Прятки в облаках - Тата Алатова
Он пришел довольно быстро, запыхавшийся, какой-то весь дерганый.
— Мне нужна твоя помощь, — произнес быстро и прикрыл за собой дверь.
Из Маши вырвался короткий смешок — ну кому она могла помочь? Ей самой впору орать в голосину — спасите, помогите! Со всех сторон навалилось.
— Вернее не твоя, а твоего отца, — выдавил Андрюша неохотно. — И не мне, а моей матери.
— Что? — Маша устало потерла лоб. Почему такой длинный день? Да еще после физры сил совсем не осталось, а потом телепортация, а теперь еще и это. — О чем ты?
Андрюша взял ее за руку и усадил рядом с собой. Погладил большими пальцами ладони. Обаятельный, тактильный, общительный. Наверное, ее первая любовь — если не считать трехдневного увлечения Максимкой в детском саду.
— Это немного неловко, — признался он, — я надеялся, может, обойдется, может, мама сама как-нибудь. Она с весны просит, чтобы я посодействовал ее переводу в столицу… У нее запрет на возвращение, вот уже тридцать лет как. Что-то натворила в молодости… И в отставку она не хочет, и от провинций озверела уже. А сейчас еще и отец взбрыкнул, разводится собрался. Короче, Маш, ей очень нужна протекция, она не может больше ждать.
— С весны просит? — повторила она растерянно. — А ты только сейчас говоришь?
— Я все откладывал, думал, может получится как-то без меня… Она писала твоему отцу напрямую, но не получила ответа.
— Да ему полстраны пишет, — ответила Маша, — а у него характер-то с каждым годом все хуже…
Какая-то противная, жужжащая как муха мысль одиноко билась в ее голове, и наконец удалось ее прихлопнуть.
— Значит, тогда в апреле, ты поэтому ко мне на физре подошел? Из-за папы?
— Нет, что ты, — испуганно и фальшиво ответил Андрюша.
Маша наклонилась к нему ближе, вглядываясь в его лицо:
— Я помогу, — пообещала она, — ну в том смысле, что передам. Просто скажи мне правду, пожалуйста.
Он отвел глаза.
— Может быть.
А она-то летала как на крыльях! Всеобщий любимец, красавец Греков одарил зубрилку своей дружбой!
— Ладно, — сказала Маша, вставая, — ты мне пришли данные по маме, а я пойду.
— Марусь, ты только не обижайся, — он проворно преградил ей дорогу. — Ты хорошая девочка, правда. Просто…
— Просто тебе скучно со мной. Я понимаю, бывает.
— Ну, Маш, — в его голосе прорезались обвиняющие нотки, как у тех, кто чувствует себя виноватым. — Ты как заведенная пластинка: учеба, учеба…
— Трамвай на рельсах, — вежливо подсказала она. — Андрюш, можно я пойду уже?
Кажется, он хотел обнять ее — руки взлетели вверх, почти коснулись Машиных плеч, а потом бессильно упали.
— Я все пришлю, — пробормотал Андрюша и отступил в сторону.
Она покинула аудиторию, соображая, в какой части здания находится. Кажется, левое крыло, шестой этаж, судя по нумерации. Маша дошла до лестничной площадки, побрела вниз, игнорируя лифты, которые вечно приходилось ждать по полчаса.
Ступенька, ступенька, ступенька. Как символично. Медленное нисхождение. Наошибаться столько, чтобы в семьдесят у тебя волосы дыбом вставали от воспоминаний об этом…
На третьем этаже Маша остановилась, вцепившись в перила. Скучная зубрилка, да, с которой нельзя дружить без всяких причин? А вот Дымову не нужны были причины, чтобы поставить свою карьеру под угрозу. Из-за нее, Маши.
Универ молчал, не мешая ей принимать решение. Да на самом деле, это и не было решением. Она знала, что все этим закончится, потому что не могла и не хотела останавливаться. Ей нужно было узнать, каково это — первый поцелуй, первый секс. С Дымовым. И пусть будет, что будет.
Тихо выругавшись, Маша развернулась и толкнула дверь на этаж. Спешила длинным коридором и боялась только одного: что уже никого не застанет.
Глава 27
Глава 27
— Входите, Рябова, — после довольно долгой паузы раздалось из кабинета, и ей стало интересно — а ее стук он тоже отличает от остальных? Темп, ритм, что-то такое? А потом Маше уже стало не до подобных размышлений.
Есть ли разница между глупостью и смелостью? Она сейчас глупая или смелая?
Толкнув дверь, Маша вошла в кабинет, совершила несколько шагов и замерла, мигом растеряв всю решимость. Дымов стоял у окна, вполоборота к ней, и даже его фигура казалась отстраненной.
— Что-то забыли? — спросил он сухо и вежливо.
— Не забыла, — выдохнула Маша, пугаясь его холодности. — Но, видимо, мне показалось. Я все придумала, простите.
— Собираетесь снова сбежать? — вежливо уточнил он, не пошевелившись.
О, да. Маша с удовольствием бы провалилась сейчас под землю.
— Я же пришла, — сказала она убито. — Что вам еще надо?
Получилось совсем по-детски, обиженно, требовательно, и ей самой стало противно от своих интонаций.
Дымов коротко и совсем не весело рассмеялся, размашисто преодолел небольшое расстояние между ними и рывком прижал Машу к себе. Так плотно, что ее сердце забилось об его грудь.
— Прости, — шепнул он, и теплое дыхание коснулось ее уха. — Прости. Минуту назад я был даже рад твоему бегству. Подумал, что так лучше. Подумал — ты права.
— Зря, значит, я вернулась? — воскликнула Маша, задыхаясь.
— Скорее всего, — согласился Дымов, обхватил руками ее лицо и поцеловал.
Она замерла, вцепившись пальцами в его запястья. Притихла, глотая чужое дыхание, впервые доверяя себя мужчине, растроганная и нежностью минуты, и ее сбивчивой волнительностью.
Осторожно ступая на совершенно кривую дорожку, Маша ощущала себя победителем.
***
Никогда прежде она не жалела так сильно, что не успела стать взрослой и опытной. Ах если бы ей хватало хладнокровия! Но нет, Маша дрожала, как осиновый лист, и Дымов снова обнял ее, давая время успокоиться и прийти в себя.
— Пойдем-ка, — сказал он, снова возвращая их в гнездо-нору, и она с облегчением опустилась на диван. Ах, Маруся, Маруся, почему ты такая нервная? Несколько коротких поцелуев с преподавателем — и все, желе, а не человек.
Дымов присел перед ней на корточки, улыбнулся, запрокинув голову.
— Выше нос, Маша, — сказал ободряюще, — ты выглядишь так, как будто наступил конец света.
— Он и есть, — пробормотала
