Простой сборник - Алексей Летуновский
– Я тебе это еще тогда говорила. Занятие тебе надо найти, заработок, в конце концов. Ты, верно, на шее сидел у всех… (Вася пересчитала)… пятерых и лопал, свесив лапти, клубничное мороженое. А с мороженого на их прекрасные шеи падали липкие капли. Мало приятного, скажу. Тем более, есть люди, которым суждено быть одинокими. И в этом нет ничего страшного. Ведь, как ты знаешь, рождаемся и умираем в одиночестве.
– A я не понимаю. Да, рождаемся. Да, умираем в одиночестве. Но тогда зачем жить в одиночестве? Зачем? Если есть возможность делать что-то совместное.
– Что, например? Лежать на диване совместно? Меня устраивает быть одной. Сама с собой делю интересы, работы. И не хочу никого ублажать, ради, так называемого, призрачного сходства.
– Да ну тебя, – обиделся Гоша.
Они замолчали. Вася вновь стала зевать, а Гоша вздыхать. Затем он положил голову ей на плечо и закемарил. Она отсутствующей мыслью распотрошила его волосы рукой и стала гладить, а когда встретилась пальцами с желтоватой саранчой, вздрогнула и отстранилась. Та, кстати, и доброго вечера не успела пожелать, как была раздавлена вспять.
Уши Эли жгли во блажь. Она брала на себя музыку зала и слипшиеся движения тел и умилялась душой под действием карнавала. Редкие дилетанты касались частей ее тела, волос, но Эле было все равно. Она находилась где-то далеко в глубине и воображала себя голой принцессой побережья моря из топленого молока. Вмиг она ощутила сладковатый жирный воздух и запах похерившихся коров. Из-под ног вырывались длинные строчки слов. Густыми черными полосками они обволакивали Элю и стряпали для нее одежду. Верные слуги. Покрывшись глаголом, она продолжала смотреть на пузырчатые крохотные волны и висящие на горизонте морковные гробы. На потолке зала организовались десятки тонких трубочек. Музыка отсчитала до тысячи одним мгновением, и из трубочек полилась теплая липкая жидкость со вкусом этила. Эля проснулась и раскрыла рот навстречу каплям, подражая десяткам рядомстоящих зевак. Она чувствовала родство с промокающими и опьяненными. Ей захотелось собраться с ними в один большой ком и укатить в дорогу из двух или трех вечностей, но мысль о том, что они могут являться противниками поэзии, забрала все лаконичное желание. Она вернулась к ребятам.
– Должно же быть продолжение, – послышалось из Гоши. – Ты говоришь, что доход маленький, так переведись, не знаю, в более элитную кофейню. Зачем оставаться в скромной?
– Мне в ней нравится. Атмосферой такой… хорошей, людьми такими… хорошими, – зевала Вася. – Да, не отрицаю, мне хочется ездить на курорты, посещать больше театров, но быть преданной своему теплому месту и мурлыкающей кофемашине мне важнее.
– Похожи мы с тобой, Вася, – сказал Гоша. – Мне в жизни нужна всего-то одна женщина. Тебе – всего-то одна кофейня. Однако, в отличие от тебя, я этой одной не нужен. А это другой вопрос.
Гоша заплакал и стал бить по столу пьяным кулаком. Вася решила сменить тему и, переглянувшись, с напряженной разговором Элей, посмотрела на свои часы. Стрелки спешили перевалить за полночь, но не успевали. Вася подтянулась к ним и провела серьезный разговор, пообещав кучи сладостей за зря.
Вытянувшись, она начала притворяться. – Мне рано вставать на смену, – сказала она.
– Нет, – прошептала Эля. – Останься. Пойдем, погуляем, – она показала на скрывшегося в куртке Гошу и скорчила неодобрительную гримасу.
– Василиса! – успокоился Гоша. – А у тебя можно сегодня переночевать? Как старому другу.
Вася потерла лицо.
–У Эли бабушка, а мне негде, – настаивал тот. – У меня совсем никого нет.
Вася вывернула себя наизнанку, пересчитала отложенные купюры и от бессилия согласилась. Гоша вцепился в нее и стал расцеловывать, как полотенце. Эля еле оттащила несчастного. Вася вызвала такси, еще раз поздравила Элю, обменялась напоследок с ней гримасами о неприязни к Гоше, и ушла. Гоша поплелся следом.
Портрет президента растянулся в улыбке после долгого втаптывания в хрустальную кожу лужи этила толпой беснующихся дилетантов. Эля растянулась на диванчике и на оставшиеся деньги заказала себе алкоголь. Так, чтобы хватило до утра. Потом ее заберет бабушка, Эля попросила о таком подарке. Устроившись удобнее, она открыла альбом и вырвала свои детские фотографии, преимущественно из школы. Заплатанные листы теперь могли служить отличным подспорьем в борьбе за грациозно надвигающиеся строки, кои Эля задумала набросать.
– Хватит с меня этих воспоминаний, – думала она и чувствовала, как к горлу подступает волна прозрения.
Однако вскоре по ее коже кубарем прокатилось печальное известие: весь алкоголь был свергнут ворвавшимися в бар электромолотками.
Глава 4
От смены температур Васю понесло, и до квартиры Гоше пришлось тащить ее на руках. Она хрюкала и клевала прожженный воздух подъезда, иногда покусывала шнурки Гошиного пуховика. Разобравшись с сумкой и ключами, он поспешил снять с нее куртку и отнести невинную в ванную. Там он расстегнул по пояс платье и, схватив за волосы, позволил опустошиться. Васина спина была красива. Сквозь тонкое розовое полотно торчали наивные позвонки и пришедшие от выделений в движение лопатки. Еле различимые волоски жадно глотали воздух. Гоша провел по ласковой коже рукой и остановился на прямой линии черного лифчика, разделявшего спину поперек.
Когда Вася закончила, он освежил ее струей холодной воды, вытер подвернувшейся тряпкой лицо и прижал к себе. Она смешно сопела, проводя в вязком чреве отрезвляющие дебаты. Гоша отнес ее в комнату и положил на матрас, обшитый вельветовой мечтой. Снял остатки платья и на мгновение замер в созерцании. Обессиленная, она лежала в легком черном белье, сквозь которое украдкой виднелись обезоруживающие части тела. Гоша зевнул и накрыл счастливую пледом из меха косули.
Он огляделся. На одной из стен кривлялось изображение карамельного космоса. В углу лежала стопка книг. В основном, биографии актеров и путешественников. Под окном был встроен шкаф. Гоша подумал, что для такой женщины, как Вася, одежды в шкафу могло быть и больше. Но на всякий случай он сунул себе в куртку янтарную майку из шелка. За окном раздавались стоны луны и унылая прохлада. Вася издала из-под пледа несуразный храп, и Гоше пришлось сдерживать свой смех. Его тянуло в степи сна, но он решил привыкнуть к новому ночлегу, прежде чем ложиться.
Раздевшись догола, он принял теплый душ. В холодильнике лежала постаревшая чечевица. Тарелка под ее
