Записки нечаянного богача – 3 - Олег Дмитриев
— Есть отставить, Фёдор Михайлович, — тут же отреагировал Тёма. Но, судя по лицу, доволен он собой был безмерно. Мне же только махнул рукой, изобразив кистью жест, который я истолковал как «потом расскажу».
— Как дети, ей-Богу, — выдохнул старший, — ничему жизнь не учит, и ничего не меняется. Ладно, проехали. Очка… тьфу ты, группе анализа — подготовить варианты прибытия на точку. Не менее четырёх, изложить в порядке роста потенциальных рисков. Артём — на тебе инструктаж Волкова и сбор всех возможных дополнительных вводных. В общем канале сразу сообщай то, что посчитаешь нужным и важным. И прекратите собачиться — одно дело делаем! Отбой.
На последней фразе стальной приключенец, сидевший напротив меня, расплылся в широкой радостной улыбке. Судя по всему, он именно этого и добивался. Оставалось только понять — зачем?
Глава 26
Сцена у дуба
Зря, как выяснилось, меня ругал Головин за топографическое легкомыслие. Пока очкарики-головастики дымили мозгами, изыскивая нам пути и маршруты, я залез с планшета в поисковик и выяснил, что аэродром тот, Кречевицы, закрылся ещё до моего рождения. Но, как и многое, если не всё в Союзе, строился на века, поэтому при необходимости мог быть использован. Особенно принимая во внимание возможности мощного старика. Тот, пожалуй, и на Красной площади приземлился бы, случись нужда. Причём, судя по обилию вокруг него специалистов узкого и широкого военных профилей, типа Головиных, даже на Ту-160.
Яндекс поделился историями о том, что чуть ли не половина домов в тех Кречевицах построены ещё при императоре Александре Первом Благословенном, и в них до сих пор жили живые люди. Оно, в принципе, не удивительно — в Риме и Праге, например, живут в домах и постарше. Но то Рим — а то Новгородчина. И, при всём моём бесспорном патриотизме, казалось мне, что увиденное нам вряд ли очень понравится.
Как в воду глядел. Порадовало только то, что проникаться антуражем «заброшки», как выразился однажды Антон, пришлось недолго, в основном сверху и с приличного расстояния. Наш борт подрулил почти вплотную ко второму самолёту, что был побольше раза в два. Маркировку я не разглядел, хотя, признаться, и не всматривался особо — Тёма гнал, как на пожар, и, едва выскочив из нашего VIP-салона, мы опрометью кинулись к Ка-62, над которым уже начинал раскручиваться винт. Вот из него-то я и обозрел отдалённый пригород Великого Новгорода, чья история тянулась не то с пятнадцатого, не то с шестнадцатого века по летописным данным. Да, здесь явно знавали периоды получше…
Ещё в самолёте, уточнив предварительно у Тёмы, где тут можно говорить открыто, а где будут греть уши всякие визгливые зам.начальники, я задал ему давно интересовавший меня вопрос. Про лото. До тех пор, пока Михаил Иванович не запустил руку в мешок с бочонками, я пребывал в полной уверенности, что чувства и эмоции для него — лишняя суета и нерациональный перевод энергии на энтропию. Что он выше всего этого, натуральный сверхчеловек. А тут нечаянный богач дарит настольную игру — и весь образ под откос. Странно.
Головин нахмурился и поманил меня за собой в хвост самолета. Я, хоть и с заметной обоснованной неохотой, но пошёл следом. Там он открыл ещё одну дверь, за которой оказалась курительная кабинка, как в аэропортах, на двух нормальных или одного упитанного. Закурив, Тёма рассказал, что у мощного старика на самой заре его карьеры была жена, первая. И была дочь, тоже первая. И что их обеих в девяносто первом взорвали вместе с тремя машинами сопровождения. Взрыв был мощный, с гарантией делали, перестраховывались. Но не знали, что его самого в машине не будет. И никто не знал. Когда Второв прилетел на место — выл и грыз землю, ногти все под корень обломал, стерев сведённые когтями пальцы об оплавившийся асфальт чуть ли не до костей. Потом задушил окровавленными руками начальника охраны. И с тех пор стал безэмоциональным. Даже когда нашёл и лично наказал заказчиков — лицо ничего не выражало. Совсем. Улыбаться мог только по служебной или деловой необходимости, и про ту улыбку Артём вспоминал с плохим лицом. Я примерно представил — и вздрогнул. Шеф чуть отошёл, когда Ванька родился, от второй жены. Та теперь где-то на островах держала небольшую сеть отелей для духовно-просветлённых — очень уж напрягла её недолгая совместная жизнь с Михаилом Ивановичем, до сих пор расслабиться не могла, видимо. А уж с рождением Маши совсем на нормального стал похож шеф, как называл его Фёдор. А лото — это была любимая игра первой дочери, тоже Маши, но в семье все звали её Маней. От Мани и её мамы осталось три обгоревших бочонка. С цифрами «семь», «тридцать три» и «шестьдесят шесть». С точно такими же, красными, сверху и снизу, как из привезённого мной набора. Семь было Мане. Тридцать три — Второву, когда их не стало. И шестьдесят шесть ему сейчас. Он всегда носил их при себе. Из курилки мы вышли молча и до самой посадки в вертолёт я рта не открывал.
Внизу время от времени попадались странные пикапы и военные крытые грузовики, которым, как мне казалось, решительно нечего было делать в такой глуши. Спросив на ухо у Тёмы, получил по-военному лаконичный и исчерпывающий ответ. Но на этот раз три буквы были другие — ПВО. Работники серого кардинала явно хлеб свой ели не зря и на безопасности шефа не экономили.
Черный вертолёт завис над полем, как привязанный, едва не касаясь колёсами травы. Выпрыгнули сперва семеро «тяжелых», в штурмовых комплектах, разбежавшись во все стороны и замерев на одном колене. Следом шагнул эрудит и умница в обычном чёрном камуфляже, протянув руку Второву. Михаил Иванович из люка выскочил с грацией и энергией, ничего общего не имеющими с его возрастом — со спины я б ему и сорока́ не дал бы. После него, по однозначному жесту Тёмы, спрыгнул я, едва не подвернув ногу на какой-то не то кочке, не то кротовой куче. Последним машину покинул младший Головин, хлопнув по борту в момент отрыва от него. Громадина вертолёта в тот же миг взмыла вверх. Смотрелось это очень эффектно, как в кино. Только в кино снег и прелая трава в лицо не летели, и уши не ломило от гула лопастей.
До берега
