Поступь Хели - Ирина Итиль
– Красивая кладка, правда? – Морна бодро поднималась за Локи, любовно прикасаясь к кирпичу. – Тут столько истории. Видишь эти оконные проемы? Кирпич клали треугольниками, типичный хельский стиль.
– С каких это пор ты заделалась искусствовед-дом? – просипел Мартин, начав задыхаться уже на втором десятке ступеней.
– А что, у меня не может быть хобби? У меня, вообще-то, кроме расшифровки кодов, есть личная жизнь!
– Все еще мечтаешь о степени? Ой, да тебе через три месяца наскучит з-зубрежка. И что ты потом будешь делать с этой коркой? П-преподавать?
– Много ты, Мартин, обо мне знаешь!
– Да признайся, ты этих снобов не вынесешь. Я не смог, а я ведь тебя терпеливее, – фыркнул доктор, который так же, как Локи, полз по стеночке.
– Виктор, заткнись! Я тут из-за денег, а не из-за любви к жизни в вонючем автобусе.
– Эй, Б-бесси может об-бидеться, – возмутился Мартин.
– А я могу хорошенько стукнуть…
– Я думал, что Киллин у вас стукач!
– Эй, заткнись, Нил!..
– Вообще-то я все слышу, и я не стукач!
– Осторожнее с головами! – крикнул Фергас, обрывая дружеский обмен колкостями.
Огибая низкую балку, Локи вылезла наверх, на этаж под крышей, заваленный мешками и ящиками. В открытых дверях виднелся ленивый дозорный, который, сидя на низком стульчике, при свете масляной лампы пытался разгадывать кроссворд. Но их повели дальше, в глубь ящиков, в юго-западную дверь. От башни, приклеенной к горе, шел узкий – едва хватало, чтобы разошлись двое, – проход под открытым небом. С севера заметить его было невозможно, а на южную сторону выходили ливневки, от которых страшно дуло по ногам. Так они перешли в другую башню, к другой горе. Оттуда брала свои воды Ижица – рукав, который впадал в Вербицу, главную реку Хели. Реку, проходящую через Кромежник и делящую город пополам.
– Вот там Ал с ребятами и пытаются разобрать старый завал. Еще пару лет назад тут была подземная пристань с баржами для доставки грузов и руды по реке, но гору тряхануло, и все обвалилось. Если получится, мы сможем комфортно сесть на баржу и доставить и медпомощь, и паек, и себя, – сказал Фергас, когда они расположились в длинной, темной пустующей казарме на полсотни человек.
– Ижица-река, как моя бывшая жена, – пробормотал Виктор, – злая и сварливая собственница.
– Эй, турские задницы, вы чего так долго?
– Ал! – Морна скинула рюкзак и бросилась на шею высокому парню, заросшему рыжей щетиной. Остальные «Дрозды» приветствовали товарища не так бурно, но все же радостно. Ал был долговязым и улыбчивым хельхейм лет тридцати, с большими мозолистыми руками и заметным шрамом от пули на виске.
Окинув Локи и прочих внимательным взглядом, вопросительно посмотрел на Фергаса Лонана и, получив утвердительный кивок, коротко рассказал о ходе работ. Мешался кусок скалы, который никак нельзя убрать кирками, потому что рабочим не подобраться, а взрывчатку Алу использовать запретили. Стены здесь такие старые, что могут развалиться от любого чиха.
– Полагаю, – Ал расположился на сундуке, остальные сидели на кроватях и стояли полукругом, – ты смог решить нашу проблему, босс. Кто они? – говорил он на том же ужасном пиджине, что и Кайлах, но с сильно упрощенной грамматикой.
– Мы вардены, – встряла Локи, потому что Ал упорно смотрел на Тобиаса.
– Вардены? И какой толк от варденов здесь, в Хели?
Вместо ответа Локи надела очки и для демонстрации приоткрыла Утгард так, чтобы на Ала пошел снег. «Дрозд» присвистнул и широко ухмыльнулся.
– Так, я понял, убирай дыру в потолке. Между прочим, Нилу тут спать!
– Эй! С чего это? – буркнул Шивер, тогда как Мартин и Морна захихикали. Видимо, Ала тут обожали.
– Тогда всем спать. Утром займемся работой. Я подежурю, отдыхайте.
Морна заявила, что ей нужно личное пространство, и с помощью веревки, двух болтов и трех одеял отгородила часть казармы для девушек. Локи с удовольствием скинула обувь и стянула грязные штаны. После ночевки в фургонах и автобусах тонкий матрас и возможность вытянуть ноги показались даром всех позабытых богов. Даану и Кайлах разделяли ее мнение, заснув мгновенно. Ангейя немного покрутилась, устраивая подушку, в полусне отмечая, как лохматая голова Киллина мелькнула на фоне бойницы и исчезла за едва слышно скрипнувшей дверью.
Глава 8. Пес поглощает солнце, волк заглатывает луну
Каге снова снился каирн. Ему десять, он вымотан, ему страшно. Гробница узкая, сырая, темная. Ему холодно, босые пятки леденеют, в глазах все мутится от слез. Единственный источник света – слабая мигающая лампочка. Он считает периодичность мигания, чтобы не думать о том, что скрывается во тьме: сокращение предсердий, сокращение желудочков, пауза. Голова гудит, гудит лампочка.
Из подъемника тянет ледяной синей тьмой. Она осязаема, она подбирается к нему, съежившемуся у изукрашенной узорами двери, она ждет, словно падальщик. Болит рука, которую отец методично высек гибким прутом, ужасно ноют мышцы от тренировки, от холода у него начинают стучать зубы. Он обхватывает колени руками и рыдает: громко, надрывно завывая от ужаса. Тьма только этого и ждет. Она подбирается и хватает его за лодыжку.
Каге подскочил на койке, судорожно глотая воздух. Ему казалось, будто кто-то на него смотрит из сумрачного угла вагона. Гиафа напряженно зыркнул в темноту, пытаясь понять, где он. Колеса поезда стучат, за окном – раннее утро. Он расслабился, откинулся на подушку, размеренно дыша и утирая пот со лба. Серый свет озарил то, что накручено вокруг его левого запястья. Зеленый шейный платок. Его цвет окончательно прогнал остатки кошмара, Каге посмотрел на свою руку, нахмурился, сжал ее в кулак. Расклеиваться некогда. Работы еще много.
В углу зашевелился его тюремщик – Лорел, альв с отвратительным акцентом. Иногда Каге казалось, что он нормальный человек, но в тот же момент монах начинал говорить с самим собой или жутко улыбаться. В нем полно сочувствия к искалеченным птицам или раздавленным бабочкам и ни капли к людям. Он сидел у выхода из купе, обманчиво расслабленный в медитации, грязные косы затемняют лицо, но Каге знал: стоит ему шевельнуться, как альв тут же раскроет свои темные глаза, в которых не будет и следа сонливости. Брес развалился на соседней койке, свесив ноги в грязных сапожищах в проход, и похрапывал. Турс притворялся туповатым и хамоватым солдафоном, чтобы не брать на себя больше ответственности, чем нужно, но Каге уяснил, что он смекалистый, хитрый и проницательный. С Рейвен стратегия срабатывала, а ему больше и не требовалось. А
