Девять кругов мкАДА - Фрэнсис Кель
Опустив взгляд, девушка молчала так долго, что, казалось, просто забыла вопрос. Мужчина достал из внутреннего кармана пиджака флягу и уронил на перекресток несколько алых капель. Запахло пряным вином.
– Я всегда думала, что она меня не видит, – наконец проговорила девушка. – Растит куклу вместо живого человека. Подружку. Я уходила на кладбище, надеясь, что хоть мертвые-то видят меня настоящую… А потом она разбилась.
Девушка замолчала. Мужчина терпеливо ждал, как будто знал: если не торопить, она продолжит.
– Что я хотела бы ей сказать… – глухо повторила девушка. – Что я тоже люблю ее. Я никогда ей этого не говорила.
В этот момент воздух над могилой дрогнул, словно кто-то горестно вздохнул. Сверкнули в солнечных лучах кошачьи глаза, мелькнул пушистый черный хвост, ушло в землю пролитое вино.
Все растаяло. Морок сгинул.
Ульяна Черкасова
Пустой курган
«ГОРИ В АДУ!»
Поднятая рука застыла напротив звонка.
Краска на черной коже входной двери поблекла. Очевидно, ее не раз пытались смыть, но надпись все еще виднелась весьма отчетливо и читалась легко:
«ГОРИ В АДУ!»
Медленно я опустила руку, проводя по буквам.
«Г-О-Р-И»…
Пронзительное ощущение, точно кто-то прожигал мне спину глазами, заставило обернуться.
В уголке глаз мелькнула Белая: сгорбленная, в самом углу, слева от меня. Туда я старательно не смотрела.
Соседская дверь приоткрылась, и наружу выглянула взъерошенная пожилая женщина.
– Туда?
– Что? – переспросила я.
– Вы что, туда? – Она указала подбородком на квартиру, у двери в которую я стояла.
– Да, а что?
– Не надо вам туда.
Все внутри меня кричало о том же. Все человеческое, здравое, живое уговаривало развернуться и бежать.
– Почему?
– Хозяйка этой квартиры… – выглядывая из-за двери, громко прошептала женщина, – она… нехорошая она. Опасная.
– А вы ее не боитесь?
– А меня она не тронет.
– Почему?
Щелкнул замок за спиной.
Женщина тут же хлопнула дверью.
Я сделала шаг в сторону, чтобы меня не задело, обернулась.
– Здравствуйте, – широко улыбнулась тоненькая девушка.
Она была старше меня, но ниже, худее и оттого будто бы намного младше. И смотрела снизу вверх с каким-то детским почти восхищением.
– Мы вас так ждали. Это я, Сонечка. – Она и в переписке саму себя называла ласкательно-уменьшительным, точно и вправду маленького ребенка.
– Извините, я опоздала, – тоже постаралась улыбнуться. Получилось неискренне.
Просто приезжать не хотелось. Все во мне противилось этому. Но все – другое, темное, голодное, клокочущее в темноте – звало. Я проехала по Кольцевой дважды, несколько раз порывалась пересесть на салатовую и уехать обратно к себе на север, но все же сошла на зеленой, где даже активное шумоподавление в наушниках не заглушало грохот старых поездов, и потащилась на самый юг.
– Ничего-ничего, мы никуда не спешим, ждали вас. – Сонечка отошла в сторону, пропуская меня в квартиру.
– Мы? – переспросила я, оставаясь за порогом.
Она смущенно улыбнулась, прикрывая лицо зажатой рукой.
Белая за моей спиной повернула голову, глядя прямо на меня. Я знала это совершенно точно, как если бы это было чем-то естественным.
– Это по привычке, – смутилась Сонечка и протянула руку.
Из зажатого кулака выглядывал ключ.
– Это мой?
Ладонь зачесалась, желая схватить его.
– Конечно, – улыбнулась Сонечка. – Говорю же: мы вас ждали.
Пальцы стали потными, и ключ едва не выскользнул, когда я потянула за тонкую головку в виде пустого круга.
Я спрятала его в карман, стараясь не думать. Мечтая только, чтобы все они замолчали, а пустота наконец заполнилась.
Чтобы Белая в углу под дверью сгинула.
Ключ приятно захолодил бедро даже через ткань спортивных брюк.
– А второй где?
Замков в двери было три.
Сонечка забегала глазами по сторонам, рукой коснулась груди.
– Тут столько людей побывало за последнее время. Врачи, полиция, соседи заходили то и дело. Куда-то ключи все подевались. Да он вам и не нужен. Я же всегда дома. Вы позвоните в домофон – я открою. Почему в этот раз не позвонили? Я случайно дверь открыла, послышалось, что стучат.
– Я не стучала.
И в домофон не звонила. Стояла у подъезда минут тридцать, пытаясь справиться с тошнотой, пока кто-то не вышел из подъезда. Так и оказалась внутри.
Хотелось есть. От голода мутило так сильно, что меня едва не вырвало, когда проходила мимо ларька с выпечкой рядом с выходом из метро – так отвратительно пахло мясо в чебуреках.
Пришлось пробежать мимо и долго-долго дышать через нос, разглядывая решетчатый забор Царицынского парка. А аромат мяса преследовал меня до самого подъезда, расположившегося почти прямо напротив парковых ворот.
Соня беспокойно терла грудь, скрытую под облегающей водолазкой. Сквозь ткань проступали очертания цепочки.
Я облизала пересохшие губы, всматриваясь в темноту коридора, откуда выглядывал громоздкий дубовый комод.
– Так вы зайдете? – Сонечка попятилась, точно мне могло не хватить места. И, точно заманивая меня, из квартиры потянуло запахом свежей выпечки. – Вы же этого хотели.
Живот скрутило от сосущей пустоты.
– Не уверена.
На краю зрения мелькнула Белая.
Голова кружилась.
– Вы голодны?
– Да! – воскликнула я. – Очень.
– У меня готов обед.
Мне так отчаянно хотелось есть. На прошлой неделе я заплатила за счетчики, и на карте почти ничего не осталось. Кофе я не пила уже несколько дней. Ела в гостях у подруги и запасенную мамой заморозку из холодильника. А в ответ от заказчика на вопрос, когда придет оплата за проект, получала только неизменное: «Перевод гонорара займет некоторое время».
– Будете чай? – робко спросила Сонечка. – Кофе?
Кофе.
Ноздрей тут же коснулся запах свежесваренного кофе.
Это что же, я продамся за чашку кофе?
Мне стоило уехать. На проездном еще осталось несколько поездок.
Я должна была уехать.
Ключ у меня. Я выполнила то, что от меня требовалось. Этого же ей достаточно?
Но как же хотелось есть. В конце концов, можно было только пообедать.
И стоило оставаться честной с самой собой: этого недостаточно мне.
В глазах потемнело. Слева – на самом краю зрения – снова появилась Белая. Оно все еще сидело под самой дверью в углу. Смотрело прямо на меня.
– Кофе, пожалуйста.
Я едва не перепрыгнула порог, лишь бы не поддаться искушению, не заглянуть в глаза этой Белой.
И столкнулась с собственным бледным отражением в массивном зеркале в полный рост. Вся в сером и черном, я почти сливалась с полумраком коридора, и только осунувшееся лицо с ввалившимися глазницами взирало устало. Я поспешила опустить глаза. Не нагибаясь, наступив на пятку, сбросила кроссовки, пнула их в угол на входном коврике.
