Замечательный предел - Макс Фрай
Этим летом ночи часто холодные, поэтому пляжные сарафаны стремительно вышли из моды, зато так же стремительно вошли в моду накидки в виде тонких, почти невесомых стёганых одеял. Анн Хари был от этих накидок в восторге, носил их не только у моря, а всегда и везде. Говорил, что, закутавшись в одеяло, сразу ощущаешь себя по ту сторону повседневных забот. Как будто то ли ещё не проснулся, то ли напротив, вот-вот уснёшь.
Этих самых повседневных забот у Анн Хари было не то чтобы много. Сварить утром кофе, сбегать в лавку за хлебом, съездить в центр за новыми книгами и кошачьей едой, посидеть там в кофейне, заглянуть в какое-нибудь издательство, повидаться с коллегами, узнать последние новости, надрать черешни по дороге домой. Плюс оставаться счастливым и безмятежным, иначе деньги на ветер – в смысле отпуск пойдёт не впрок. Это на самом деле не так просто, как кажется, когда ты Ловец книг Анн Хари и художник (несбывшийся) Казимир, с вечным шилом в каком надо месте, с вечной неугомонной бездной во всех остальных.
Но Анн Хари отлично справлялся. Был бы студентом, у самых строгих преподавателей с первой попытки получил бы зачёт. Когда его счастье становилось, скажем так, недостаточно острым, а безмятежность трещала по швам, он садился в трамвай, ехал к морю, шёл на дальний безлюдный пляж. Морем сердце всегда успокоится, возле моря невозможно всерьёз тревожиться, маяться и горевать.
Он как раз успел снова стать вполне безмятежным, когда в кармане страшно завыл телефон. Анн Хари содрогнулся от этого воя, но вспомнил, что сам смеху ради выбрал такой звонок.
Вообще-то ему почти никогда не звонили: слишком часто он менял телефоны и, соответственно, их номера[57]. Разве что из издательства, но на ночь глядя даже доведённые до отчаяния переводчики не звонят. А ШиКоНах – воплощение деликатности, в смысле сам терпеть не может телефонные разговоры. Надо не на вечер из дома завеяться, а уйти в загул как минимум на декаду, чтобы он позвонил.
– Прямо даже интересно, кто это, – сказал Анн Хари, взяв телефон.
– Угадай, – ответил знакомый жизнерадостный голос.
– Уже угадал.
– Счастье, что твой телефон работает. Ты его до сих пор не разбил! – сказал Шала Хан.
– Это Бусина не разбила, – невольно улыбнулся Анн Хари. – Положение Дел – очень умная кошка. Всё правильно понимает. Увидела, что я в прошлый раз не особо обрадовался, когда она телефон расфигачила, и перестала его по дому гонять.
– Она молодец. А я страшно соскучился. Поехал бы в Козни, но вламываться среди ночи без приглашения как-то нехорошо. И тут я увидел открытку.
– Какую открытку?.. – начал было Анн Хари, но сам себя перебил: – Уже вспомнил. С моим телефонным номером. Из бара «Исландия». На которой «Осенний Огонь».
– Бинго! – Шала Хан рассмеялся так заразительно, что Анн Хари немедленно захотел с ним увидеться и сказал:
– Отлично, что ты не поехал в Козни. Я-то сейчас не там. Гуляю у моря. Могу куда скажешь приехать, трамвайная остановка отсюда не особенно далеко. Или сам ко мне приходи, если хочешь. Тебе же вроде такое легко?
– Мне легко, – подтвердил Шала Хан дуэтом, двумя голосами сразу. Один раздавался из телефона, второй – уже из-за спины.
– Вот ты умеешь! – восхитился Анн Хари.
– Так ты тоже умеешь.
– По идее, умею. Но привык экономить силы. Может быть, кстати, зря.
– Тут я тебе не советчик. У меня-то сил всегда было с избытком. Таким уродился. Но ты, кстати, тоже вполне здоровенный лось.
– Вот за это спасибо! – обрадовался Анн Хари.
– Да знаешь, даже особо не за что. Я, конечно, всегда готов помочь ближнему силой слова, но сейчас, похоже, просто констатировал факт. Зато для «спасибо» есть другой повод: я с бутылкой, не просто так.
Анн Хари поленился бездарно изображать по этому поводу великий энтузиазм. Тогда Шала Хан добавил:
– Бутылка из Вильнюса. Я, собственно, тоже только оттуда. Вино мне Юрате дала. Сказала, нам кое-что надо отпраздновать, но прямо сейчас у неё нет времени. И выдала бутылку с собой. Объяснила, что это конструктор из двух очень крупных деталей: я и просекко. А праздник придётся собрать из них самому. Третьей деталью будешь?
– Куда деваться. Надо тебе помогать. А что будем праздновать?
– Понятия не имею. Впрочем, у меня есть гипотеза.
– Ну?!
– Всё сложно. Без поллитры не разберёшься, – сказал Шала Хан по-русски. – Но она-то как раз у меня с собой. На самом деле, не пол-, а целых три четверти литра сплошных пузырьков. С осьминогом на этикетке.
– С каким осьминогом?
– С таким, – Шала Хан достал из кармана летнего плаща бутылку просекко, на этикетке которой действительно был нарисован элегантно изогнутый чёрный с зелёными присосками осьминог[58].
– А, то есть празднуем пробуждение Ктулху, – Анн Хари перешёл на английский, потому что на родном языке шутить про Ктулху не стоит, лучше процитировать оригинал.
– Что-то вроде, – кивнул Шала Хан и достал из другого кармана два картонных стакана с надписью «Brew». Анн Хари их сразу узнал.
– Ты спёр стаканы из соседней кофейни?
– Ага.
– Если пару декад не ходить в ТХ-19, ТХ-19 придёт за тобой сама, – подытожил Анн Хари. – Я почему-то ужасно рад, хотя ты до сих пор не рассказал мне свою гипотезу. И даже вино не открыл.
– Открыл, – сказал Шала Хан, разливая вино по стаканам, медленно, потихоньку, чтобы пена не перелилась через край.
Поставил бутылку в песок, сел на камень. Анн Хари устроился рядом. Пригубил просекко, одобрительно отметил:
– Холодное.
– Ну так естественно. Я ему не велел нагреваться. И вино, молодец такое, сделало, как я сказал. Давай за Юрате! Может, ей для здоровья полезно, чтобы за неё выпивали в других мирах?
– Наверняка. А я до сих пор не додумался. Какой-то я не особо заботливый друг.
– Ничего, наверстаешь. Я тебе помогу. Собственно, уже помогаю. Делаю что могу.
– Гипотеза, – напомнил Анн Хари. – Ты обещал.
– Я встретил в Вильнюсе человека, которого ты рисовал. Сине-сизая тень на картине. Дым и ночь. Какой же ты точный! Я сразу его узнал.
Анн Хари улыбнулся беспомощно, как ребёнок, которому подарили игрушку в три его роста, и он не знает, как её уволочь. Сидел какое-то время молча. Наконец залпом допил вино. Сказал:
– Зашибись. Он был
