Пять глаз, смотрящих в никуда - Елена Станиславская
Он шагнул к дороге, поднял руку и тотчас поймал машину.
Глаз четвертый
И ВСЕ ПРИДУТ, КАК ВОЛНЫ В МОРЕ,
КАК ЗА ГРОЗОЙ ИДЕТ ГРОЗА.
ПЫЛАЙТЕ, ТРАУРНЫЕ ЗОРИ,
МОИ КРЫЛАТЫЕ ГЛАЗА!
Из стихотворения А. А. Блока «Я в дольний мир вошла, как в ложу»
«ГНИЛЬ – крайне опасное семейство призраков, способны к осмысленному диалогу, хитры и умеют втираться в доверие»
Из записей П. А. Тартарова
Дворец с тухлыми щами. Убийца, который не убийца. А еще – некий он. Спроси его. Виноват он. Это все – про одного человека или нескольких? Павла Геминидовна накрутила на веретено еще больше загадок.
В третьем часу ночи Полина нарезала круги по спальне и ломала голову над убийствами. Ничего не складывалось, а каждая мысль оборачивалась парадоксом. Так она додумалась до того, что раз убийца не является убийцей, то и жертвы – тоже не жертвы. Отчасти в этом была правда. Первым погиб продажный следователь. Вторым умер фотограф, про которого призрак на крыше сказал: «Толстобрюхий делал плохие вещи». Третьей стала Павла Геминидовна – свои грехи она унесла в могилу, но в том, что они имелись, Полина не сомневалась. Как и в том, кто будет следующей жертвой не жертвой. В Полининой голове четко нарисовалась мишень. Один круг, второй, третий, а в «яблочке» – Губернатор.
Куда непонятнее дела обстояли с детьми. Следователь был как-то связан с безымянным мальчиком-бродягой, фотограф – с Костей Лукиным. А Павла Геминидовна? Чей глаз покоился в ее ладони? Радужка у него была ярко-каряя, как крепкий чай в лучах солнца. А в зрачке, как и в двух других, застыл расплывчатый силуэт.
Вернувшись домой, Полина дала Ипполиту Аркадьевичу поручение: искать погибшего или пропавшего ребенка, связанного с секретаршей. Опекун сразу принялся за дело. Всего полчаса назад Полина слышала из его спальни приглушенный голос: Ипполит Аркадьевич говорил с кем-то по телефону. Возможно, сейчас он тоже не спал.
На этом вопросы, обуревавшие Полину, не заканчивались. Чуть в отдалении маячили проблемы с рукой. И тот мужчина с каменным подбородком. И призрак, да-да, она чуть не забыла призрака, который на прощание пожаловался: «Как тяжело мертвецу».
Или он сказал «тяжко»?
Полина дошла до книжного шкафа и застыла, заметив подозрительную перемену. Ключ, спрятанный в деревянном завитке украшения, лежал бородкой к двери, хотя Полина всегда клала его иначе. Нахмурившись, она отперла шкаф и провела пальцами по корешкам. Одна из книг стояла по-другому: чуть выпирала из ряда, а на полке виднелась дорожка стертой пыли. Закусив изнутри щеки, Полина вытянула потревоженный том. Не прижизненное издание, но все равно ценное. 1921 год, «Алконостъ», яти и еры еще на местах – все как положено. На фронтисписе – один из самых пугающих и завораживающих портретов Блока. Застывший взгляд со змеиными узкими зрачками и обреченная полуулыбка. Полина перевернула пару страниц, и тут в комнату через дверные щели ворвался крик.
Книга вывернулась из рук и упала на пол. Полина подняла ее, переложила на кровать и бросилась к двери. Крик был точно таким, как в ночь паучьего кошмара, однако сейчас Полина не спала. Значит, и тот, предыдущий, вопль ей не приснился. Чувство потери контроля заскребло в груди. Которую ночь в доме кто-то кричит, а хозяйка пребывает в блаженном неведении. Полина скрипнула зубами.
В коридоре она наткнулась на Жеку. В новой серебристой пижаме, необыкновенно подходящей к белой челке, он походил на лунного мальчика. Нервно начесав волосы на лицо, Жека выпалил:
– Слышала? Это я. Изображаю Кентервильское привидение. Жуть, правда?
Полина с сомнением поглядела на него, и тут крик повторился. Доносился он явно не из Жекиного рта, а из спальни компаньона. Жека зашипел сквозь зубы, раздосадованный, что ложь так быстро раскрылась.
– Не ругай его, ладно? – шлепая за Полиной, увещевал он. – И не увольняй. Пожалуйста. С ним редко такое.
Полина, не стучась, тихо вошла в комнату. Свет двухголового уличного фонаря желтил пространство сквозь незашторенное окно. Йося лежал на спине, укутанный по пояс. Плечи, грудь и пресс, поблескивая от пота, казались латунными. Полина замешкалась на пороге, но затем решительно пересекла комнату и опустилась на край кровати. Глаза компаньона были закрыты, но хаотично двигались под веками. Брови хмурились. Между приоткрытых губ мерцали стиснутые зубы. Наружу рвался мучительный стон.
Жека нетерпеливо пыхтел за спиной, намекая, что Полина слишком долго разглядывает Йосю и ничего не предпринимает. Ее и правда слегка заворожил его страдальческий вид. Он был по-декадентски красив в эту минуту – пока смотрел свой кошмар.
– Это всего лишь сон, – мягко сказала она.
Йося не проснулся, но стонать перестал. Протянув руку, Полина коснулась его лица. Провела над бровями – и складка между ними разгладилась. Скользнула вниз по скуле – разжались зубы. Это походило на волшебство: она словно расколдовывала его.
– Надо взять за руку, – посоветовал Жека. – Я обычно так делаю, и он просыпается, но не всегда.
Полина прислушалась и сжала Йосины пальцы. Он глубоко вздохнул. Глаза остались закрытыми.
– Я знаю, что ты открывал мой шкаф, – не оборачиваясь, прошептала она.
Жека снова запыхтел, на этот раз сконфуженно.
– Тебе не хватило купленных книг?
– Хватило, – буркнуло над ухом. – Просто в одной из них персонаж исследует загадочную библиотеку, вот я и… извините. – Жека снова перешел на «вы», и это почему-то показалось Полине неправильным, хотя обычно было наоборот.
– Больше так не делай. Если захочешь познакомиться с творчеством Блока, – она взглянула на него через плечо, – просто скажи, и я дам тебе книгу.
– Я хочу. – Жека быстро закивал, придерживая челку. – Мне там понравилось одно, «Пляска смерти», грустное, но смешное.
– «Пляски», – поправила Полина, – это не одно стихотворение, а цикл. Знаешь, – она снова взглянула на него, – если выучишь несколько стихов, мы сможем общаться с их помощью. Ты мне строчку, я тебе другую. Необязательно из одного и того же стихотворения, главное, чтобы подходило по смыслу.
– Как тайный язык? – с восхищением ахнул Жека.
– Как тайный язык, – подтвердила она.
От их диалога, и света, и безумия последних дней Полина внезапно почувствовала себя героиней какого-то утерянного стихотворения. Разговоры о поэзии под огнем петербургского фонаря. Лунный мальчик, пристально глядящий
