Прятки в облаках - Тата Алатова
Он так и замер, опираясь об стол и чуть склонившись. Его плечо было совсем рядом с Машиной щекой, и, повернувшись, она вдруг разглядела, какие у Дымова длинные темные ресницы — глаз-то он не поднимал. И профиль красивый.
— Так ведь Наум Абдуллович приходил, — проговорил Дымов. — Я его всегда узнаю… он стучится так своеобразно, как будто университетский гимн отбивает.
— И?
— И я запаниковал.
— Почему?
О, Маша начинала догадываться — почему. Но это ей самой показалось так смело, так двусмысленно, что она не осмеливалась даже мысленно придать своим подозрениям определенность.
И, поскольку Дымов молчал, она продолжила допытываться:
— Я ведь не первая студентка, кто заглянула в преподский кабинет. Да та же Тартышева к вам едва не каждый день свои вирши таскает… Или вы ее тоже в шкаф пихаете?
— Хватить издеваться, Маша, — отрывисто бросил он, — вы прекрасно понимаете, что встречи с Тартышевой мне ничем не угрожают.
— А чем вам угрожают встречи со мной?
— Вероятнее всего, увольнением, — он хмыкнул, небрежно расправил плечи и прямо посмотрел на нее. — Сущая ерунда по сравнению с вашими неприятностями, Маша.
— За то, что я просто зашла поговорить? Вы же сами позвали! — всполошилась она, и хорошая девочка, всегда соблюдающая правила, вскочила на ноги, чтобы немедленно смыться и не подставлять Дымова. Она потом подумает, с чего вдруг ректорша этак закрутила гайки.
Он поймал ее за руку, и Маша немедленно остановилась, вся превратившись в взволнованное ожидание. Здесь, в этом безоконном гнезде, воздух будто наэлектризовался, и все стало простым, понятным и предсказуемым.
У Маши никогда прежде не случалось подобных, предпоцелуйных моментов, но она точно знала: вот сейчас тот самый момент.
И действительно, Дымов уже потянулся к ней с совершенно очевидными намерениями, а она…
А она пискнула и активировала браслет-телепорт на руке.
***
Когда Дымов передавал ей артефакт, то предупреждал о радиусе действия — 500 метров. Больше всего перемещение на это расстояние напомнило радикально резкий взлет внутри самолета — уши заложило, реальность смазалась в неразличимое пятно, внутренности сжались. А когда Маша снова смогла различать окружающее, то нашла себя в пустой поточной аудитории.
Здесь было полутемно и тихо, пары закончились у большинства курсов, и помещение, лишенное привычной суеты студентов, казалось больше, чем обычно.
Она растерянно опустилась за парту, бессмысленно глядя на бесполезный теперь браслет.
Так, Мария, давай разбираться: что с тобой происходит?
Дымов ей нравился, — отрицать это было уже бесполезно. Возможно, потому что он был добр к ней, и она привыкла к его поддержке. Возможно, потому что понимала терзавшую его неуверенность, ей были близки его желания — стать кем-то выдающимся. Ей нравилось, как темные водолазки плотно обхватывали его горло, нравилась его тонкая высокая фигура, стремительность движений и мышления. А теперь еще ей нравились его ресницы.
Но достаточно ли всего этого, чтобы стать девушкой из шкафа? Позволить им тайный роман, который придется скрывать еще целых три с половиной года, а может, и после диплома тоже? Чтобы запутаться в отношениях со взрослым мужчиной, преподавателем, ведь явно же, все это будет сложно и болезненно, и она еще сто раз пожалеет об этом? А ведь еще в игре была ректорша, уж Алла Дмитриевна-то запросто вышибет из универа и наглую студентку, и неверного препода.
Маша была рассудительным человеком, не из тех, кто бросается в омут с головой. Однако сейчас сердце болезненно сжималось от огорчения: нужно было остаться! А руки дрожали от страха: она же совсем не умеет целоваться. Совершенно неопытна в этом деле, что если бы Дымов разочаровался в ней?
Или он все равно разочаровался — из-за детского бегства, из-за глупой разрядки одноразового артефакта?
И еще ей остро, непереносимо хотелось знать: а как бы было, останься она. Что Маша потеряла, возможно, навсегда? Вдруг Дымов закроет эту дверь, решив не портить себе жизнь из-за трусливой девчонки?
— Вот тебе и любовь, мамочка, — прошептала она в полном отчаянии, — ты правда хотела, чтобы она со мной случилась?
Мамочка.
Маша схватилась за телефон и набрала номер.
— Да, ребенок? — почти сразу откликнулась мама, и ее голос показался таким родным, что горло перехватывало.
— Мам, — Маша облизала губы, — а что делать, если ты не знаешь, что делать?
— Два варианта, — без заминки ответила та. — Первый, самый классический — если ты не знаешь, что делать, то не делай ничего. Просто замри и посмотри, как все будет дальше. Подходит?
— А второй?
— Если ты не можешь замереть, значит, для тебя это действительно важно. Значит, делай то, что хочешь. Потому что в итоге все равно придешь к этому, почему бы не срезать путь, избавив себя от утомительных сомнений?
— А если страшно? А если неправильно?
Мама засмеялась.
— Маруся, добро пожаловать во взрослую жизнь. Тут вообще часто страшно и редко правильно. Послушай меня, ребенок, тебе девятнадцать. Это возраст ошибок. Ты должна наошибаться столько, чтобы в семьдесят у тебя волосы дыбом вставали от воспоминаний об этом. Как еще получить жизненный опыт, скажи мне на милость?
— Но я не люблю ошибаться, — пролепетала Маша.
— А что в этом плохого? Никто не выдаст тебе в итоге красный диплом или грамоту: она прожила свою жизнь, ни разу не оступившись. Ответь мне на один вопрос: почему ты так этого боишься? Почему важно быть отличницей во всем? Это для тебя самой или для окружающих?
— А какая разница?
— Большая. Неуд — это нормально, это бывает.
— Какие страшные вещи ты говоришь, — ужаснулась Маша и торопливо попрощалась, пока мама не углубилась в детали. Еще не хватало, чтобы она встала на след Дымова, вот тогда все, пиши пропало.
Разговор нисколько не успокоил, а лишь разнервировал еще сильнее. Ну что Маше стоило влюбиться в Федю Сахарова? Как все было бы хорошо и просто! Так ведь нет, угораздило ее, глупую.
Телефон зазвонил, и Маша вздрогнула. «Дымов», — ошпарило ее кипятком, но это звонил всего лишь Андрюша.
«Всего лишь Андрюша!», — да еще совсем недавно она была уверена, что он тот самый, а теперь отвечала на звонок с раздражением. Не это имя мечталось увидеть на экране.
— Да?
— Ты где? В библиотеке?
— Еще в универе.
— Где именно?
Маша вышла в коридор, посмотрела на номер аудитории
