Девять кругов мкАДА - Фрэнсис Кель
Она пошла быстрее.
– А еще, мама, – верещала Вика, болтая ногами, сидя у них на кухне, – на кладбище есть очень старые могилы, за которыми никто не смотрит. Никто их уже не помнит, и сами они не понимают, что умерли. Просто ушли раньше срока – от несчастного случая, от рук убийцы, или сами на себя руки наложили. Вот и маются после смерти, ищут кого-то, кто позвал бы их, помянул добрым словом.
Оксана тогда остановилась посреди кухни и долго, внимательно смотрела на дочь.
– О чем ты думаешь?! – наконец выпалила она, чувствуя, как в груди поднимается возмущение вкупе со страхом. – Мертвые люди! Ты в своем уме? – Но заметив, как Вика замкнулась, быстро поправилась: – Дочка, ну нельзя же так. Ты так говоришь, будто они твои друзья. Или соседи. Давай лучше о чем-нибудь другом.
Но о другом Вика говорить не хотела.
Оксана дошла до поворота в новый сектор и остановилась, вспоминая, куда дальше. Взгляд скользил по надгробиям, нарочно не останавливаясь на именах: ей казалось, если прочесть их, позвать, люди под землей откликнутся.
Снова что-то мелькнуло на краю бокового зрения, темное и юркое. Оксана зажмурилась, открыла глаза – ничего. Несмотря на праздник, полную маршрутку и выходной день, на аллее она стояла одна. Куда все подевались? Оксана зачем-то снова сжала конфету в кармане и быстро зашагала вперед, к знакомым могилам.
«Мамочка, папочка, здравствуйте!» – прошептала она через несколько минут, выйдя наконец к двум оградкам, вплотную стоящим друг к другу.
* * *
Оксана обтирала серую плиту байковой тряпочкой.
– И в кого она такая? – бормотала она еле слышно. – Я ведь тоже книжки читала по молодости. Жюль Верн, Стругацкие… Весь наш книжный шкаф – помните, в старой квартире стоял, – перечитала, пока в школе училась. Правда, сама не сочиняла ничего. Ну так и что ж? А эта как будто сразу великой писательницей сделалась…
Солнце немилосердно припекало. Оксана уже несколько раз пожалела, что не взяла ни косынки, ни хотя бы питьевой воды. На кладбище только техническая, из-под крана – смочить тряпочку, ополоснуть руки. С утра обещали двадцать градусов и ветер, а на кладбище стоял полный штиль: тускло-зеленые кроны деревьев вдалеке едва шевелились. В воздухе застыло серовато-мутное марево, будто реальность пронизывала тонкая паутинка. Было так тихо, что Оксана слышала редкие удары лопаткой – на другом конце ряда дедок в панамке самозабвенно вкапывал в землю желтые нарциссы. Вдруг он поднял голову и посмотрел на Оксану.
– Здравствуйте, – одними губами произнесла Оксана.
Секунд тридцать дедок молча пялился. Потом вернулся к цветам. В голове снова зазвучал голос Вики:
«Не здоровайся и вообще не заговаривай ни с кем на кладбище. Мало ли, кто тебя услышит. И не оглядывайся, когда уходишь, – это для мертвых приглашение пойти следом…»
Оксану передернуло.
Откуда у Вики в принципе этот интерес? Может, ей было одиноко в школе? Наверное, нужно было настоять, отдать ее на секции. В началке Оксана водила дочку на плавание и танцы, но Вике там явно не нравилось – она жалась к стенке и, сложив тонкие ручки за спиной, устремляла взгляд вдаль. Оксана в такие моменты ощущала себя прозрачной: дочка и сквозь нее глядела, как сквозь стекло.
Оксана неожиданно всхлипнула, вдруг отчетливо осознав, что осталась совсем одна: родителей похоронила, муж ушел уже давно, Вике и десяти не было, дочка с ней толком не общается. Она полила на руки водой из бутылки, достала из сумочки носовой платок с вышивкой и осторожно, чтобы не размазать тушь, вытерла слезы.
Когда Оксана носила Вику, думала, будет ей подружка. Маленькая, хорошенькая, с ямочками на щечках и золотыми локонами. В платьице с воланами и с белыми бантиками на блестящих туфлях.
Она поднялась с корточек. Убрала за ухо выбившийся локон. На секунду задумавшись, все-таки вытащила из кармана ириску. Спрятала в самом углу оградки под лист крапивы, закрыла калитку. Вдруг ей под ноги скользнуло что-то черное. От испуга Оксана схватилась за ворот водолазки, но разглядела лучше и выдохнула – всего лишь кошка. Черная, с лоснящейся шерсткой. Распушила задранный хвост, важно стрельнула желтыми глазами и деловито двинулась в противоположную сторону.
«Хозяйка», – пронеслось в голове, но Оксана тут же себя одернула. Какая хозяйка? Откуда? Наверняка тут полно приблудных кошек. Неудивительно, если приходящие вместе с цветами часто несут съестное.
Кошка вопросительно оглянулась на Оксану.
– Ты же просто кошка, – зачем-то сказала та, и звук собственного голоса показался неуместно громким.
Оксана поискала глазами дедка, но он куда-то делся. Пыльные листочки ближайшего деревца тихонько перешептывались в застывшем воздухе. Оксана нерешительно пошла за кошкой.
«Если животные ведут тебя куда-то, то скорее всего – к неупокоенной могиле. Но бояться не нужно. Точнее, бояться уже поздно. Тебя увидели».
Кошка остановилась у невзрачного памятника, втиснутого между двух других – каменных и явно старых. Он стоял через два пролета напротив родительских крестов. Могильная плита была серой, с тонкими полосами-разводами. Воздух здесь ощущался иначе: стал прохладнее и суше. Он будто обнимал Оксану за усталые руки, ложился ей на плечи невесомым одеялом.
Оксана прищурилась, вглядываясь в имя на памятнике. Буквы были чуть выпуклые и почему-то знакомые – большая овальная «О», размашистая «И».
С фотографии у памятника на Оксану смотрело собственное молодое лицо.
* * *
«Измайлова Оксана Петровна, 01.06.1972 –20.06.2016».
Положив пальцы на тонкие прутья бело-голубой оградки, напротив памятника застыла светловолосая девушка – худая и невысокая, с хвостиком русых волос. Огромные голубые глаза отрешенно смотрели вдаль.
Рядом с ней стоял мужчина во всем черном – черный брючный костюм и рубашка, черные лакированные туфли, даже запонки и те агатовые. Глаза у него тоже были черные и очень внимательные, как у колдунов в детских сказках.
– Почему она вернулась? – спросила девушка.
– Мертвые возвращаются, если у них остались незавершенные дела. Я же тебе рассказывал.
– Какое у нее дело?
Мужчина в черном отошел на несколько шагов и, присев на одно колено, коснулся земли кончиками длинных пальцев.
– Она переживает за тебя.
Руки девушки сжались на оградке.
– Со мной все хорошо, мам, – тихо произнесла она. Обернулась к спутнику, который поднял на нее непроницаемые глаза:
