Ведьма. Истоки - Галина Валентиновна Чередий
— Люська, блин!
Раздражающий зов перекрыло многоголосое журчание тонких хрупких струй, перестук одиноких капель, убаюкивающий плеск поднятых ветром волн. Все такое мое, зовущее раствориться и остаться в этом покое. Нечто подобное я уже однажды ощущала. И это было… нехорошо. Но что же тут нехорошего?
— Людмила!
Да какого черта! Разве нельзя дать мне немного времени? Трудно понять, как же больно-долго длилась разлука-забвение? Успокаивающие звуки сменились грозным буханием штормовых волн о камень берегов и нарастающим ревом несущегося с гор потока в половодье. Чьи силы равны этой стихии? Кто смог одолеть ее так, чтобы навсегда, так, чтобы вода не вернула себе все, что ее…
— Казанцева! — голос Лукина стал жестким, словно сталь, но толку пытаться лупить сталью по воде? — Волею рода твоего опекуном над тобой поставленный, приказываю отвечать мне!
Слова врезались в меня, обращаясь вдруг западней из ярко-голубого камня. Тонкие-тонкие стенки и проломить их ничего не стоит — только пожелать этого. Всего лишь пожелать, ну же!
Возмущение взметнулось, направленное против того, кто посмел о стенах тюрьмы мне напомнить. Да кто он такой вообще?
Мужчина. Любовник. Любимый.
Да сколько их таких у меня было за бездну минувшего времени и сколько еще будет?!
У меня? Разве я любила прежде? По-настоящему?
Да-да-да, без счета! Не остается ни имен, ни лиц, ни памяти о близости, неизменно только одно всегда — однажды они предают. Алчные, неверные, завистливые, они снедаемы своими страстями и всегда жаждут подчинить себе мою силу и использовать ее ради своего возвышения. Разве прямо сейчас не так?
Так. Лукин здесь ведь ради силы. Но только ли поэтому?
— Люська! Что такое Айдана? — потребовал Данила, лицо которого я видела как сквозь стекло, по которому лилась вода.
Не что! Как смеет он говорить о ней, как о вещи?! Она кто! Она — это я. Она так много меня! Или это меня с ней внезапно так много?
— Отвечай мне, своему опекуну, что такое есть Айдана? — давил Лукин, все утолщая голубые стены тюрьмы и одновременно как будто вытесняя из нее, беся больше-больше.
— Я!
— Неверно! Что такое Айдана?
— Она исток!
— Она — алтарь! — Нет! Вот, снова это происходит! Мужчина желает сломить, замкнуть в темницу, ключом к которой станет ложное чувство, им же внушенное.
— Что есть алтарь? — образ ведьмака стал четче и буквально резал мне глаза. Как я могла находить его привлекательным? Он же весь слеплен из темной корысти, грязной похоти и потребности подавлять и загонять в плен ненавистных стен.
Но ведь еще и из моего желания к нему, из ответной его свирепой страсти ко мне, из чувства защиты и тепла, что дарил не скупясь. Из улыбок, смеха на двоих, из раздражающей вроде бы заботы о каждой мелочи, из ворчания по всякой ерунде, из моих слез экстаза, высыхающих на его коже… Сколько же всего в нем… Жизнь.
— Что есть алтарь для подлунного, Людмила?! — еще усилил давление Лукин и смягчающая… или размывающая водная пелена окончательно прорвалась. — Отвечай мне, приказываю!
— Алтарь есть инструмент, — губы зашевелились как сами собой, воспроизводя то, что этот мужчина вбивал мне в голову на наших уроках.
“Нет! Не правда! Инструментом он желает сделать тебя! Все они хотят.”
— Кто все? — прошептала вслух и протянула дрожащую руку к лицу Данилы. — У меня есть только он.
Выдохнув с огромным облегчением, Лукин рванул меня на себя, усаживая сверху и окутывая своими объятиями, а я стала потихоньку осознавать наше положение в пространстве. Сидим на земле посреди пустыря, куда в любой момент могут нагрянуть остальные целители со своей охраной и прочими группами силовой поддержки. В двух шагах топчется Василь, нервно озираясь и прислушиваясь, рядом истуканом стоит Лаврентий.
— Василек, повтори что есть алтарь! — велел Данила в самое мое ухо, но прикосновение его губ заставило поежиться, будто он был чужим, и отстраниться.
Неправда, он — мой. Я это знаю. Знаю, но отчего-то сейчас не чувствую.
“Ничто не бывает навечно. Ничто, кроме силы. Лишь ею все желают обладать бесконечно и ненасытно. Ты — сила.”
Нет. Я лишь та, кому позволено временно обладать ею.
“Кем позволено? Кто решает — насколько временно? Зачем быть кем-то сиюминутным и уязвимым извне, если в твоей воле вечно пребывать внутри?”
— Алтарь есть инструмент! — хрипло выдавила я, отгораживаясь от голоса-потока в разуме.
— Что мы делаем с инструментом?
— Управляем. Используем.
— Мы управляем, василек. Не он нами. Ну же, давай, сосредоточься на этой мысли!
“Ты желаешь управлять мною? Ты? Та, кому отдает приказы жалкий подлунный, чья сила ничтожна против твоей?”
— Заткнись! Я приказываю тебе замолчать и не сметь больше доставать меня всеми этими образами!
Я ощутила всем нутром как Айдана готовится обрушиться на меня с новыми попытками увещевать и блазнить, вскочила на ноги и рубанула в воздухе ладонью.
— Силой рода в крови моей заповедую тебе тотчас прекратить ко мне взывать до того часа, пока я сама к силе твоей не воззову!
И тут же чуть не рухнула где и стояла, когда державшая меня оказывается, как в тисках, мощь схлынула. Такое чувство, что до сих пор я действительно пребывала в поддерживающей со всех сторон воде, а теперь снова резко вынуждена носить на собственных ногах вес внезапно отяжелевшего тела.
— Я мало что понял, одноипостасные мои спутники, но мы уже можем сваливать? — поинтересовался оборотень.
— Мы должны свалить, и как можно скорее, — ответил Лукин и попытался взять меня за руку.
Я отдернула свою раньше, чем подумала зачем. Впрочем, ведьмак похоже, этого и не заметил.
— Забираем камень.
Внутри взбрыкнула волна протеста.”Не камень!”
Заткнись! Я велела.
— Хренасе! — Данила вывернул Айдану из ее земляного гнезда и прямо-таки на наших глазах похожие на корни отростки втянулись в гладкую поверхность.
— Давай я понесу. — предложил Василь.
— Люську лучше понеси. Так быстрее будет, — огрызнулся Лукин и, пристроив нашу добычу на плече, не оглядываясь, двинулся в обратный путь, сразу переходя на бег. Василь тоже не стал церемониться и, легко подхватив меня, поднял и плюхнул боком поперек уже своих мощных плеч, превращая в эдакий живой воротник и сорвался с места.
“Только
