Прятки в облаках - Тата Алатова

Дымов негромко рассмеялся, и хорошо бы вот так, беззаботно болтать до самого утра, но им нужно было больше спать, а еще вокруг Маши топтался неведомый злопыхатель, а может, даже двое.

— Сергей Сергеевич, — решительно заговорила она, — это очень хорошо, что Иван Иванович вернул вам зеркало.

— Потому что вам спокойнее, когда я рядом?

— Потому что вы опытный, хороший словесник.

— О нет, Рябова, — простонал он, сползая по подушке вниз. Она проследила, как его волосы стекают по наволочке. — Даже не заикайтесь об этом — мне в жизни не взломать артефакт Михайло-основателя.

— Не попробуете — не узнаете.

— Это пустая трата времени.

— Или научное исследование. Напишете об этом кандидатскую.

— Я уже к. л. н., Рябова. Защитился в прошлом году.

— Ну, значит докторскую. Глядишь, и профессором однажды станете.

— Так далеко мои стремления не простираются.

— И очень зря, — с чувством воскликнула Маша.

Дымов закрыл глаза, изображая, что очень хочет спать, а потом и вовсе натянул на себя одеяло и отвернулся.

— Ну, значит, завтра после пар я приду к вам в кабинет, и мы подумаем, как это сделать, — заключила она оптимистично.

Ответом ей был фальшивый храп.

***

В последние дни торопливые утренние чае-кофепития на общей кухне становились все драматичнее.

Крики были слышны из коридора, Маша переглянулась с Лизой-Дымовым и опасливо толкнула скрипучую дверь.

— Ты просто завидуешь мне, — говорила Лена Мартынова тем самым противно-злым голосом, от которого уши сворачивали трубочкой.

— Завидую? — томно оборонялась Катя Тартышева, по обыкновению одетая во все черное. — Чему же? Твоей бесталанности? Глупости? Агрессивности? Прозвищу «бешеная псина»?

— Никто не называет меня бешеной псиной, ты, чокнутая ворона!

— А вот и называют, скажи ей, Рябова!

— Доброе утро, — пискнула Маша, просачиваясь к чайнику.

— Ты тоже уже слышала? — Лена повернулась к ней, ее ноздри раздувались. — Эта неудачница всем рассказывает, что это я хочу тебя ухлопать. Потому что, видите ли, в папиной книжке соседка зарезала жертву в ее собственной постели. Да девяносто процентов убийств именно так и совершаются!

— Действительно? — удивился Дымов.

— Ну или типа того, — без заминки отмахнулась Лена. — А все потому, что я из нормальной, обеспеченной семьи, а Катькина мама бросила их с отцом ради какого-то там парикмахера. И ее отец с тех пор никак не вылезет из депрессии. Год за годом сплошные мрак и уныние.

— Эй, я же по секрету тебе рассказала! — возмутилась Катя, в ее голосе зазвенели слезы. — Это было ваше посвящение в студенты, мы все тогда махнули лишку.

— Между прочим, — на лице Лены появилось злорадство, — тут и твоя мамочка, Рябова, приложила руку.

— Что? — Маше было так некомфортно посреди чужой ссоры, что она едва понимала, о чем они орут друг на друга.

— Лариса Рябова, — усмехнулась Лена, — великая сваха. Это она заверила Катькину мамашу, что парикмахер — ее судьба. Кому нужен ребенок, когда наступает время великой любви, правда?

— Ну ты и сволочь, — выдохнула Катя, развернулась и выбежала вон.

— Это же ее работа, — жалобно пробормотала Маша. — Люди ищут себе пару, а мама ее находит. Зачем идти к свахе, если ты счастлива замужем?..

— Меня об этом не спрашивай, — открестилась Лена, — мои родители такой фигней не страдают. Ну, ты знаешь, у мамы под рукой целый завод, а папа весь в книжках. Им просто некогда крутить адюльтеры.

— Зря ты так с Катей, — грустно заметил Дымов, нарезая бутерброды для себя и Маши.

— А ей можно болтать направо-налево о том, что я убийца? — огрызнулась Лена.

Маша заварила две чашки чая, изо всех сил подавляя в себе чувство вины. Это же из-за нее девчонки схлестнулись. А еще, как выяснилось, ее собственная мама принесла горе в Катину семью.

Ей всегда казалось, что сваха — это хорошая и добрая профессия, дарующая людям радость. Но никогда ничего не бывает черно-белым.

***

На улице бушевала метель, и Маша с Дымовым некоторое время собирались с духом, прежде чем нырнуть в эти снежные завихрения.

— Ужас, — сказала она. — Честное слово, Зиночка на нас опыты ставит. Спорим, что сегодня посещаемость будет ниже обычной?

— Выше нос, Рябова, — ободрил ее Лиза-Дымов, взял за руку и потащил за собой, как на буксире. Его женское тело было слабее Машиного, но, видимо, его вел вперед преподавательский энтузиазм.

Маша цеплялась за него, едва что-то различая в белом безумии, лицо мгновенно оледенело, а ветер пронизывал насквозь.

Дорога до учебных корпусов показалась едва не втрое длиннее обычного.

Ввалившись в холл, они долго отряхивались, а потом разделились. Дымов помчался в свой кабинет, чтобы снять с себя Лизу, а Маша поплелась к студенческим раздевалкам. Лингвистика стояла у нее первой парой, так что расстались они ненадолго.

***

В раздевалке ее перехватил брат Костик. Обычно он редко пересекался с Машей, у его факультета основные занятия проходили в других корпусах. Но в последнее время от брата буквально проходу не было.

— Что? — закатила глаза Маша. — Разве в вашем чатике не написано, что меня сегодня Лиза провожает?

— Дело не в тебе, — заверил Кости, — дело во мне.

Ого, да он же взволнован дальше некуда!

Маша быстренько отволокла брата к окну, заинтересованно разглядывая:

— И что с тобой такое, что ты притопал сюда, несмотря на эту жуткую погоду?

— Бой с Феей-Берсерком, — прошептал Костик тяжело дыша, будто пробежал десять стометровок подряд. — Уже в эту субботу, Машка!

— И? Ты же сам ее вызвал?

— Она объявила, что он будет открытым. Весь универ придет на это позырить, а вдруг я проиграю?

— Ты обязательно проиграешь, — твердо заявила Маша. — Ну, с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента. Нежная — одна из лучших учениц отца, она разделает тебя под орех.

Костик позеленел.

— Вот спасибо, Машка, — прошипел он.

— Что? Надо было тебе соврать? — забеспокоилась она. — Но ведь тогда твое разочарование стало