Замечательный предел - Макс Фрай
Отто тоже выглядел офонаревшим, но на иной, вдохновенный манер. Словно с утра пораньше начал писать симфонию. Или поэму. Или храм воздвигать, один хрен. Одна Наира сохраняла спокойствие и безмятежность, можно сказать, светилась. Но, слава богу, только внутренним светом, не как торшер. Стол был уставлен бутылками с польским яблочным сидром, который никто почему-то не пил. Впрочем, Юрате это сразу исправила. Молниеносно открыла четыре бутылки, свидетели не успели заметить, чем. Строго сказала:
– Пейте давайте, – и сама пригубила, подавая пример.
Отто моргнул, вдохновенный взор прояснился. Он пробормотал: «Надо стаканы». И твёрдо, окрепшим голосом добавил: «Я принесу».
Вместе со стаканами на столе появилась миска солёных сухариков и смешной, заплетённый в косички сыр. Отто сел, налил себе сидра, вздохнул, улыбнулся, поднял стакан как для тоста, сказал:
– Чем дальше, тем больше странно. Я – Алиса за зеркалами. Была любимая книга. Читал много раз.
– Ну вот, дочитался! – усмехнулась Юрате. – Умеешь ты книжки себе выбирать. И верить, что там написана правда. И о чём-то подобном мечтать.
– У нас эту «Алису» почти сто лет пытались перевести, – сказала окончательно забившая на конспирацию Надя. – Девяносто четыре года, если быть точной. Семь переводчиков, трое сошли с ума… Да не смотрите вы так, всё нормально, их вылечили. Правда, профессию всё-таки пришлось поменять.
– И что, в итоге перевели? – удивилась Юрате.
Надя поморщилась:
– Да. Теперь знаменитая книга. Огромные тиражи. Но я же читала в оригинале. Никакого сравнения. Заодно поняла, почему эти трое с ума сошли.
Отто с Наирой даже не обратили внимания на её откровенность. Они сверлили Юрате взглядами, в глазах светился вопрос: «Как там Лех?»
– Лех придёт посмотреть фотографии, – сказала Юрате. – Но попозже. Когда точно, не знаю. Может, аж через полгода. А может, через несколько дней.
– Как всё сложно, – хмыкнула Надя.
– Да не то чтобы сложно. Когда мы расстались, он собирался есть пиццу «У Тётки». Теперь надо ждать, пока всю доест.
– «У Тётки», – мечтательно повторила Наира. – Лучшая пицца в городе, его можно понять.
А Надя вдруг рассмеялась:
– Каков засранец! Я ради него уход… отъезд на день отложила, а он отправился пиццу жрать! С другой стороны, если бы я из картины выскочила, тоже первым делом побежала бы отъедаться. Всё остальное может и подождать.
– Он не выскочил! – хором заорали Отто с Наирой.
Их дуэт прозвучал так слаженно и отчаянно, что стало ясно: эту фразу они сегодня говорили уже много раз.
– Sein Schatten ist immer noch da[55], – укоризненно добавил Отто, тыча перстом в картину. – Das Bild ist intakt[56].
– Просто у меня прорезалось странное чувство юмора, – объяснила им Надя. – Сама не знаю, откуда оно взялось. Это как обновления в телефоне. Случилось, а ты теперь сиди разбирайся заново, где тут чего.
– О-о-о, – протянул Отто, – это я могу понимать! У меня теперь тоже в голове обновления. Счастье, что кот узнал!
– Да с чего бы ему тебя не узнать, – улыбнулась Юрате. – Душа живая на месте. А коты как раз по этому делу. На остальное им более-менее наплевать.
Она допила свой сидр и сказала:
– Что вы Наде всё разболтали – нормально. Для меня – так совсем хорошо. Не придётся теперь весь вечер рассказывать, что за интересный мужчина с тенью цвета пасмурной ночи передал ей привет…
– А он передал? – обрадовалась Надя.
– Ну так естественно. А как ты думала. Лех, конечно, старая ведьма, чокнутый на всю голову, но сердце-то у него есть.
Юрате повернулась к Наире и Отто:
– В общем, марсианам можно сливать информацию любого уровня секретности, пусть уже поскорей завоюют нас. Но больше ни с кем про Леха пока говорить не стоит. Тем более про всё остальное. Такие вещи, пока сам не вспомнил, лучше вовсе не знать.
– Да, – кивнула Наира. – Весь день об этом думаю. Я, наверное, рада, что мне заранее никто не рассказывал про мою другую… – прошлую? параллельную? – жизнь. Когда сама вспомнила, всё как-то сразу встало на место, и психика справилась. Отто, который был только свидетелем, пришлось гораздо трудней. А чужим словам я бы вряд ли поверила. Но если бы и поверила, всё равно ни черта бы не поняла. Вместо прекрасной правды у меня были бы домыслы и фантазии. Причём, скорей всего, очень страшные. Это хуже, чем просто не знать.
– Так и есть, – кивнула Юрате. – Рассуждаешь, как взрослая.
– Ну я, в общем, давно уже взрослая, – улыбнулась Наира. – Мне по паспорту тридцать лет.
– Когда успела? Не зря говорят, что чужие дети быстро растут.
– Вот я как раз про это спросить хотела.
– Про чужих детей?!
– Нет. Про моих родителей. Они живут в Ереване. В этой жизни. Которая здесь. Теперь я очень хочу их увидеть. Срочно. Не потому, что соскучилась, а… Ну даже не знаю. Убедиться, что мама и папа есть.
– Так убедись, – пожала плечами Юрате. – Кто ж тебе не даёт. Самолёты снова летают, в них пускают без справок, вроде даже больше не заставляют завешивать тряпками рот.
– По-разному, смотря какая компания. Но с самолётами мы разберёмся. У меня про другое вопрос. Дядя Лех сказал, все, кого мы любим, считаются. И мне теперь хочется срочно посмотреть на родителей новым взглядом. Из нового человека. И этим новым человеком их полюбить. Чтобы они точно-точно считались! Не знаю, как объяснить.
– Так уже объяснила, – улыбнулась Юрате.
– А это вообще ничего, – почти беззвучно спросила Наира, – что я пытаюсь своих родителей контрабандой в настоящую жизнь протащить?
– Да лишь бы эта жизнь действительно сделалась настоящей. Всё остальное – детали и пустяки.
– Значит, можно?
– Помнишь главное правило наших последних времён? Можно всё, чего хочет сердце. Даже если я говорю, что нельзя. – Юрате рассмеялась и добавила: – Правило универсальное. Всех касается и обязательно к исполнению. Даже во всего лишь предпоследние времена.
– Мне оно надо! – обрадовался Отто.
– Надо, – подтвердила Юрате. А Наира добавила:
– Твоё сердце – отличный чувак.
– А я, – подумав, призналась Надя, – всегда только так и жила.
– Не сомневаюсь, – серьёзно сказала Юрате. И крепко её обняла.
Лейн, лето второго года Этера
Анн Хари (не Миша, он в Лейне) шёл по берегу моря, по кромке прибоя; ну как по кромке – штаны до
