Времени нет - Рустем Халил
— Саатчи, — сказал я, опершись на его плечо, — на мгновение ноги перестали мне повиноваться. — Его зовут Саатчи. И все, что произошло, его заслуга. Так что запомните его имя. Он умеет видеть время, читать человеческие поступки и любит жизнь.
— Саатчи, — повторил про себя Крепкий. Теперь я был уверен: он не забудет.
Он бросил взгляд в глубину парка и прищурился. И вдруг я поверил, что знакомая фигура выйдет из темноты. «Я убежал!» — выкрикнет Саатчи и объяснит, зачем мы здесь собрались.
Я ждал, но тьма стояла неподвижная, как стена.
— Давайте я вам сыграю, — предложил Крепкий. Взял в руки гитару и, наклонив голову, послушал, как звучит третья струна, он не сомневался, что я соглашусь. — Хотите одним из первых услышать нашу новую песню?
Нет. Сейчас я нуждался в другой песне.
Много лет назад тощий молодой человек и рыжеволосая девушка, возвращаясь с концерта через парк, остановились у сцены, рядом с которой расчехлил свою гитару музыкант. Тогда свет фонарей был более желтым, а на деревьях набухали почки. Девушка пригласила юношу на танец, но он отказал — частично из-за ног гудели в конце долгого дня, но больше — из-за неуверенности. «В другой раз», — пообещал он тогда. Но, конечно, как это и происходит в жизни, в другой раз уже не было.
Олесь кивнул, ничуть не обидевшись на мой выбор. Он повесил гитару на шею и, уперев ногу о край скамейки, начал вспоминать чужие ноты. Улыбнулся самому себе, довольный, что нашел.
И ползет ленивая лодка,
и ворчит, и ворчит:
«Откуда взялся я — не знаю;
чем придется кончить»…
Она вышла из темноты: так луч маяка появляется в занавесе тумана, так ливень падает на потрескавшуюся землю, так пейзаж на всю долину открывается обессиленному альпинисту после сотого холма. Я не сомневался — она появилась здесь, потому что зазвучала именно эта песня, наша песня.
Музыка — это молитва, сказал Саатчи. Но сейчас она была родниковой водой, смывающей все, чем мы успели упрекнуть друг друга. Инара шагнула вперед, и я понял: она чувствует то же, что и я.
— Эдем, — назвала она мое имя так просто, будто и не было между нами этой пропасти длиной в целую жизнь.
Ее подбор застрял между камнями брусчатки, и я успел подхватить ее за локоть. В глазах Инары сверкал свет фонарей.
— После твоего звонка, после этого видео, я подумала, что найду тебя здесь.
Но мне важно было кое-что знать.
— С тобой говорил седой человек в клетчатом пиджаке?
— Какой человек? — морщины побежали по ее лбу, Инара не лгала. — Со мной говорил один худой парень, и это было пятнадцать лет назад.
Однажды, на шумной автостанции, стоя на подножке автобуса, этот паренек повернулся к рыжей девушке и пообещал, что они вернутся вдвоем в этот парк, чтобы закружиться в танце, от которого он опрометчиво и трусливо отказался в тот вечер.
Время пришло.
Я подал Инари руку, и мы поднялись на сцену. Талия ее была такой же тонкой, как и при первой нашей встрече, волосы пахли розами, а веснушки, немного потускневшие, оставались в созвездии Девы.
Вдруг гитара смолкла. Мы повернулись к Крепкому, но тревога была бесполезной. Музыкант сел на край сцены и стал играть песню заново. Иногда некоторые вещи следует начинать сначала.
Поздним осенним вечером на летней сцене парка рыжеволосая женщина положила руки на плечи худощавому мужчине, выполнявшему свое весеннее обещание. И на длинный миг деревья вокруг стали зелеными, пол под их ногами — лакированным, а ее платье закружилось слетами клена.
— Ты замужем, а я не собираюсь умирать в ближайшее время, — сообщил он.
— И что будет дальше? — спросила она.
Положив одну руку ему на плечо, а другой сжав теплую ладонь, женщина смотрела на верхушки деревьев, на молодую луну, воткнувшуюся острыми краями в пластилин неба, и наконец услышала ответ, самый мудрый и единственно уместный.
— Я не знаю.
Воскресенье. Эос
[1] Гораций, «К Левконой», перевод М. Зерова. — Прим. переводчика.
