Иные - Яковлева Александра
К месту происшествия он дошел на своих двоих — мимо общественных бань, по кованому мосту, где на перилах сплетались морские чудища, мимо Летнего сада, в котором прятались белые гипсовые телеса обнаженных гражданочек. Здесь, среди лип, он часто гулял, если нужно было, как сегодня, успокоиться. Считал Аполлонов и Дионисов. Вход давно был закрыт, но Лихолетов все равно сбавил шаг: шел мимо не спеша, дышал сладким ароматом, глазел по сторонам.
Мосты изгибали спины, пропуская по каналам маленькие суда; на площади загорались один за другим фонари; в небе, балансируя крыльями, уходил на посадку легкий биплан. Биплан обогнул купола Спаса на Крови, и Лихолетов, провожая его взглядом, представил, какой вид на город открывается с такой высоты. Все реки и каналы, все мосты, заводские дымящие трубы, трамвайные пути и корабли — все как на ладони. Примерно так видели Ленинград и пассажиры немецкого дирижабля — интуристы, шедшие по строго оговоренному маршруту. Насколько Лихолетов знал, им даже съемку одобрили, в рамках укрепления дружеских отношений. Лицемерие, да и только. От этих мыслей снова заныло в виске.
Он вышел к трамвайной остановке. Здесь уже навели спешный порядок: увезли пристреленную Панафидниковым лошадь и замыли кровь, отбуксировали поврежденный транспорт. Остальное пока не трогали, и Лихолетов в кои-то веки возблагодарил простое человеческое разгильдяйство. Люди обходили место происшествия по большой дуге, поэтому полосы из пыли и стекла, хоть и слегка подпорченные Москвитиным, еще сохранились. Лихолетов сделал несколько фотографий. Потом пошел измерять общий радиус и расстояние между «волнами». Все значения он выписывал, подсвечивая себе фонариком, сравнивал на глаз с нечеткими черно-белыми фото из Витебска и Смоленска. Нужно будет сделать запрос, думал он, получить хорошие снимки.
Так он провозился до густых полночных сумерек. Летние ночи в Ленинграде светлые, короткие, и очень легко потерять чувство времени. Очнулся Лихолетов, только когда услышал автомобильный гудок. Поднял голову: черная служебка, Маруся, как ее ласково называли в НКВД, стояла невдалеке, под уцелевшим фонарем. Лихолетов тоскливо подумал, что стоило ответить на тот звонок: наверняка это была Вера. Или даже самому позвонить, предупредить, что задержится. Наговорить много теплых бестолковых слов, лишь бы она не тревожилась. Лишь бы не тревожила отца.
— Ну что? — Петров сам открыл ему пассажирскую дверь, как дорогому гостю. — Не выдержал все-таки?
Согнувшись, Лихолетов забрался в салон, прижимая к груди папки.
— Что с ней будет? — спросил, сам уже догадываясь.
Петров надавил на газ, мягко вывел автомобиль, покатил, притормаживая на перекрестках.
— Тут дело понятное, — сказал он буднично, будто речь шла о краже палки колбасы. — Вредительство, пятьдесят восьмая, а там уж какой состав — неважно. Так что ты и сам знаешь, что будет.
— Почему дело у меня забрали?
— Не твой профиль потому что, — отрезал Петров. Потом вздохнул, чуть мягче добавил: — Доверия просто нет. Я тут не решаю.
Они ехали по набережной, и свет фонарей выхватывал из темноты то тяжелую нижнюю челюсть Петрова, то покатый, с глубокой залысиной лоб, изрытый морщинами. С такими лицами улыбаются смертникам и проводят расстрелы. У таких руки не дрожат и вопросов не возникает.
— Ну да, точно, — отозвался Лихолетов тихо, — не мой профиль. Но вы же сами видели: не похожа она на вредительницу. И брат ее, Петя, нормальный мужик, водитель трамвая…
Петров по-бычьи раздул ноздри, резко повернул, так что Лихолетова слегка подбросило.
— Меня-то не учи, — огрызнулся он. — На кого они, по-твоему, похожи?
— Вот. — Лихолетов развернул папку. Петров бросил в нее быстрый взгляд. — Я раскопал кое-что. В Витебске рухнул детский дом, в котором брат и сестра воспитывались, Аня тогда еще в школу ходила, Петя только-только в училище поступил. И они сразу сбегают, уезжают из города. Через два года оказываются в Смоленске — и там обваливается мост, новый, десятки жертв. Оба на месте аварии, оба не пострадали — и снова побег. Теперь здесь.
Петров издал короткий ломкий смешок и крутанул руль влево, чтобы обогнать припозднившийся пустой автобус.
— Извини, конечно, Вань, — сказал он, сверкая зубами, — но ты как был дураком, так им и помрешь.
Лихолетов насупился, захлопнул документы. Вот и стоило оно того?.. Знал же, что не послушает. Никогда не слушал — всегда лучше всех разбирается, как будет лучше для всех: для Лихолетова, для Веры. Но главное — для себя.
— Вот откуда ты такой неблагодарный? — продолжал Петров, сворачивая во двор-колодец. — Ладно, рапорт твой дурацкий я замял… Хотя сам после Мадрида еле погоны собрал…
— Вы всё тот случай поминаете…
— И буду поминать! И буду, пока не уяснишь, какое огромное одолжение я сделал тебе и твоей репутации. Пока не уймешься со своими этими… фантазиями. Про человека в плаще и маске, про вот этот голос, отдающий приказы, и марево ты как-нибудь потом, на старости лет книжку художественную напишешь, я почитаю. А пока запомни… — Петров резко затормозил у освещенной парадной. — Сегодня была бомба. С остальным компетентные люди сами разберутся. А ты не лезь, куда не просят, лады? Устал я, Лихо, за своего сумасшедшего зятя перед начальством краснеть. Все, давай, — он перегнулся через Лихолетова и открыл дверь, — вытряхайся. Верушке привет.
— Спасибо, что подбросили.
Лихолетов выбрался из машины и хотел было хлопнуть дверью, но Петров остановил:
— А вот папочку оставь. И это не просьба.
Лихолетов швырнул на сиденье папку, скрипнув зубами, хлопнул дверью и зашагал к парадной. За спиной мягко рыкнуло и, шелестя шинами, уползло в темноту. Лихолетов постоял во дворе, глядя в квадрат колодца: едва потемневшее небо уже серебрилось близким рассветом, ни одной звезды не видать. Только в его квартире горел оранжевый абажур. Тень, что дежурила у окна — как всегда, как в любой из вечеров, — скользнула в апельсиновое свечение и пропала.
Лихолетов поднялся на свой этаж, вошел в заботливо открытую дверь, скинул ботинки один о другой. Вера выпорхнула из кухни, вся пропитанная котлетно-картошечным, луковым духом и земляничным шампунем, повисла у него на шее.
— Пришел наконец-то, — надула губы ему в ноющий висок.
— Приехал, — поправил Лихолетов. — Тебе от папы привет.
— Ты где был? Я до тебя не дозвонилась, позвонила ему.
— Я так и понял. — Он коснулся ее губами, выскользнул из объятий на кухню. — Пожрать есть чего?
— Руки-то!..
Он сполоснул руки в кухонной мойке. В хлебнице нашелся свежий бородинский, в сковородке под крышкой на дрожащем газовом пламени подогревались котлеты и пюре. Лихолетов снял с крючка чугунную узорчатую подставку под горячее, чтобы есть прямо со сковороды, не пачкая тарелки, с комфортом расположился за маленьким, на двоих, столиком у окна. Вера присела на табуретку рядом. Протянула руку к шкафу, достала ему банку солений. Задержала дверцу.
— Налить тебе?
— Не. — Лихолетов запустил руку в банку, выловил огурец и от души хрустнул им. — Отвык, так и нечего привыкать, еще спать плохо буду. А нужно выспаться — там такое сегодня произошло, ух! Вот послушай…
Он закинул в себя ложку пюре и половину сочной котлеты, проглотил почти не жуя. Готовила Вера, конечно, восхитительно.
— Задержали гражданку, которая, по показаниям свидетелей, закричала и оттолкнула трамвай и грузовик. Криком оттолкнула, понимаешь? Силой какой-то, не знаю… Там еще фонарь так согнулся. — Он скрючил указательный палец. — Это точно что-то ненормальное… Сверхъестественное. Там еще такие следы на земле… — Покрутил в воздухе, показывая концентрические круги. — Никогда такого не видел.
— Вань…
— И главное, слушай, она ж мне почти призналась! Почти расколол ее. Но твой отец снова тут как тут: дело забрал, подозреваемую увел… Все за погоны свои трясется. — Лихолетов подчистил остатки пюре хлебом, высосал помидорку. — Вкусно очень. Спасибо.
