Потусторонним вход воспрещён - Екатерина Ландер
Холодная капля пота сорвалась и скользнула по спине, оставив влажную дорожку.
— Кто они?
— Те, кого Изнанка отпустила наверх не до конца. Наполовину или меньше. Как повезет. — Вольдемар пожал плечами.
Нарочно запугивает?
— Давай перейдем сразу к делу.
Моя слабая попытка наступления его, однако, не удивила. И не смутила.
— Для начала попробуй коктейль. — Вольдемар требовательно и вместе с тем не скрывая любопытства кивнул на покрытый инеем стакан.
Вязкая жидкость вперемешку с ледяными чешуйками по цвету смахивала на прозрачную гуашь с блестками, а по консистенции — на подмерзшую осеннюю лужу.
Я с сомнением уставилась на коктейль, сглотнула. Вольдемар рассмеялся:
— Да не отравлено, детка, клянусь Перепутьем.
Заискивающее мамино «детка» резануло слух. Я поморщилась и несмело поднесла бокал к губам, отхлебнула глоток.
В нос шибануло приторной горечью, горло залило жидким огнем. Слезы брызнули из глаз, я часто и поверхностно задышала, пытаясь прогнать жжение. Мир поплыл, кувыркнулся, сделав оборот вокруг оси, замерцал радужными бликами.
У напитка был терпкий вкус выдержанных на спирту ягод, скрипящего на зубах угля и солоноватого металла — будто в детстве лизнул язычок от молнии куртки.
— До дна! — радостно подбодрил Вольдемар, не давая мне опустить бокал.
Когда я поставила на место пустой стакан, в руках у него появились старинные карманные часы с цепочкой и потускневшей от времени золотой крышкой. Вольдемар задумчиво крутил их так и эдак, точно намереваясь определить стороны света.
— Fuga temporum [37] жестоко обходится со всеми нами, — проговорил он больше для себя. — Скоро полночь… Но honesta lex est temporis necessitas.
— Я не понимаю, — растерянно сказала я.
— Жаль. Я говорю: власть Времени — это закон, достойный уважения.
Потусторонний спрятал часы, соскочил на пол и подал увенчанную перстнями руку. Предыдущая музыкальная композиция закончилась, на смену ей незаметно пришла другая.
— Потанцуем?
И не дожидаясь ответа, потянул меня в центр зала, в торжество зыбких теней и мелькающих вспышек. Мы очутились словно в водовороте шелестящих тканей: лоснящегося бархата, серебристого шелка, скрипящей кожи, объемного фатина и прозрачного гипюра.
— Я не умею танцевать, — запротестовала я, но Вольдемар только отмахнулся.
— А кому это надо? Просто слушай музыку. Следуй за ней. Музыка — это путь в сладостное безвременье.
Мы ворвались в центр колышущегося танцпола. Саднящая мелодия взвилась. Стало легко и весело. Казалось, внутри в одночасье лопаются сотни пузырьков шампанского. На мгновение я и впрямь забыла, для чего вообще пришла вместе с ребятами из НИИ ГИИС в клуб «Freemason».
Это было странно. Неправильно. Но, повинуясь колдовской музыке, я ощущала небывалый душевный подъем и беззаботность.
Соберись, Марго!.. Возьми себя в руки!
Вольдемар стиснул мою правую ладонь в своей, обнял за талию, привлекая ближе.
— Полночь — особое время. Время, пригодное для ритуалов. Или для страшных сказок. Хочешь, расскажу одну?
Дыхание Вольдемара защекотало лицо, Потусторонний заговорил быстро, сбиваясь и временами переходя почти на шепот, каким доверяют самые сокровенные тайны:
— В начале восемнадцатого века масонство пробралось в Российскую империю и закрепилось в Петербурге, став своего рода общественной модой… Но вскоре было сначала запрещено Екатериной Второй, а после возрождено Александром Первым, которому… — шепот задохнулся, Вольдемар смачно втянул воздух, — которому страсть в познании бытия диктовала совсем иные страхи и потребности, нежели обычным людям.
Он мягко коснулся губами моей шеи. По коже прошла волна мурашек, спустилась ниже, защекотала ключицу. Дыхание Вольдемара, заглушенное мятной жвачкой, пахло могильной затхлостью. Я попробовала отстраниться, но чужая ладонь удерживала талию крепко, стальной хваткой.
— И вот. Сперва масонские и всякие прочие ложи были в некой степени клубом единомышленников. Собранием людей по интересам. Пока не обнаружилось совсем иное предназначение. Им открылась Изнанка реальности. Древний Город и его тайны. Игра перестала быть просто игрой…
Кружа вальсирующими петлями, мы двигались по скользким плиткам в обманчивом дымном мареве в такт с еще десятком изящных пар. Ноги подчинялись общему ритму легко и непринужденно. Казалось, я танцевала так уже сотни раз. Или не совсем я?..
— Так зародился НИИ ГИИС.
На последнем протяжном «с-с…» Вольдемар закрутил меня волчком, подхватил, резко увел в сторону. Куда бы мы ни ступали, пространство вокруг оставалось пустым на почтительную пару метров.
Воздух стал электрическим, предгрозовым, почти физически ощутимым.
Вольдемар продолжил, нисколько не запыхавшись. Только теперь голос его сделался ровным, бесстрастным, лекторским. Почти скучающим. В нем пряталась затаенная неприязнь. К Институту? Ко мне? Ко всему живому вокруг?
Потусторонний на секунду остановился, выпустил мою руку и шибанул каблуком по мраморному полу. Я невольно вздрогнула.
— Клуб стоит ровно над разломом тектонических плит. Таких разломов в этой части острова много, а всего, как известно, сорок семь. Вокруг них формируются так называемые геопатогенные зоны. Но не суть, я увлекся… Через них наружу, в верхний мир, чего только не лезет. Это портал. Одна большая невидимая дверь. Врата. НИИ верит, что спровоцировало их появление проклятье обычного смертного. Женщины.
— Евдокия Лопухина, — сказала я негромко, но он расслышал.
— Верно! Ex ore parvulorum veritas! [38] И каждой мелкой твари на Потустороннем Перепутье известно: рассеять магию можно, если найти ключ от всех дверей.
— Старый ржавый ключ. Никогда бы не подумала.
Вольдемар не ответил.
— Части артефакта издревле хранят знатные семьи, которым Город открылся по-особенному. Но иногда случается вопиющее безумие, и знания утекают из благонадежных рук к лицам менее посвященным. Так и произошло с тобой.
— Но я ни о чем не знаю! — выпалила я несдержанно.
— Премного в этом уверен. Тем лучше. Значит, тебе вовсе не интересно втягиваться во все это. Ты хочешь просто вернуть сестру. Проблема здесь, как и дьявол, кроется в деталях. Тебе придется нам помочь. — Вольдемар усмехнулся, осклабился, обнажая неестественно белые зубы. — Вместо того чтобы спасти город от древней напасти, Институт играет в потустороннюю жандармерию и мешает тем, кто по-настоящему желает развеять проклятье. Верни нам ключ, Марго.
Мы больше не танцевали, а просто стояли в полушаге друг от друга в пустом центре танцпола. Как в защитном круге от злой магии. Я переводила дыхание. Сердце стучало в висках тревожно, нервно. Его удары тонули в лавине напирающей музыки.
— Не могу. — Я покачала головой.
— Почему? — изумился Вольдемар совершенно искренне.
Я почувствовала слезы на глазах.
«Потому что чертов ключ остался в тайнике!»
Настойчивая музыка продолжала долбить в барабанные перепонки, требовала поддаться ее чарам, мешала думать.
«А если он прав?»
Мне вдруг вспомнились начертанная на песке картинка про человеческий мир и мир Духов и слова Ярослава о том, что Потусторонние ничего не говорят бесплатно. На секунду разум отрезвился. Но лишь на секунду.
— Я тебе не верю, — наконец твердо сказала я. Не то музыке, не то Вольдемару.
— Ну почему? — Соболиные брови с зеленоватым от пудры отливом взметнулись, собрав на лбу недоуменную морщинку.
— Не знаю. Просто…
— Дай угадаю. Тебе так сказали? Не разговаривай с неизвестными, не ходи по улице с незнакомцами, не плюй в колодец, из которого пьешь, в конце концов!
— Справедливо. Особенно про колодец.
— Тогда подумай: а чем ты занималась сегодня весь день? — Уголок губ пополз наверх, на бледной припудренной щеке проступила мягкая ямочка. Он прищурился, как нагловатый кот, одновременно с детским нетерпением ожидая ответа. Даже на цыпочки привстал. — Институтские обещают помощь, но обернись. Где они? Ты видишь кого-то кроме нас?
Я оторвала взгляд от напомаженного лица Вольдемара, только сейчас замечая странно сгустившиеся тени и липкий, заполняющий все вокруг слоистый туман. Топкую площадку танцпола озаряли вспышки фиолетовых огней. Лазерные лучи наподобие лески прореза́ли пространство, вышибая из силуэтов снопы искр.
Отчего-то вспомнился знаменитый фрагмент «Первый бал Наташи Ростовой», который проходили по литературе в прошлом полугодии: вихрь танцев, стеснительность и юная жажда тела, пьянящий порыв и страх — себя, чужого осуждения, упущенных возможностей.
Точно в ответ мыслям, свет моргнул, а в следующее мгновение шахматный пол и декорации подземного грота исчезли. Теперь нас окружал просторный зал с уходящими высоко вверх полуциркульными окнами и ритмическими колоннами. Люстры на сотни зажженных
