Замечательный предел - Макс Фрай
– Восторженно ози-рая-ся, – старательно повторил Отто. – «Восторженно» помню. «Ози-рая» – такое не помню. Новое слово. Надо учить!
– Прости. «Озираться» это просто «оглядываться». Почти то же самое, что «смотреть».
– Как мы вчера смотрели? Было восторженно. Мне – точно да.
– Ещё как восторженно! – подтвердила Наира. – Мы с тобой и так отлично гуляем. Зачем мне экскурсия? Бес попутал, точно тебе говорю.
– Бывает интересно, – неуверенно сказал Отто. – Мне говорили. Я сам такое никогда не любил.
– Вот! И я никогда не любила. И не ходила ни на какие экскурсии. Только в школе, давно. Но когда ты сказал, что мы прямо сейчас едем в Гданьск, я сразу написала подружке, она тут пару лет прожила. Теперь уехала, но это неважно. Главное, она мне сдала три кофейни, включая «Друкарню», где нам сегодня кофе понравился. И экскурсовода Агату, которая так про город рассказывает, что сразу влюбляешься по уши…
– В Агату? – удивился Отто. – А зачем тебе надо? Влюбиться можно в меня. Опять. Оnce again[38].
– Не в Агату, а в город, – рассмеялась Наира. – Балда!
– Так. Я иду вдвоём, – решил Отто. – Ты идёшь вдвоём! Не одна. Мы вместе. Надо следить, куда ты влюбилась. Ой. Не «куда», а «кого».
– Следи, – согласилась Наира. – Хорошее дело ревность. А то мне, знаешь, без тебя неохота. Но как-то неловко силой тащить. А отказаться неправильно. Я же к этой Агате чудом попала. Фантастически повезло. Оказалось, у неё сейчас всё расписано на месяцы вперёд. Она популярная, ей даже рекламы не надо, её по сарафанному радио все друг другу передают…
– Как ты сказала? – оживился Отто. – Радио «Сарафан»? Сарафан – это летнее платье, я правильно помню? И радио так назвали? Потому что для женщин? Я угадал?
– Ты правильно помнишь, – улыбнулась Наира. – сарафан – это платье без рукавов. Но это не настоящее радио. А просто такое выражение. «Сарафанное радио» значит, что люди друг другу рассказывают. Необязательно, кстати, женщины, все подряд. Новости, сплетни и кому что очень понравилось, или наоборот. Когда хвалят, получается лучшая в мире реклама, обычной-то веры нет.
– А, это как Gerüchteküche[39], – просиял Отто, страшно довольный, что нашёлся понятный аналог.
– Наверное. Тебе точно видней. В общем, оказалось, к этой Агате попасть без шансов, она всегда занята. Первое, что я прочитала в её инстаграме: «Запись на индивидуальные экскурсии только на июль – сентябрь, в группах осталось несколько мест на май». Но я всё равно на всякий случай ей написала, вдруг у неё в завтрашней-послезавтрашней группе кто-нибудь заболел. И Агата почти сразу ответила. В группах мест не было, зато у неё буквально вот только что отменилась индивидуальная экскурсия. Вечерняя. Начало в семь. Это, конечно, дорого. Я-то хотела с группой, тридцать евро за три часа. Но раз так всё совпало, я подумала, ладно. Значит, судьба.
– Судьба, – повторил Отто. – Идём обязательно вместе. Не надо судьба без меня!
* * *
Агата оказалась рыжей кудрявой женщиной в драных джинсах, такой миниатюрной, что Отто принял её за школьницу, да и Наира сперва сомневалась, подходить ли, несмотря на обещанный в качестве опознавательного признака лиловый шарф. Но та подошла к ним сама, улыбнулась, представилась неожиданно низким, красивым голосом: «Агата – это я».
Наира и Отто представиться не успели, потому что Агата сразу сказала: «Нам сейчас надо решить самое главное: хотите ли вы кататься на чёртовом колесе[40]?» – они заорали: «Да!» – и Агата больше не умолкала, причём это не было скучно. О нет. Они даже не заметили, когда успело стемнеть; собственно, только когда Агата остановилась и сказала с неподдельным искренним сожалением: «Вы такие хорошие, что неохота вас отпускать», – Наира и Отто опомнились, словно проснулись, осознали, что наступила ночь, посмотрели друг на друга, потом на часы в телефонах. Так и есть, уже начало одиннадцатого. Ну и дела.
– Ой как жалко! – вырвалось у Наиры.
А Отто выпалил, страшно довольный своими успехами:
– Спасибо! Я всё понимал!
– Ой, – Агата схватилась за голову. – Русский не родной ваш язык? Надо было предупредить, я бы медленней говорила…
– Да мы бы предупредили, – улыбнулась Наира. – Но он сам не захотел.
– Я всё понимал, – повторил Отто. – Хорошо и отлично. Наверное, русский уже немножко родной. – И показал на Наиру: – Виновата она!
– Знаете что, – решила Агата. – Чур, тогда с меня пиво. Или не пиво. Чего сами хотите, то и с меня. Скидка за полное понимание. И за то, что с вами не хочется расставаться. Как будто не работала, а гуляла с друзьями, и теперь обидно, что всем пора по домам. Это так редко бывает, что грех не отблагодарить. Заодно покажу вам отличное место, может, ещё пригодится. Здесь совсем рядом. Согласны?
Отто молча кивнул, благодарно прижав руки к сердцу, а Наира сказала: «Ура!»
* * *
Они вышли с набережной на одну из центральных улиц, где ходили в самом начале экскурсии, трогая древние дверные ручки только с виду старинных домов, почти сразу свернули в узкий переулок, оттуда – ещё в один. В конце переулка стоял человек, им сперва показалось, огромный, но на самом деле просто довольно высокий и широкий в плечах. Волосы, то ли светлые, то ли седые, густые и очень пышные, позолоченные светом фонаря, создавали иллюзию нимба, как у святых на иконах, это было красиво и романтично, но Отто, обладавший воображением и начитавшийся в своё время сценариев детективов (плохих и очень плохих), успел подумать, что это бандит, он в сговоре с экскурсоводом, Агата сюда специально своих клиентов приводит, чтобы он их потрошил, и решительно возразить себе: «быть такого не может, потому что не может такого быть». Всё это заняло буквально секунду, а потом Агата сказала почти беззвучно и одновременно так звонко, что явственно задрожал воздух:
– Господи твоя воля, да это же Гданьский Лех.
– Кто? – переспросил Отто, испугавшись, что внезапно снова перестал понимать язык.
– Гданьский Лех. Призрак Гданьска. И его дух-хранитель. Встреча с ним к счастью, Лех – добрый дух. Но он редко людям показывается. Экскурсантам при мне – ни разу. Нам фантастически повезло. Я однажды в самом начале, когда только приехала в Гданьск, издалека его видела, и моя спутница сказала: «Значит хорошо приживёшься, сам Гданьский Лех тебя благословил».
Отто слушал её, привычно радуясь,
