Знак Саламандры - Мария Камардина
В конце концов решаю, что везти куда бы то ни было увядшие цветы не слишком-то красиво. Тем более что ехать приходится автобусом – Сашка обещал сестре и матери повозить их по магазинам, – а Валентина Владимировна на робкое замечание о такси легкомысленно отмахивается. Хорошо ещё, что день выходной, но не праздничный, и в сторону кладбища народу едет не слишком много, а то были бы у меня не только подмороженные лилии, но и поломанные. Хочется из чистой вредности думать, что большего Алёна и не заслужила, но…
Смерть действительно всё списывает.
На кладбище снежно и ветрено, сквозь редкие разрывы в облаках нет-нет да и проглядывает солнце. У входа торгуют еловыми венками и искусственными цветами, в том числе и лилиями – вот и стоило возиться с живыми. Гошка высовывает морду из сумки и любопытно таращится по сторонам, пока мы хрупаем по заснеженной дорожке мимо продавцов, мимо будки охраны, мимо сарайчиков с рекламой памятников, мимо обнесённых оградками сугробов с крестами на макушках…
Не люблю кладбища. В этом я, пожалуй, не оригинальна, кто их любит-то? Разве что какие-нибудь оккультные маньяки, тёмные колдуны или вовсе некроманты. Хотя последних зимнее кладбище вряд ли радует – пока откопаешь того, кого надо поднять, всё ценное себе можно отморозить. Возможно, именно поэтому Департамент традиционных практик, как стыдливо именуют в Министерстве специалистов по подобной магии, разъезжается на отдых как раз в январе-феврале. Новички всякий раз приятно радуются, когда в ноябре видят график отпусков, а потом страдают и матерятся, оставаясь в одиночку против толпы граждан, жаждущих выяснить, что имел в виду почивший прадед, когда писал в завещании: «Хрен вам всем!»
Ладно, это всё чушь, лишь бы не думать о том, что впереди.
Валентина Владимировна уверенно ведёт меня на окраину кладбища, к серому корпусу крематория. Нужная могила неподалёку, груда свежих венков выделяется в ряду сугробов с торчащими между ними пиками оградок. Мы осторожно пробираемся по слегка притоптанной тропке и останавливаемся возле белого с серебром креста с датами рождения и смерти. К нему лентой привязано фото в чёрной рамке, и Алёна смотрит с него так светло и радостно, что у меня начинает щипать в глазах.
Чёрт, ей было всего двадцать пять. Была бы я позлее и поциничнее, могла бы подумать, мол, так стерве и надо, не сделает больше никому гадостей. Но у живой стервы хотя бы есть шанс одуматься и исправиться.
Наверное.
Пока я неловко обдираю с лилий бумагу, Валентина Владимировна начинает говорить: здоровается, рассказывает, что девочки вот совсем скоро подъедут, и «а вот Катенька к тебе пришла, она сейчас помогает полиции…». Меня передёргивает. Ещё и поэтому не люблю ходить на кладбища – посетители начинают говорить с памятником, будто с живым человеком, а ты стоишь, как дура, и хочешь сквозь землю провалиться от неловкости. Гошка очень кстати выскакивает из сумки, проваливается по шею в сугроб на соседнем участке и возмущённо верещит, я пытаюсь его оттуда выловить, не потеряв при этом цветы. Оборачиваюсь с драконом в охапке, собираясь извиниться, и едва не роняю его обратно.
Над венками в морозном воздухе переливается зыбкое перламутровое пламя.
Валентина Владимировна ловит мой взгляд, мягко улыбается и продолжает говорить – спокойно, негромко, убаюкивающе. Рассказывает, какие новости на работе, как девочки помогают мне в поиске гадалок, как себя чувствует Сашка: «Нет, милая, что ты, он не сердится, он у нас парень отходчивый». Пламя льнёт к её рукам, будто соскучившаяся по ласке кошка, снежинки на венках сворачиваются каплями, Гошка неодобрительно чихает, но в сумку вернуться не пытается.
– Клади цветы.
Это сказано совсем другим тоном – резким, строгим. Я встряхиваюсь и укладываю лилии у подножия креста, пока Валентина Владимировна удерживает рядом с собой колдовской огонь, но стоит лепесткам коснуться снега…
– Ты-ы-ы!
Пламя взвивается выше. Я отшатываюсь и вскидываю руку в защитном жесте, Гошка взвизгивает, взлетает мне на плечо и пытается пробраться за пазуху. Под рукавом жжётся и колется, с пальцев прямо сквозь перчатку срываются искорки, Валентина Владимировна продолжает говорить, я не понимаю слов, но придерживаю силу. Белое пламя окутывает мою ладонь, от перчатки пахнет палёным, и я снова слышу голос.
«Помоги-и-и… Найди-и-и… Души-и-ит…»
Меня обдаёт волной тоски, обиды, какой-то внутренней боли, от которой хочется кричать. Я покачиваюсь, дышать становится тяжело, на горле будто смыкаются невидимые ладони. В свою очередь стискиваю кулак, собираю пламя в горсть и чувствую, как в центре ладони пульсирует Знак, пытаясь нащупать цель. Здесь есть что-то, чужое и тёмное, смотрит на меня из перламутрового пламени, смеётся, вызывая звон в ушах, и я уже не пытаюсь удержать огонь…
Сила Саламандры расплескивается по венкам таким же прозрачным пламенем. Неприятные ощущения почти сразу проходят, Валентина Владимировна оказывается совсем рядом и мягко давит на мою руку, вынуждая её опустить. Несколько мгновений по венкам ещё пляшут перламутровые язычки, потом всё стихает. Гошка наконец расколупывает мой воротник и ныряет под куртку, едва успеваю придержать.
– Что это было?..
Валентина Владимировна неодобрительно вздыхает.
– У племянника приятель здесь сторожем работает. Говорит – светится по ночам, может, безобидно, а может и до дурного дойти. Мается она, уйти не может, и чую я, на убийцу это завязано.
Я медленно наклоняю голову. Знак тоже это чует, нервничает, и я стягиваю перчатку, провожу ладонью по кресту, по венкам – ящерка не то хочет убедиться, что враг отступил, не то пытается запомнить его получше. Еловые иглы колют пальцы снаружи, магия пощипывает изнутри, и хочется взять мыло и мочалку и оттереть с рук всю эту дрянь…
– А родители ещё отпевание заказывать не хотели, – сообщает Валентина Владимировна, глядя на мои манипуляции. – Мол, сами некрещёные, и она тоже, только из уважения к бабке согласились. Поговорю с ними, если батюшку ещё раз звать не захотят, так хоть некроманта, а то ведь…
Я сглатываю – в горле совсем пересохло – и думаю, что мне бы сейчас очень пригодился вчерашний чай с эликсиром от воздействий.
– А вы… – спрашиваю осторожно, боясь поверить, что она и есть нужная мне ведьма, но Валентина Владимировна мягко качает головой.
– Дар у меня слабенький для таких вот экспериментов. Раз успокою, два успокою, а что на третий раз будет… – Она вздыхает и начинает пробираться между оградками к дороге. – Он у меня уже после пятидесяти открылся, – добавляет через плечо. – Где ж тут силе
