Времени нет - Рустем Халил
Саатчи выбросил гребешок, и в его руках появилась машинка для стрижки. Прибор зажужжал. Глядя в Эдема, как на отражение, Саатчи принялся выбривать свои виски.
— А мне кажется, что кофе со сливками — достаточно полная метафора, чтобы все объяснить. Простой пример. Вот ты чистишь зубы — для кого? Ты будешь в этом теле один день. Потому что ты не черный кофе, в тебе сливки с высоким содержанием жиров, — Саатчи начал кривляться, пытаясь машинкой выбрить волосы в носу. Она затрепетала, будто между лезвиями попало что-то слишком жесткое, и умолкла. Саатчи выбросил машинку, и в его руке возникла зубная щетка с гуталином. — Иногда я удивляюсь, какие вы, люди, одинаковые. Разница только в мелочах, которые вы раздуваете в слона.
— Полный бред! — возразил Эдем. — Люди разные. Дай трем ружье: один спрячет его под кровать, другой отправится на охоту, а третий будет ждать в засаде другого, чтобы забрать его добычу. Это не мелочи.
— Из нас двоих человек — ты, тебе виднее, — Саатчи улыбнулся, показав почерневшие зубы. — Расскажи мне о человеческих планах сегодня.
Эдем сплюнул и поставил щетку на место.
— Планов нет, — признался он. — Надо было взять у тебя хоть день форы, чтобы просто подумать, чем я могу заняться в новых ипостасях.
— Ах, если бы вы, люди, еще умели по-настоящему планировать, — Саатчи тоже пустил черную слюну себе под ноги. — В чем вы мастера, так это в создании воздушных замков. И только тогда замок у вас не выходит, когда вам говорят: можешь мечтать о чем угодно, а я претворю твои мечты в жизнь. Тут вместо дворца с хрустальными стенами появляется сарай из глины. А хочешь, — джин вдруг оживился, — подскажу тебе несколько замечательных идей? Зато попрошу всего пять минут.
— Пять минут?
— Один из дней, которые тебе остались, я закончу пять минут раньше.
Саатчи плеснул в ладоши и представ в белом фраке с черным цветком в петлице.
— Это очень хорошие идеи, — заверил он.
— Соглашение с неизвестной переменной? Виктор Шевченко не допустил бы такой ошибки, — ответил Эдем, и Саатчи неслышно поаплодировал. — Сегодня я человек с почти безграничными возможностями — справлюсь самостоятельно. Этот день не будет похож на вчерашний. Пора спросить, чего хочу я сам. Никаких, запретов и глуповатых встреч. Никаких тупых угонов. Если секс, то с двумя сразу; если езда — под сто восемьдесят; если тратиться, то миллионами.
Саатчи театрально разинул рот. Цветок в петлице сгорел на пепел, и его повеяло невидимым ветром. Джин сомкнул рот и прикусил ноготь на мизинце.
— Что же я сразу не догадался? Это признание Инары так тебя разозлило.
— Не твое дело, — Эдем швырнул мокрое полотенце в корзину.
— Ну тогда вот тебе бесплатный совет. Без всяких соглашений, — сказал Саатчи ему вслед. — Спроси Инары, о чьем блестящем будущем она волновалась, когда пятнадцать лет назад решила за вас двоих сделать аборт?
3.2
Эдем оделся в легкие холщовые штаны, кроссовки, футболку и худые, и отправился в столовую. Сто двенадцать шагов от гардеробной. Виктор Шевченко придумал, как сделать этот путь длиннее. Свое имение он украсил личными фотографиями: на фотобумаге, картоне, холсте, стекле, алюминии и даже на весе.
«Спроси Инары», — сказал джин Эдему.
В зимнем саду были собраны виды и городские пейзажи, каждый из которых имел для Шевченко особое значение.
Вот черно-белая фотография: два тополя подпирают небо. Шевченко родился в однокомнатной квартире на городской окраине, и именно этот пейзаж каждый день, на протяжении всего своего детства, наблюдал в окне.
Вот дворец Парламента в Бухаресте, увидев его впервые, Шевченко опустился на землю и просидел так, пока ноги не отерпели. Это здание показалось ему миражом в пустыне. Он повесил это фото как напоминание о том, что вера в крайности всегда самообман.
Вот фото продавца хот-догов на Уолл-стрит, который может до старости продавать сосиски по два доллара миллионерам, но так и не приблизиться к успеху.
Вот пейзаж, открывающийся с вершины Демерджи. Их было три друга во время первого восхождения, они преодолевали холм за холмом, и за каждым неизменно вырастал следующий. Казалось, им очевидно показывают, что такое бесконечность. Ни один из них не скулил, ни один не предлагал обойти. Вершина возникла внезапно, за очередным холмом, как достойное вознаграждение для тех, кто не проявил слабости. Фото осталось на память о дружбе, которой давно уже нет, ведь вершины в жизни каждого оказались свои.
«Спроси у Инары».
Детская часть дома. Настольный футбол. Доска для рисования — красным маркером сын оставил на ней греческие надписи. И фотографии все детские, за исключением одной: Виктор Шевченко облокотился на старый белый автомобиль с серой дверцей. Узнав, что у них будет ребенок, будущий миллиардер пообещал себе не забирать жену из роддома на такси. Работал в две смены, насобирал на перекрашенный фольксваген с неродной дверью, а вернувшись с авторынка, показал жене ключи от авто и заявил: он бросает постоянную работу и начинает работать на себя. Не вовремя? И никогда не будет вовремя. Без стартового капитала? И никогда его не накопить такими темпами. А машина, как корова в деревне, не даст умереть от голода.
Вот его мать кормит внука. А сам Виктор стоит поодаль, наблюдает за обоими и, вероятно, наслаждается тем, что, став отцом, он осознал себя и сыном своей матери.
Вот фото первой жены за кухонной плитой. Лицо ее теряется за паром из кастрюли, юбка в муке. Старший сын — за столом, тянет ко рту кусок теста. Виктору стоило немалых нервов и харизмы убедить вторую жену, что эта фотография ценна для него именно из-за ребенка.
Вот младший сын бежит по линии прибоя с пластмассовой лопаткой в руке, а дочь в купальнике с фиолетовыми цветочками застыла по колено в воде, боясь нырнуть. Мгновения подлинного счастья.
