пустил газ, Лихолетов на всякий случай закрыл нос и рот рукавом. Зейдович запалил горелку и провел пламенем над трубой — каждое отверстие вспыхнуло, загудело огоньком.

— Так, ну-ка, что там у нас сегодня?.. — Он повертел ручку радиолы, поймал классику. — Чайковский подойдет.

Вместе с музыкой пламя заплясало, как живое. Глядя на трубу, Лихолетов не только слышал музыку — флейты и смычки, фаготы, барабаны, — но и видел ее в огненном ритмичном танце.

— Это не взрыв газа хотя бы потому, — сказал Зейдович, тоже наблюдая за пламенем, — что на земле остались периодические структуры. На фотокарточках их хорошо видно. Больше всего похоже на колебания стоячей волны. Я сейчас покажу…

Он снова покрутил ручку, нашел волну, где не было никакой музыки, только тянулся пробирающий до дрожи, почти до зубной боли звук. Пламя замерло — одни огоньки выше, другие ниже.

— Видите период? — Зейдович провел ладонью над огнем, повторяя ею волну. — Только звук может дать такой эффект. Это, если угодно, в разрезе.

Лихолетов сходил за фотографией, взглянул на изображение. Соотнести то, что он видел в лаборатории, с осколками на земле удавалось с трудом. Зейдович угадал его замешательство. Он выключил радиолу, перекрыл газ, и пламя опало, растворилось, как не было.

— А общую картину, — сказал Зейдович, вытаскивая из-под стола широкую и квадратную металлическую пластину и штатив, — я вам сейчас продемонстрирую при помощи обыкновенной соды… Принесите, пожалуйста, из вон того шкафчика.

Лихолетов сходил за содой, а когда вернулся с картонной коробочкой, Зейдович уже установил пластину на тонкий лабораторный штатив. Он щедро сыпанул на пластину соду, стараясь не нарушить равновесие.

— А теперь — главное. — Зейдович не глядя запустил руку в ящик стола и достал обыкновенный камертон. — Вот, полюбуйтесь.

Он ударил камертоном о палец и прислонил один из рогов к краю пластины. Лихолетов подошел ближе и с изумлением увидел, как рассыпанная сода, повинуясь колебанию камертона, собралась в узор, похожий на цветок. Словно кто-то невидимый выложил его кропотливо, песчинка к песчинке.

— Если изменить длину волны, узор тоже изменится, — сказал Зейдович. — Но это лучше сходить к Прокопьеву, там есть необходимое оборудование…

— Не нужно, я и так вижу, — проговорил Лихолетов, жадно следя за тем, как подрагивают песчинки. — А если убрать?..

— Пожалуйста. — Зейдович отнял камертон от пластины, но рисунок остался. — По длине волны я могу сказать, какой частоты был звук и какое оборудование… чисто теоретически, конечно… могло его испускать…

— Спасибо, — от души поблагодарил Лихолетов. — Уверен, вы надежный человек, и в интересах отечества…