Пять глаз, смотрящих в никуда - Елена Станиславская
Павла Геминидовна еще больше возвысилась над Полиной. Ноги в оранжевых туфлях оторвались от земли, наводя на мысли о виселице, с подола закапало. Призрачные глаза стремительно темнели: зрачки расползались чернильными пятнами, поглощая радужки и склеры. Смотреть на секретаршу было нестрашно – Полина и не таких видывала, – но болезненно и неловко. Она чувствовала себя так, будто застала Павлу Геминидовну неглиже. По сути, так и было, только обнажилось не тело, а душа.
Раньше Полина не имела дел со знакомыми. Со свежими, только-только появившимися призраками – тоже. Павла Геминидовна, как ребенок, еще не определилась, кем станет в будущем. Нарциссом, гнилью, фата-морганой? Не пассажиром – вот что точно можно было сказать. Тут Полина сослужила себе недобрую службу, сразу обозначив секретарше, что та мертва.
В записях отца говорилось, что призраки знакомых обычно доброжелательны, но от Павлы Геминидовны исходили волны страха и злобы. Это можно было понять: секретарша прекрасно знала, что охотница делает с такими, как она.
– Вас убил Многоликий? – подтолкнула Полина.
– Много-ликий, – прошелестели синие губы, будто пробуя прозвище на вкус.
Голова секретарши чуть повернулась. Было не разобрать, куда смотрят глаза, полностью залитые чернотой. Покачавшись из стороны в сторону над своим телом, Павла Геминидовна ехидным тоном произнесла:
– Почему бы не спро-сить у того, кто луч-ше знает.
Полине показалось, что секретарша смотрит ей за спину. Быстрый поворот – никого. Лишь фосфорные кошачьи глаза сияли из-за угла, огромные от ужаса и любопытства, да Йося переминался с ноги на ногу. Впрочем, во многих окнах, выходящих во двор, теплился свет – а следовательно, жизнь. Павла Геминидовна неспроста оказалась в этом дворе. Кто-то привел ее сюда, а сам скрылся. Возможно, свидетель, а то и убийца прятался сейчас в одной из ближайших квартир.
– О ком вы? О том мужчине, что был с вами?
Секретарша молчала.
– Кажется, она не в настроении, – пробормотал Йося. – Может, свалим, а?
Проигнорировав его, Полина продолжила:
– Павла Геминидовна, расскажите мне все, а я помогу вам. Вы же не хотите остаться здесь навсегда? – Она обвела пространство рукой, намекая, что застрять между сараями на веки вечные – не самая завидная участь. – Скажите, кто «знает лучше»? Как Губернатор связан с убийствами? И при чем здесь дети? – Набрасывая вопросы, Полина внимательно следила за реакцией секретарши.
Последние слова попали в цель:
– Де-ти.
Павла Геминидовна медленно моргнула: белесые веки прикрыли чернильные пятна. Когда она снова открыла глаза, по лицу потекли густые, комковатые, черные слезы.
– Свят. Свят! – Брови метнулись к переносице, и секретарша затрясла головой, точно в припадке.
Призрачная кровь зашипела громче. Пузыри надувались и лопались, словно где-то под асфальтом невидимые дети соревновались, кто больше раздует свою жвачку. Багряные дорожки потянулись к Полине, и она отступила. Вне призрака эктоплазма не представляла серьезной угрозы, но даже бутафорским ружьем можно убить, если проявить сноровку и упорство.
Отвлекшись на лужу, Полина пропустила момент, когда Павла Геминидовна впала в неистовство.
– Я тут ни при чем. Ни при чем! – завопила она. – Он виноват, он! Они!
– Павла Геминидовна, – воззвала Полина, – что случилось с детьми?
Перейдя на клекот, секретарша бросилась вперед и махнула рукой перед Полининым лицом. Кожу не задела, но зацепила ремешок сумки, перекинутой через плечо. Внутри подскочил контейнер с глазами. Отпрыгнув, Полина попыталась сдернуть сумку, но не вышло. Павла Геминидовна потянула за ремешок.
Настало время загибать пальцы.
– Без ног!
Это должно было сработать. Пока секретарша еще не прочувствовала силы и не научилась перемещаться в воздухе, луч мог подкосить ее – стать чем-то вроде дубинки, ударившей по коленям.
Да, это сработало бы. Вот только ничего не произошло.
Полина не заметила, что, пока говорила с секретаршей, холодные иглы растаяли в венах. Она уже чувствовала однажды, как затухает магия, – совсем недавно, на крыше, когда выполняла заказ Павлы Геминидовны. А сейчас случилось невозможное. Страшное. Магия отказалась повиноваться. Собственная немощь настолько поразила Полину, что она застыла, как воробей в скрюченной лапе соколицы.
– Хо-тела меня разор-вать. – Павла Геминидовна приблизила лицо, измазанное грязными слезами. – Глу-пая дев-чонка.
Ее голос содрогался, но не от страха. Ярость и чувство власти – вот что звучало в нем. При жизни секретарше редко удавалось проявлять такие эмоции, хотя Полине всегда казалось: за сюсюканьем, за всеми уменьшительно-ласкательными суффиксами Павла Геминидовна скрывала металлическую жесткость. Смерть сорвала с нее маску.
Что-то сверкнуло слева. Быстро, едва заметно. Лопнул натянутый ремешок, и Полину отбросило назад – в Йосины руки. Сумка подбитой тушкой шлепнулась на асфальт.
Не медля Павла Геминидовна бросилась вперед. Из распахнутого рта несся хриплый клекот. Пальцы царапали воздух, сантиметр за сантиметром приближаясь к горлу Полины.
Компаньон, что-то крича прямо в ухо, потянул ее за собой. С силой оттолкнув его, Полина подсела под вытянутые призрачные руки, метнулась по низу и оказалась у Павлы Геминидовны за спиной. В глубине двора раздался крик, грохнула рама и звякнули стекла – кто-то не вовремя решил выглянуть в окно. Полина вскочила на ноги. Секретарша порывисто, по-звериному обернулась.
Колючий холод – спасительный холод – шелохнулся под кожей. Мышь, придушенная кошкой, и то шевелится бодрее, но у Полины не было выбора. Крепко упершись ногами в асфальт, она выбросила вверх руку и собрала всю свою злость.
Она терпеть не могла, когда Павла Геминидовна называла ее Полиночкой. Терпеть не могла, когда говорила про «Павла» и «Павлу». Терпеть не могла «ослика Иа». А больше всего она не могла терпеть того, что терпела все это. Не ради хороших отношений, заказов или Губернатора. Ради папы. Всегда и только – ради него. Он говорил, что Полина должна вести себя спокойно и тихо. «Больше слушай, меньше говори. Не показывай настоящих эмоций. Пусть лучше считают высокомерной, чем наивной. Замкнутой, чем доступной. Таким, как ты, следует быть осмотрительными», – говорил он. Маленькая Полина кивала и уточняла, неосознанно напрашиваясь на комплимент: «Таким, как я, папа?» Отец отвечал, заставляя ее таять: «Нет, конечно, я неправильно выразился. Таких, как ты, не существует. Ты уникальная. Единственная в своем роде».
Ветер колыхнул пряди, выпавшие из пучка. Секретарша, почувствовав свою силу, метнулась вверх и распахнула руки. Вот какой птицей она была. Фениксом, чье восстание из пепла пошло не по плану – она не возродилась, а превратилась в чудовище.
Слишком поздно, чтобы отнимать ноги. Тесно, чтобы ослеплять или оглушать. Бессмысленно лишать языка. Остается только одно.
– Занемог!
Луч рассек дворовую мглу и пронзил чудовищного феникса. Павла Геминидовна не сдалась сразу: пометалась, повертелась
